– Вы не знаете, как мне найти Марину?
Марину? – удивился Кравцов. У Марии Ильиничны брови как-то неожиданно высокомерно прогнулись.
– Марину? – повторил Премьер-Министр – Я сам ничего о ней не слышал много месяцев. Не правда ли, дорогая? – обратился он к супруге. – Вы знаете, у нас с ней никогда не складывались отношения. Еще когда был жив брат, тогда все было несколько лучше, но потом... совершеннолетие, самостоятельность... ну, как обычно. А после вас, простите, после Николая Орлова она связалась с Мамедовым, а это ни в какие рамки... Нас это еще больше шокировало... понимаете?
– Да, – согласился я. – Значит, вы не знаете.
– Увы... Теперь мы должны вас покинуть, молодой человек. И помните!..
И тут, словно дожидаясь этих слов, из полумрака, в котором все еще обретался зал приема, выступили силуэты-двойники Кравцова Владимира Алексеевича и его супруги Марии Ильиничны. Фантомы и оригиналы слились, попрощались со мной и удалились по делам государственным, оставив меня с потусторонним и не очень-то и занимавшим меня вопросом, кто был более реален – мои собеседники или те, что общались со множеством людей в зале?
Все, однако, на этом приеме и в этом городе знали, чего хотят.
Мне вдруг стало печально.
Печаль и еще страх... быть может, страх будущего одиночества коснулся меня. Я здесь единственное живое существо, которое отделено от других этапами бытия, и никто, никто не подозревает об этом. И я подумал: может, это великий эксперимент над маленькими людьми, в огромных масштабах осуществляемый Мозгом планетоидов? Человек, обреченный жить в мире, который создан им по образу и подобию его же! И я даже не знаю, как все сделано...
Впрочем, подумал я, выходя из пылающей цветовым дымом колонны, мало ли чего я не знаю, но живу с этим. Я не знаю, как это я сплю? и как это стучит мое сердце? и где это помещается моя душа, которая, говорят, сравнима с одной десятитысячной кончика волоса.
Я отбросил тревоги и печали, как старые ботинки, о которых знали только мы, уранцы, да жители планет победнее, – здесь потребляли все только новое...
48
АХ ТЫ, НЕБЛАГОДАРНЫЙ!
Хоть был я у нее всего один раз и это случилось много месяцев назад по моим внутренним часам, найти, где она живет, оказалось легко. Довезло меня автотакси, но и сам я как-нибудь разобрался бы. В крайнем случае использовал бы в качестве ориентира космопорт.
Из знакомого мне грота на меня смотрела маска дверного стража, с этой стороны выгнутая, а с внутренней – вогнутая, насколько я помнил. Кажется, можно было и не называться – что-то стало скрипеть в механизмах еще до того, как я произнес свое имя.
В прихожей парил воздушный шарик, улыбающийся стилизованным и тоже словно выдутым лицом.
– Я провожу вас в ваши покои, – произнесло создание и поплыло впереди на уровне моей головы.
Потом я почувствовал, что вспотел... ужасно!.. ужасно неприятное чувство, и даже нечем вытереть пот со лба... Лестница, опять коридоры, переходы... Лена неплохо устроила свое жилище... еще лестница...
Наконец пришли.
Шарик-мажордом, подрагивая возле меня, только сейчас соизволил сообщить, что хозяйка отсутствует, но скоро обещала быть. Что меня, то есть Сергея Волкова, приказано задержать в любом случае и обеспечить все удобства.
Чем он и занялся.
Сначала был бассейн с горячей водой. Я не мог понять, зачем он такой большой, ведь двигаться в кипятке не хочется, но – роскошь всегда масштабна...
Я лежал в воде, и, словно мягкими пальцами, меня обминали и массировали невидимые массажисты. Потом были еще какие-то процедуры, меня пронзало насквозь, как в гостиничном душе. Я почувствовал такую бодрость, что невольно посмотрел на продолжавший висеть у меня над головой шарик, впрочем, это все равно был неодушевленный механизм, так что мне его не надо было стесняться.
Выйдя из бассейна, я некоторое время рассматривал себя в зеркале. Мне казалось, зеркала всегда несколько преувеличивают формы; парень, что критически рассматривал меня, весь состоял из каких-то узлов и шаровых скоплений, – я выглядел словно ярмарочный силач.
Халат, к счастью, скрыл мои недостатки. И достоинства. За мажордомом я прошел коридор и вступил на ковер залы, смутное подобие с покоями подравшихся со мной викингов выразилось, наверное, в свечах на столе, огромной шкуре белого медведя на кровати, а может быть, в длинном царственном одеянии Лены, с сияющем лицом устремившейся ко мне.
Я отстранил ее.
– Что случилось? – сразу испугавшись, спросила она.
– Ты знаешь, зачем я прибыл в Мечтоград? Знаешь, зачем я ввязался во все это?
Тон у меня был такой, что она перепугалась еще больше.
– Так вот, я еще не решил, что я буду делать со своими старыми-новыми знакомыми. Зато я точно знаю, что я сделаю с одной очень энергичной женщиной... И если она не умрет, то руки и ноги я ей переломаю. И кроме того, попорчу ее хорошенькую мордашку.
Ну, положим, я был несколько не прав. Хорошенькая мордашка... Она была прекрасна... ослепительна в своем праведном (так казалось, во всяком случае) гневе. Мгновенно жгуче-черные кудри разметались в воздухе колдовским ореолом.
– Ах ты, неблагодарный! А ну повтори, что сказал!
– Как только я встречаю тебя, так у меня возникают неприятности. В космопорте меня обстреляли из лазера...
– Но и я же там была!
– Еще надо выяснить, что ты там делала?
– А что делал там ты? – закричала она. – Что тебе понадобилось там делать?!
– Как что! Я прилетел...
– Так и я прилетела. Могу я прилететь домой или нет?
– Можешь. Чтобы случайно встретиться со мной, а потом с гориллами, викингами и прочими бандитами. И заметь, меня спихнули с башни, а не тебя.
– Какой же ты негодяй!
– Заткнись! Куда ты делась, когда меня оглушили?
– Кто ты такой, чтобы меня допрашивать! Немедленно прекрати говорить со мной в таком тоне!
Неужели ты мог вообразить, что это все я подстроила?
– Очень даже могу, золотко. Я встретил тебя первый раз – нас обстреляли. Когда ушел от тебя, меня уже одного обстреляли. У Мамедова спихнули с башни. И все, заметь, когда ты где-то рядом или только что была рядом. Мне остается только думать, что за покушениями стоишь ты.
Она не стала мне отвечать. Посмотрела внимательно и отвернулась, глядя сквозь стену или еще дальше, дальше некуда. Лицо ее внезапно смягчилось, исчезла жесткость у рта, и в то же мгновение, когда она вновь посмотрела на меня, я уже верил ей, не знаю почему.
– Мне нечего тебе сказать, – промолвила она и вздохнула, порывисто вскинув голову, словно ребенок на излете рыдания.
– И не надо, – прервал я ее. Мне все стало ясно. К тому же неприятно мучить того, кто не сопротивляется. – Извини, детка, – вздохнул я. – Я вообще-то никогда не ошибаюсь. Редко, во всяком случае. Как раз такой случай.
– Ах! – воскликнула Лена и махнула рукой в сторону уютно сервированного столика со свечами. – А я так готовилась!..
Но перелом в настроении уже наступил. Внезапно и я разглядел себя в халате и с гневной обвини тельной речью на устах, может, и до нее дошел комизм ситуации. Мы переглянулись, и наши улыбки становились все шире и шире, пока мы дружно не расхохотались.
Потом мы сели. Я почувствовал, что проголодался, стал есть, говорить.
– Хуже всего, – рассуждал я, – что я никак не ухвачу нить, за которую можно расплести весь клубок. С одной стороны – убийства, причем охрана – это случайные жертвы. Цель – Премьер-Министр. Его убрали. Но кто? Не Николай же? Кому мог мешать Премьер? Кравцову Владимиру Алексеевичу? Может быть. Тогда при чем здесь Мамедов? И где эта вертлявая потаскушка, которая везде и всюду поспевала?
– О чем ты?
– Понимаешь, Николай писал в письме, что девушка предала его. Его девушка. Я узнаю, что это Марина Вронская. Николай еще говорил, что она ушла с кем-то, кто, может быть, и убил.
– Странно ты о себе в третьем лице говоришь, – перебила она меня. – Мы, Николай... Я посмотрел на нее недоуменно:
– Я же тебе говорил, что я Сергей Волков. Или не говорил? – Я вдруг подумал: может, она не знает? Нет, все-таки говорил.
– Говорил... не помню, – нерешительно сказала она.
– Ну вот, везде эта Вронская. А сейчас ее нигде нет. Некоторое время назад испарилась, будто и не было.
Здесь, в спальне, было душновато. Но не так, как бывает в закрытой комнате, где нет движения воздуха; словно бы атмосфера душной южной ночи начинала томно давить и очаровывать... Лена... или это совершалось по сценарию кем-то другим... Всплыла пятнистая луна, и какой же свежий ночной воздух вдруг стал вдыхать я!
Я заметил, что молчу. Молчала и она.
– Прости, – зачем-то сказал я, – уже поздно, пожалуй, мне пора...
Она, неожиданно перегнувшись, схватила меня за руку и дернула к себе. Близко бархатно засияли ее глаза и ослепительно сверкнули зубки; она улыбнулась:
– Если ты такой сумасшедший, чтобы уйти, то я не такая дура, чтобы тебя отпустить.
И тут мы... я не ожидал подобного... Все было иначе, чем прошлый раз, наверное, потому, что мы ничего не пили; мы раз и навсегда сплелись в яростном порыве, и хорошо еще, что крик, который она временами испускала, не мог слышать никто, кроме роботов. А они уж как-нибудь...
А потом мы уснули.
Я открыл глаза, не понимая ни где я, ни кто я. Плечо мое онемело, и я, боясь шелохнуться, с недоумением и даже со страхом всматривался в ореол черных волос, рассыпанных возле моего лица. Это продолжалось долю секунды. Потом я все вспомнил. Стена, где вчера была луна, являла какой-то лесной пейзаж; озеро со старой деревянной лодкой... Солнце еще не взошло, от молочного света, лишенного розового оттенка, веяло стальным холодом. Я разглядывал в раннем утреннем свете ее лицо, словно видел его впервые. Она крепко спала, ровно дышала, вероятно, ей не очень удобно было лежать на моем плече, и она положила себе под голову ладонь л иногда чуть хмурила брови, будто ее снова что-то тревожило. Я внимательно всматривался в ее лицо, словно на нем была написана моя судьба.
Потом я осторожно высвободил плечо и сел на постели. Пахло лесом, озером, женщиной. Она спала крепко. У нее было почти детское лицо. Где-то я бросил халат. Не найдя, как есть прошел в ванную комнату и потребовал у бдительного воздушного шарика душ, основательно взбодривший меня. После шарик-мажордом выбрал со мной костюм, – все так же нечто взбитое на плечах и темно-кремового цвета с коричневыми ленточками там и сям. Мода мне, мягко говоря, не нравилась, но, не желая выступать в роли застарелого консерватора, я одевался так... забавно. Однако шарик заверил, что это последний крик, у Ланской только последние модели. Хорошо.
Лена спала. Я заглянул – она во сне подернула ноздрями, словно принюхивалась к чему-то. Не желая будить, я, провожаемый воздушным слугой, благополучно выбрался на улицу.
Руки в карманах, красновато-молочная зыбкость утреннего воздуха, твердый широкий шаг, я жадно вдыхал холодный воздух, чувствуя, как сердце равномерно работает, перегоняя кровь. Прохожих не было. Скользили разноцветные капли машин, являющихся, как я уже знал, общественным транспортом. Я искал кабину ТЕЛЕПОРТА. Несмотря на ранний час и именно поэтому рассчитывая на удачу, я решил навестить Мираба Мамедова, в Сад которого я обещал Катеньке сегодня прийти.
На ходу я вытащил сигарету и, сильно затянувшись, прикурил. Как-то один из моих приятелей на Уране смастерил маленькую зажигалку и уверял, что самоприкуривающиеся сигареты совсем не то, то есть гораздо больше получаешь удовольствия от процесса включения зажигалки, поднесения язычка пламени к сигарете и прочее. Ерунда, конечно, а впрочем, все ерунда.
Я докурил сигарету и принялся за следующую. Меня вдруг стало раздражать топтание па месте. Не буквальное – я шагал с удовольствием, но раздражал процесс расследования. Я здесь субъективно уже несколько месяцев, объективно – около недели (включая и первые дни после Урана), а так ничего не смог выяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Марину? – удивился Кравцов. У Марии Ильиничны брови как-то неожиданно высокомерно прогнулись.
– Марину? – повторил Премьер-Министр – Я сам ничего о ней не слышал много месяцев. Не правда ли, дорогая? – обратился он к супруге. – Вы знаете, у нас с ней никогда не складывались отношения. Еще когда был жив брат, тогда все было несколько лучше, но потом... совершеннолетие, самостоятельность... ну, как обычно. А после вас, простите, после Николая Орлова она связалась с Мамедовым, а это ни в какие рамки... Нас это еще больше шокировало... понимаете?
– Да, – согласился я. – Значит, вы не знаете.
– Увы... Теперь мы должны вас покинуть, молодой человек. И помните!..
И тут, словно дожидаясь этих слов, из полумрака, в котором все еще обретался зал приема, выступили силуэты-двойники Кравцова Владимира Алексеевича и его супруги Марии Ильиничны. Фантомы и оригиналы слились, попрощались со мной и удалились по делам государственным, оставив меня с потусторонним и не очень-то и занимавшим меня вопросом, кто был более реален – мои собеседники или те, что общались со множеством людей в зале?
Все, однако, на этом приеме и в этом городе знали, чего хотят.
Мне вдруг стало печально.
Печаль и еще страх... быть может, страх будущего одиночества коснулся меня. Я здесь единственное живое существо, которое отделено от других этапами бытия, и никто, никто не подозревает об этом. И я подумал: может, это великий эксперимент над маленькими людьми, в огромных масштабах осуществляемый Мозгом планетоидов? Человек, обреченный жить в мире, который создан им по образу и подобию его же! И я даже не знаю, как все сделано...
Впрочем, подумал я, выходя из пылающей цветовым дымом колонны, мало ли чего я не знаю, но живу с этим. Я не знаю, как это я сплю? и как это стучит мое сердце? и где это помещается моя душа, которая, говорят, сравнима с одной десятитысячной кончика волоса.
Я отбросил тревоги и печали, как старые ботинки, о которых знали только мы, уранцы, да жители планет победнее, – здесь потребляли все только новое...
48
АХ ТЫ, НЕБЛАГОДАРНЫЙ!
Хоть был я у нее всего один раз и это случилось много месяцев назад по моим внутренним часам, найти, где она живет, оказалось легко. Довезло меня автотакси, но и сам я как-нибудь разобрался бы. В крайнем случае использовал бы в качестве ориентира космопорт.
Из знакомого мне грота на меня смотрела маска дверного стража, с этой стороны выгнутая, а с внутренней – вогнутая, насколько я помнил. Кажется, можно было и не называться – что-то стало скрипеть в механизмах еще до того, как я произнес свое имя.
В прихожей парил воздушный шарик, улыбающийся стилизованным и тоже словно выдутым лицом.
– Я провожу вас в ваши покои, – произнесло создание и поплыло впереди на уровне моей головы.
Потом я почувствовал, что вспотел... ужасно!.. ужасно неприятное чувство, и даже нечем вытереть пот со лба... Лестница, опять коридоры, переходы... Лена неплохо устроила свое жилище... еще лестница...
Наконец пришли.
Шарик-мажордом, подрагивая возле меня, только сейчас соизволил сообщить, что хозяйка отсутствует, но скоро обещала быть. Что меня, то есть Сергея Волкова, приказано задержать в любом случае и обеспечить все удобства.
Чем он и занялся.
Сначала был бассейн с горячей водой. Я не мог понять, зачем он такой большой, ведь двигаться в кипятке не хочется, но – роскошь всегда масштабна...
Я лежал в воде, и, словно мягкими пальцами, меня обминали и массировали невидимые массажисты. Потом были еще какие-то процедуры, меня пронзало насквозь, как в гостиничном душе. Я почувствовал такую бодрость, что невольно посмотрел на продолжавший висеть у меня над головой шарик, впрочем, это все равно был неодушевленный механизм, так что мне его не надо было стесняться.
Выйдя из бассейна, я некоторое время рассматривал себя в зеркале. Мне казалось, зеркала всегда несколько преувеличивают формы; парень, что критически рассматривал меня, весь состоял из каких-то узлов и шаровых скоплений, – я выглядел словно ярмарочный силач.
Халат, к счастью, скрыл мои недостатки. И достоинства. За мажордомом я прошел коридор и вступил на ковер залы, смутное подобие с покоями подравшихся со мной викингов выразилось, наверное, в свечах на столе, огромной шкуре белого медведя на кровати, а может быть, в длинном царственном одеянии Лены, с сияющем лицом устремившейся ко мне.
Я отстранил ее.
– Что случилось? – сразу испугавшись, спросила она.
– Ты знаешь, зачем я прибыл в Мечтоград? Знаешь, зачем я ввязался во все это?
Тон у меня был такой, что она перепугалась еще больше.
– Так вот, я еще не решил, что я буду делать со своими старыми-новыми знакомыми. Зато я точно знаю, что я сделаю с одной очень энергичной женщиной... И если она не умрет, то руки и ноги я ей переломаю. И кроме того, попорчу ее хорошенькую мордашку.
Ну, положим, я был несколько не прав. Хорошенькая мордашка... Она была прекрасна... ослепительна в своем праведном (так казалось, во всяком случае) гневе. Мгновенно жгуче-черные кудри разметались в воздухе колдовским ореолом.
– Ах ты, неблагодарный! А ну повтори, что сказал!
– Как только я встречаю тебя, так у меня возникают неприятности. В космопорте меня обстреляли из лазера...
– Но и я же там была!
– Еще надо выяснить, что ты там делала?
– А что делал там ты? – закричала она. – Что тебе понадобилось там делать?!
– Как что! Я прилетел...
– Так и я прилетела. Могу я прилететь домой или нет?
– Можешь. Чтобы случайно встретиться со мной, а потом с гориллами, викингами и прочими бандитами. И заметь, меня спихнули с башни, а не тебя.
– Какой же ты негодяй!
– Заткнись! Куда ты делась, когда меня оглушили?
– Кто ты такой, чтобы меня допрашивать! Немедленно прекрати говорить со мной в таком тоне!
Неужели ты мог вообразить, что это все я подстроила?
– Очень даже могу, золотко. Я встретил тебя первый раз – нас обстреляли. Когда ушел от тебя, меня уже одного обстреляли. У Мамедова спихнули с башни. И все, заметь, когда ты где-то рядом или только что была рядом. Мне остается только думать, что за покушениями стоишь ты.
Она не стала мне отвечать. Посмотрела внимательно и отвернулась, глядя сквозь стену или еще дальше, дальше некуда. Лицо ее внезапно смягчилось, исчезла жесткость у рта, и в то же мгновение, когда она вновь посмотрела на меня, я уже верил ей, не знаю почему.
– Мне нечего тебе сказать, – промолвила она и вздохнула, порывисто вскинув голову, словно ребенок на излете рыдания.
– И не надо, – прервал я ее. Мне все стало ясно. К тому же неприятно мучить того, кто не сопротивляется. – Извини, детка, – вздохнул я. – Я вообще-то никогда не ошибаюсь. Редко, во всяком случае. Как раз такой случай.
– Ах! – воскликнула Лена и махнула рукой в сторону уютно сервированного столика со свечами. – А я так готовилась!..
Но перелом в настроении уже наступил. Внезапно и я разглядел себя в халате и с гневной обвини тельной речью на устах, может, и до нее дошел комизм ситуации. Мы переглянулись, и наши улыбки становились все шире и шире, пока мы дружно не расхохотались.
Потом мы сели. Я почувствовал, что проголодался, стал есть, говорить.
– Хуже всего, – рассуждал я, – что я никак не ухвачу нить, за которую можно расплести весь клубок. С одной стороны – убийства, причем охрана – это случайные жертвы. Цель – Премьер-Министр. Его убрали. Но кто? Не Николай же? Кому мог мешать Премьер? Кравцову Владимиру Алексеевичу? Может быть. Тогда при чем здесь Мамедов? И где эта вертлявая потаскушка, которая везде и всюду поспевала?
– О чем ты?
– Понимаешь, Николай писал в письме, что девушка предала его. Его девушка. Я узнаю, что это Марина Вронская. Николай еще говорил, что она ушла с кем-то, кто, может быть, и убил.
– Странно ты о себе в третьем лице говоришь, – перебила она меня. – Мы, Николай... Я посмотрел на нее недоуменно:
– Я же тебе говорил, что я Сергей Волков. Или не говорил? – Я вдруг подумал: может, она не знает? Нет, все-таки говорил.
– Говорил... не помню, – нерешительно сказала она.
– Ну вот, везде эта Вронская. А сейчас ее нигде нет. Некоторое время назад испарилась, будто и не было.
Здесь, в спальне, было душновато. Но не так, как бывает в закрытой комнате, где нет движения воздуха; словно бы атмосфера душной южной ночи начинала томно давить и очаровывать... Лена... или это совершалось по сценарию кем-то другим... Всплыла пятнистая луна, и какой же свежий ночной воздух вдруг стал вдыхать я!
Я заметил, что молчу. Молчала и она.
– Прости, – зачем-то сказал я, – уже поздно, пожалуй, мне пора...
Она, неожиданно перегнувшись, схватила меня за руку и дернула к себе. Близко бархатно засияли ее глаза и ослепительно сверкнули зубки; она улыбнулась:
– Если ты такой сумасшедший, чтобы уйти, то я не такая дура, чтобы тебя отпустить.
И тут мы... я не ожидал подобного... Все было иначе, чем прошлый раз, наверное, потому, что мы ничего не пили; мы раз и навсегда сплелись в яростном порыве, и хорошо еще, что крик, который она временами испускала, не мог слышать никто, кроме роботов. А они уж как-нибудь...
А потом мы уснули.
Я открыл глаза, не понимая ни где я, ни кто я. Плечо мое онемело, и я, боясь шелохнуться, с недоумением и даже со страхом всматривался в ореол черных волос, рассыпанных возле моего лица. Это продолжалось долю секунды. Потом я все вспомнил. Стена, где вчера была луна, являла какой-то лесной пейзаж; озеро со старой деревянной лодкой... Солнце еще не взошло, от молочного света, лишенного розового оттенка, веяло стальным холодом. Я разглядывал в раннем утреннем свете ее лицо, словно видел его впервые. Она крепко спала, ровно дышала, вероятно, ей не очень удобно было лежать на моем плече, и она положила себе под голову ладонь л иногда чуть хмурила брови, будто ее снова что-то тревожило. Я внимательно всматривался в ее лицо, словно на нем была написана моя судьба.
Потом я осторожно высвободил плечо и сел на постели. Пахло лесом, озером, женщиной. Она спала крепко. У нее было почти детское лицо. Где-то я бросил халат. Не найдя, как есть прошел в ванную комнату и потребовал у бдительного воздушного шарика душ, основательно взбодривший меня. После шарик-мажордом выбрал со мной костюм, – все так же нечто взбитое на плечах и темно-кремового цвета с коричневыми ленточками там и сям. Мода мне, мягко говоря, не нравилась, но, не желая выступать в роли застарелого консерватора, я одевался так... забавно. Однако шарик заверил, что это последний крик, у Ланской только последние модели. Хорошо.
Лена спала. Я заглянул – она во сне подернула ноздрями, словно принюхивалась к чему-то. Не желая будить, я, провожаемый воздушным слугой, благополучно выбрался на улицу.
Руки в карманах, красновато-молочная зыбкость утреннего воздуха, твердый широкий шаг, я жадно вдыхал холодный воздух, чувствуя, как сердце равномерно работает, перегоняя кровь. Прохожих не было. Скользили разноцветные капли машин, являющихся, как я уже знал, общественным транспортом. Я искал кабину ТЕЛЕПОРТА. Несмотря на ранний час и именно поэтому рассчитывая на удачу, я решил навестить Мираба Мамедова, в Сад которого я обещал Катеньке сегодня прийти.
На ходу я вытащил сигарету и, сильно затянувшись, прикурил. Как-то один из моих приятелей на Уране смастерил маленькую зажигалку и уверял, что самоприкуривающиеся сигареты совсем не то, то есть гораздо больше получаешь удовольствия от процесса включения зажигалки, поднесения язычка пламени к сигарете и прочее. Ерунда, конечно, а впрочем, все ерунда.
Я докурил сигарету и принялся за следующую. Меня вдруг стало раздражать топтание па месте. Не буквальное – я шагал с удовольствием, но раздражал процесс расследования. Я здесь субъективно уже несколько месяцев, объективно – около недели (включая и первые дни после Урана), а так ничего не смог выяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54