В них, по крайней мере, содержалось хоть что-то утешительное. Годфри перезвонил нам днем, чтобы сообщить последние известия. Оказалось, что лодку Янни нашли в море и на гике обнаружились налипшие волосы и следы крови – по всей видимости, в какой-то момент лодку сильно качнуло, тяжелое бревно ударило злополучного рыбака по голове и вышвырнуло его за борт. Закатившаяся под груду веревок и снастей почти пустая бутылка джина, скорее всего, являлась ключом к разгадке беспечности молодого рыбака. По словам Годфри, доктор придерживался мнения, что Янни уже был мертв, когда попал в воду. Полиция, похоже, не считала нужным проводить дальнейшее расследование. Обломков же, о которых упоминал мистер Гейл, не было найдено и следа.
Наконец – в этой части рассказа Годфри был довольно уклончив и изъяснялся намеками, потому что телефон обслуживался местной линией, – противозаконная деятельность погибшего никак не упоминалась. Должно быть, его лодку обыскали, но не нашли там ничего подозрительного, так что полиция (всегда склонная закрывать глаза на мелкие грешки, если только ее не заставляли принимать меры) сошлась на том, что роковой выход в море был обычной рыбалкой и что смерть Янни проистекла в результате несчастного случая. Совершенно очевидно, никто не намеревался затягивать следствие.
Это касательно проблем, волновавших Годфри. Моя же обеспокоенность заходила немного дальше.
Полицейское расследование установило, что последний раз семья видела Янни живым в воскресенье: по словам домочадцев, он провел день с ними, ходил посмотреть шествие и вернулся домой во второй половине дня. Да, судя по всему, он был в хорошем настроении. Да, он изрядно выпил. Пообедал, а потом ушел. Нет, куда идет, не сказал, а с чего бы вдруг? Они решили, что как обычно – ловить рыбу. Он спустился на берег, к лодке. Да, один – он почти всегда уходил в одиночку. С тех пор они его не видели.
Согласно полицейскому рапорту, с тех пор его вообще никто не видел. И я не сказала ни слова, которое могло бы изменить этот рапорт. Если Годфри боялся, как бы следствие не привело к Спиро, то я волновалась, как бы оно не затронуло Джулиана Гейла. То, что в это дело каким-то боком замешан Макс Гейл, казалось совершенно очевидным, но у меня на этот счет имелась собственная теория, вряд ли оправдывавшая поворот внимания полиции на деятельность Янни и, как следствие, крах драгоценного покоя сэра Джулиана. Поскольку Янни погиб от несчастного случая – а я не видела причин сомневаться в том, что это был именно несчастный случай, – уже не имело никакого значения, если он и в самом деле тайком посещал Кастелло вчера вечером перед выходом в море. Так что коли Макс Гейл решил молчать, то это не моя забота. Я могу оставаться в своем зачарованном мыльном пузыре и ни о чем не тревожиться. Уже не важно, что там произошло...
Но я-то вполне отдавала себе отчет, что на самом деле очень даже важно, и это знание не давало мне уснуть в уютном кресле, пока одна пластинка незаметно сменяла другую, а стрелки часов медленно ползли к полуночи. Во-первых, я невольно узнала информацию, которую предпочла бы не знать. А во-вторых...
Пластинка остановилась. Издав серию тихих механических щелчков, автомат уронил очередной диск, осторожно опустил на него ручку с иголкой, и комнату ослепительным золотым потоком наполнил кларнет Жерваса де Пейера.
Я снова принялась мысленно перебирать известные мне сведения. Нет-нет, не больше одной вещи за раз. Лучший способ забыть все неясные подозрения и надуманные предчувствия – это сосредоточиться на том, что знаешь наверняка...
Годфри уверен, что Янни был контрабандистом и что у него был сообщник – скорее всего, босс. Я же теперь, в свою очередь, прониклась неколебимой уверенностью, что этим сообщником являлся не кто иной, как Макс Гейл. Все сходилось один к одному: и тайный визит Янни перед отплытием, и молчание Гейл а по поводу этого визита. Моя версия увязывалась и с тем, что так обеспокоило меня сегодня утром, – с реакцией Гейла на известие о смерти Янни. Он вовсе не удивился, услышав, что у скал лежит чье-то тело, причем, что бы там ни предполагала Фил, вовсе не потому, что решил, будто это Спиро. Мне было яснее ясного, что мысль о Спиро даже не пришла ему в голову. Ведь в первую очередь он спросил: «Кто это? Вы его знаете?», хотя самым очевидным предположением было бы то, которое пришло в голову всем нам, остальным, – что это тело погибшего юноши.
И если моя догадка соответствовала истине, то действия Гейла-младшего были вполне закономерны. Он знал, что Янни должен был накануне уйти в плавание; должен был знать и то, что это плавание сопряжено с определенным риском. Он, очевидно, не ожидал смерти Янни, но, едва услышав о принесенном морем теле, не испытал ни малейших сомнений, кто это. Все эти мифические обломки, которые он якобы видел, – чистой воды выдумка; в чем, в чем, а в этом я была абсолютно уверена. На самом деле он заметил возле расщелины среди скал сперва меня, а потом и Годфри, мигом смекнул, в чем дело, и придумал себе предлог, чтобы спуститься и посмотреть самому. Отсюда вытекало это резкое «Кто это?» и следующая мгновенная реакция – как можно тщательнее осмотреть тело, скорее всего проверяя, нет ли следов насилия. Без сомнения, окажись там такие следы, ему бы пришлось раскрыть правду или хотя бы часть правды. Но поскольку их не оказалось, он придержал язык за зубами и, несомненно, не меньше Годфри был рад, что в ходе расследования не выплыла деятельность погибшего.
Да, все сходилось, даже то, что Гейл тайком вернулся к расщелине – вероятно, осмотреть тело тщательнее, чем рискнул это сделать при Годфри, и удалить из вещей Янни все, что могло бы вывести на след его сообщника. Гейлу крупно повезло, что на лодке не оказалось ничего подозрительного: то ли, когда произошел несчастный случай, Янни уже возвращался домой, то ли вчерашнее плавание и впрямь было всего лишь обычной рыбалкой. И даже нападение на дельфина вплеталось в общий узор. Теперь я уже не сомневалась, что в него стрелял именно Гейл, опасаясь, как бы дельфин не привлек сюда толпы туристов и тем самым не уничтожил столь необходимое контрабандистам безлюдье. Но я рассудила, что, как бы ни разбирало меня зло на подобное варварство, гнев еще не дает мне права настаивать на расследовании, которое, вполне возможно, навредит семье Спиро и наверняка доставит кучу неприятностей семье Янни. Двум осиротевшим семьям и так уже нелегко пришлось. Нет, лучше буду держать рот на замке и благодарить судьбу за то, что мне позволено с чистой совестью остаться в своем зачарованном мыльном пузыре. Что же до Макса Гейла...
Концерт для кларнета подошел к концу. Звонкий каскад взлетающих ввысь ликующих нот окончился победоносным золотым аккордом. Граммофон отключился.
В наступившей тишине я услышала какое-то шебуршание из комнаты Филлиды. Похоже, сестра зачем-то встала.
Я бросила взгляд на часы. Двадцать минут первого. Ей давным-давно следовало спать. Я направилась через холл к ее двери.
– Филлида?
– Ой, входи, входи!
Голос у нее был нервный и раздраженный. Войдя, я обнаружила, что она встала с постели и судорожно роется в комоде, без разбора вышвыривая и разбрасывая по полу все содержимое.
В пышном просторном пеньюаре из желтого нейлона, с распущенными волосами и огромными, подернутыми тенью глазами она выглядела прелестно. Но лицо у нее было такое, точно она вот-вот заплачет.
– Что такое? Ты что-то ищешь?
– О господи! – Фил рывком выдвинула очередной ящичек, наспех переворошила его и с треском захлопнула снова. – Ну конечно, как бы ему сюда попасть... Нет, ну какая же я чертова дура, и как я только могла?
Я поглядела на нее с некоторой тревогой. Филлида в жизни не употребляла таких крепких выражений.
– Что ты могла? Что-нибудь потерялось?
– Мое кольцо. Бриллиант. Распроклятый фамильный бриллиант Форли. Когда мы спускались в бухту. После всех этих неприятностей я только сейчас о нем вспомнила. Я ведь была в нем, правда? Правда?
– Боже мой, да! Но ты же сняла его перед тем, как входить в воду, разве не помнишь? Послушай, Фил, перестань паниковать, никуда оно не делось. Ты положила его в косметичку, такую маленькую сумочку на молнии. Я сама видела.
Фил была уже возле платяного шкафа и лихорадочно рылась в карманах пляжной рубашки.
– Я надела его, когда вышла из воды, или нет?
– Не думаю. Что-то не припомню... Нет, точно не надевала. Я бы заметила его у тебя на руке. Когда мы пили кофе у Годфри, у тебя не было никакого кольца. Но, радость моя, ты положила его в сумочку. Я помню.
Она запихнула рубашку обратно и хлопнула дверцей шкафа.
– В том-то все и дело! Проклятье! Дурацкая косметичка осталась там, на пляже!
– О нет!
– А где еще? Говорю тебе, тут ее нет, я все обыскала.
Дверь в ванную комнату была открыта настежь, а на полу, среди полотенец и шлепанцев, валялась пляжная сумка. Филлида, явно в сотый раз, подняла ее, перевернула кверху дном, потрясла и отшвырнула обратно. Раздраженно пихнув полотенце ногой, сестра повернулась ко мне лицом – глаза трагические, руки раскинуты, точно у скорбящего ангела, умоляющего о благословении.
– Видишь? Я оставила чертову стекляшку на чертовом пляже!
– Да, но послушай минутку... – Я поспешно обдумывала, что сказать. – Наверное, ты все-таки надела его после купания. В конце-то концов, ты ведь брала косметичку, когда красилась. Может, ты тогда надела кольцо, а потом сняла у Годфри, когда умывалась? Наверное, оно у него в ванной.
– Нет-нет, я уверена! Совершенно ничего про него не помню, а если бы я была в нем, когда умывалась у Годфри, то непременно запомнила бы. Просто нельзя не обратить внимания, – откровенно добавила она, – когда сверкаешь им направо и налево. Ой, какая же я дура! Я вообще не собиралась привозить его сюда, но забыла положить в банк, а носить на руке безопаснее, чем... По крайней мере, я так думала! О черт, черт, черт!
– Ладно, послушай, – попыталась я урезонить ее, – еще рано волноваться. Если ты не надевала кольца, то оно все еще в той косметичке. Где ты последний раз ее видела?
– Там, где мы сидели. Наверное, она завалилась куда-нибудь в сторону под дерево, а когда Макс Гейл пришел за нашими вещами, он ее не заметил. Взял все в охапку и помчался догонять.
– Вполне возможно. Он очень спешил.
– Вот и я о том же. – Филлида не заметила в моем тоне ничего особенного, она говорила без всякой задней мысли, только то, что думала, глядя на меня огромными испуганными глазами. – Это разнесчастное кольцо просто валяется там на песке и...
– Ну ладно, ради бога, только не смотри на меня так! На берегу оно ровно в такой же безопасности, как и в доме! Туда никто не забредет, а если даже и забредет, кому придет в голову поднимать какую-то никчемную пластмассовую сумочку с косметикой?
– Вовсе она не никчемная, ее мне подарил Лео. – Фил начала плакать. – Уж если на то пошло, он подарил мне и это гнусное кольцо, а оно принадлежит его гнусной семье, и если я его потеряю...
– Не потеряешь.
– Прилив его унесет.
– Там нет прилива.
– Значит, твой дурацкий дельфин его сожрет. С ним обязательно что-нибудь случится, знаю, знаю, что случится. – Она окончательно потеряла способность здраво соображать и плакала вовсю. – И вовсе ни к чему Лео было дарить мне такую драгоценность и рассчитывать, что я буду день и ночь глаз с нее не спускать! Бриллианты – сущее наказание: если они не в банке, то у тебя все время душа не на месте, а если в банке, то расстраиваешься оттого, что носить не можешь, так что ты в любом случае проигрываешь, и заводить их не стоит, и это кольцо стоит тысячи и тысячи, а в лирах еще хуже – миллионы, – рыдала она взахлеб, – и вдобавок придется иметь дело с матерью Лео, не говоря уже об этой жуткой коллекции тетушек, а если я скажу тебе, что его дядя, скорее всего, станет кка-кка-кардиналом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50