Время. В деревне на все нужно время. Пусть все идет своим чередом, и урожай вырастет, и его уберут – все в свое время. А теперь, кажется, время оставить землю под пар.
– Что ж, дадим возможность всему утрястись. Я определенно не в том состоянии, чтобы принимать решения. Сначала пусть прояснятся все юридические проблемы, а со временем Божьи мельницы перетрут в пыль все факты, которые я установлю, и, может быть, все решится без моего участия. Но кое-что можно сделать прямо сейчас. Я могу просмотреть бумаги, о которых говорил отец, и попытаться выяснить, что он имел в виду, если он вообще чего-то от меня хотел. А для этого мне нужно попасть в дом. У меня есть ключ только от восточной двери, но, наверное, все помещения заперты снаружи? Пока не хочется объявляться Андерхиллам. Ты случайно не знаешь, у кого могут быть ключи от главного здания?
– Знаю, – ответил Роб. – Они у меня.
Так просто.
– У тебя?
Он кивнул:
– Твой отец дал мне их перед отъездом в Германию. Разве ты не знала? У мистера Андерхилла другая связка – от всех помещений для публики и от своих. Ему нужны ключи на случай пожара и для «пенсовиков» – так мы между собой называем туристов, которые платят по двадцать пять пенсов, – но твой отец сказал, что некоторые ключи из этой связки отдал мистеру Эмерсону. А остальные дал мне.
– Слава богу! – с облегчением сказала я. – Вот и конец одной тайны. Ты не представляешь, какие картины мы с мистером Эмерсоном себе рисовали! Похоже, он заподозрил, что ключи у папы украли, когда его сбила машина. Разумеется, мне разрешено ими пользоваться, пока не решатся все юридические проблемы.
– Лучше возьми их прямо сейчас. – Пока я говорила, Роб открыл ящик кухонного стола и вытащил оттуда связку знакомых мне ключей. – Вот. Знаешь, какой от чего? Они расположены по порядку, начиная отсюда. Этот от главной двери, этот от кабинета священника, этот от комнаты совета... – Он передвигал ключи по массивному кольцу, как бусины четок. – Все по порядку. Тебя особенно интересует какая-то определенная комната? – Да, библиотека.
Он выбрал ключ.
– Вот этот. Нет, оставь, миссис Гендерсон уберет. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, пожалуй, не надо, спасибо. Я подумала, Роб: там, наверное, сегодня «пенсовики»? Если я пойду сама по себе, с ключами, кто-нибудь наверняка меня увидит, начнет задавать вопросы и все такое. Лучше я оставлю ключи здесь и просто пройдусь, все осмотрю, а потом представлюсь Андерхиллам и спрошу, нельзя ли мне приходить и уходить, когда захочу. Сколько сейчас времени?
– Половина одиннадцатого. – Он бросил ключи в стол и задвинул ящик без всяких вопросов и комментариев. – Тогда подожди здесь, если хочешь. Или сходишь к коттеджу? – Да, так и сделаю.
– Там, у дверей, миссис Гендерсон. Пожалуй, она захочет поговорить с тобой. Увидимся позже.
Он улыбнулся и ушел.
Миссис Гендерсон была маленькая, бойкая старушка лет шестидесяти, с седеющими волосами, которые она каждую неделю упорно и неизменно укладывала, как шлем, у «нашего Эйлина» – так звали деревенского парикмахера. У нее были живые голубые глаза и яркий румянец на щеках. Деловая и шустрая миссис Гендерсон не умолкала, как работающий по программе компьютер:
– Ах, мисс Бриони, рада видеть вас снова, хотя должна принести свои соболезнования в связи со смертью вашего отца, ведь не далее как на прошлой неделе я говорила викарию, что мистеру Эшли не стоило ехать в ту больницу в Германии, но он не прислушался, а я сказала: помяните мои слова, он будет дома раньше, чем предполагает, но поверьте, мисс Бриони, я не думала, что мои слова сбудутся таким печальным образом и, когда я снова увижу вас здесь, это будет просто конец света. Вы понимаете, когда я говорю «конец света», я не имею в виду то, что может показаться, я просто хочу сказать, что всем известно: поместье переходит к мистеру Говарду, хотя люди интересуются (и я знаю, вы не поймете это превратно, мисс Бриони), как же супруга мистера Говарда поселится тут, то есть я, как никто, далека от всяких предрассудков, а ведь нынче даже не посмеешь сказать, что негр смуглый, не правда ли, но цветные есть цветные, и она воспитана не совсем так, как мы, не говоря уж о религии, а это особое дело: ведь будучи оттуда, откуда она приехала, она наверняка католичка, осмелюсь сказать, а обратился или нет мистер Говард, но дети обратятся в католичество, не так ли, и что тогда делать викарию и пастве – будет забавно, не правда ли, если новые Эшли будут ходить в католическую церковь в Хангманс-Энде?
Говоря, она то снимала, то снова надевала передник, помогая мне убраться после завтрака, поставить посуду на полки, набрать в раковину горячей воды и вымыть тарелки. Я нашла кухонное полотенце и вытирала посуду, пропуская ее монолог мимо ушей, как всегда при встрече с миссис Гендерсон; после ее ухода в ушах еще двадцать четыре часа стоял звон. Порой она иссякала и останавливалась перевести дыхание, а я в результате долгой практики научилась пропускать в потоке ее слов те, в которые не хотела вникать. Про себя я удивлялась: как викарий и Роб Гренджер выдерживают такое? Но потом поняла как: викарий удалялся в теплицы, а Роб, когда приходила миссис Гендерсон, с приветливой улыбкой выходил в другую дверь.
– Жена мистера Говарда не цветная, – сказала я. – Она испанка. И если вы вспомните портрет на лестнице, у нас здесь уже жила испанская дама, и вроде бы ничего. Я слышала, миссис Говард очень красивая, и, вероятно, она католичка, но очень сомневаюсь, что они переедут в Эшли. Вы в последнее время не видели моего троюродного брата Эмори? Или Френсиса?
Но миссис Гендерсон была столь же ловка в выборе тем, которые ей нравились:
– Раз уж вы упомянули, да, конечно, я знала об этой испанской даме. Существовала даже песня про нее, не так ли? Но это было еще в те времена, когда все были католиками, так что это не имеет значения. Викарий рассказывал мне. А теперь я подумала, что не ее дети приедут в Эшли, а собственные мистера Говарда. Когда я говорю «собственные», я, разумеется, имею в виду...
– Да, конечно. Близнецов и Френсиса. Из них кто-нибудь недавно был здесь?
– И конечно, если мистер Говард не вернется, – проговорила миссис Гендерсон с очевидным сожалением о богатом источнике сплетен, ускользающем из ее рук, – то это будет мистер Эмори и его жена, а она очень милая девушка, и все скажут то же самое, хотя она немного молода для этого...
– Какая жена?
– Конечно, не для брака, я хотела сказать, – ведь нынче они всегда с радостью готовы на что угодно, пока им еще нет и пятнадцати, хотя лично я не понимаю, что брак и семья могут принести, кроме груза домашних забот и стряпни, но они выходят замуж, и я думаю, это естественно.
– Какая жена?
– Что, мисс Бриони?
– Я спросила: какая жена? Вы сказали «мистер Эмори и его жена». Он женился?
Ей все же удалось завладеть моим вниманием. Миссис Гендерсон бросила на меня торжествующий взгляд, повернулась к горячему крану и подставила банку, тряся ее, чтобы выдержать паузу.
– Пока еще нет, но поверьте мне, это вопрос времени. Это мисс Андерхилл, ее зовут Кэти. Разве Роб не говорил вам?
– Нет.
– Ну разве это не похоже на мужчин? Они не видят, что происходит под самым носом. Их больше интересуют футбол и помидоры в теплицах, чем происходящее в деревне. Вот, тарелки готовы. Больше не беспокойтесь. Я их уберу.
– Так значит, моего троюродного брата Эмори видели с девушкой Андерхиллов? И что, они действительно помолвлены?
Она отжала полотенце и повесила на край сушилки для посуды, потом пошарила под раковиной, достала красное пластиковое ведро и поставила под горячую воду.
– Насчет помолвки не знаю, теперь это так не называют, не правда ли? Они встречаются, или у них парень, или они гуляют, или у них что-то с кем-то, если мне будет позволено так...
– Не думаю, что будет позволено, но я поняла, что вы хотите сказать. И как давно это длится? Как вы думаете, это действительно серьезно?
– Зная мистера Эшли, я бы сказала, да. – Она закрутила кран и, впервые прервав работу, выпрямилась и посмотрела на меня своими синими глазами, проницательно и совершенно серьезно. – Вы сами знаете, он из тех, кто знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели, и не дай бог оказаться на его пути. Да, конечно, в очаровательной манере, но он добивается, чего хочет.
Улыбка с ножом под полой. Да, это мы умеем: мы можем погубить человека и при том очаровательно улыбаться. Полезный талант, подумала я. Во всяком случае, он помог семейству Эшли в течение веков оставаться там, где они есть.
– Она хорошенькая? – спросила я. – Расскажите о ней.
И миссис Гендерсон рассказала, но я не слушала. Все равно я скоро увижу Кэти Андерхилл. Я думала о своем троюродном брате Эмори, этом решительном и умном мужчине. Чего бы он ни захотел, все ему удавалось. Как оказалось, теперь он захотел девушку Андерхиллов. Если он положил на нее глаз и имеет серьезные намерения, он наверняка учел ее состояние. Он и сам не беден, но даже бизнес в Бристоле (который в течение ряда лет был отдан на откуп Эмори) вряд ли мог поставить его в один ряд с Андерхиллами. «Никогда не женись на деньгах, но иди туда, где деньги». Жениться на имуществе – это очень похоже на непоколебимую рассудительность Эмори, на непреодолимую тягу Эшли к наследованию; а если ему нравится девушка, то он намеренно вызвал в себе это чувство. Любовь – не основной капитал, а добавка.
Я подумала о своем возлюбленном. Где это оставило нас? И почему, ради всего святого, почему он не может открыться мне, как я ему? Мне и без того хватает разных тайн, подумала я.
– Верь мне , – вдруг ясно и близко услышала я.
– Ты читаешь меня , да? Ну что ж , знай , что я думаю о тебе. Где ты?
– Недалеко . – Образы блекли. – Недалеко.
– Но где ты? Здесь , в Эшли?
До меня дошла легчайшая вибрация игры, озорства, но с налетом утешения, как похлопывание по плечу: мол, успокойся и все будет хорошо...
– ... Въедете в коттедж сегодня с утра? – спрашивала между тем миссис Гендерсон.
– Да. Роб сказал, что вы его уже проветрили. Вы просто чудо, миссис Гендерсон. Вы хотите сказать, что можно въехать прямо сейчас?
– Да, в самом деле можно. Там проветрено и чисто, а что касается продуктов – крупы и прочего, я приготовила все необходимое на первое время, список лежит на кухонном столе, и можете расплатиться со мной, когда вам будет удобно. А когда я сбегаю в деревню – у меня и дел-то всего: у викария кончились масло и мука, – то позвоню на ферму и попрошу привезти молока, а если сообщу мисс Марджет на почте, то вам устроиться не займет и минуты, и все будет очень мило. А мясо привозят по вторникам и пятницам, запомните. Обо всех ваших нуждах передавайте через викария и запишите...
В конце концов, ошеломленная добротой и предложениями всевозможной помощи, какая только есть под солнцем, я ушла и направилась в свой коттедж.
Викарий был во фруктовом саду, заботливой и щедрой рукой опрыскивал яблони. Я слышала, как он озабоченно с кем-то говорит, а потом в отдалении, у дальнего края ограды, увидела черную голову Роба, но поняла, что он ничего не слышит. Да викарий и не рассчитывал, что услышит. Он говорил с яблонями. Рядом с Робом лежала его собака. Она с любопытством подняла голову и, увидев меня, вскочила и подбежала, виляя хвостом. Ни викарий, ни Роб как будто бы не замечали меня, пока я шла через сад. Я распахнула калитку в садик у коттеджа.
И меня тут же поразила чистота. Я ожидала увидеть что-то вроде заброшенных садов поместья, видневшихся неподалеку, но этот садик был маленьким чудом аккуратности. Два густо усеянных почками сливовых дерева были подрезаны и подстрижены, фрибургские розы у окна тщательно ухожены, а ломонос облаком цветов вздымался до крыши; ряды малины прямизной напоминали ряды гвардейцев на параде; клубника уже приобретала палевый цвет, а участки вдоль дорожки были очищены от травы, разрыхлены и через каждый дюйм земли усажены какими-нибудь овощами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Что ж, дадим возможность всему утрястись. Я определенно не в том состоянии, чтобы принимать решения. Сначала пусть прояснятся все юридические проблемы, а со временем Божьи мельницы перетрут в пыль все факты, которые я установлю, и, может быть, все решится без моего участия. Но кое-что можно сделать прямо сейчас. Я могу просмотреть бумаги, о которых говорил отец, и попытаться выяснить, что он имел в виду, если он вообще чего-то от меня хотел. А для этого мне нужно попасть в дом. У меня есть ключ только от восточной двери, но, наверное, все помещения заперты снаружи? Пока не хочется объявляться Андерхиллам. Ты случайно не знаешь, у кого могут быть ключи от главного здания?
– Знаю, – ответил Роб. – Они у меня.
Так просто.
– У тебя?
Он кивнул:
– Твой отец дал мне их перед отъездом в Германию. Разве ты не знала? У мистера Андерхилла другая связка – от всех помещений для публики и от своих. Ему нужны ключи на случай пожара и для «пенсовиков» – так мы между собой называем туристов, которые платят по двадцать пять пенсов, – но твой отец сказал, что некоторые ключи из этой связки отдал мистеру Эмерсону. А остальные дал мне.
– Слава богу! – с облегчением сказала я. – Вот и конец одной тайны. Ты не представляешь, какие картины мы с мистером Эмерсоном себе рисовали! Похоже, он заподозрил, что ключи у папы украли, когда его сбила машина. Разумеется, мне разрешено ими пользоваться, пока не решатся все юридические проблемы.
– Лучше возьми их прямо сейчас. – Пока я говорила, Роб открыл ящик кухонного стола и вытащил оттуда связку знакомых мне ключей. – Вот. Знаешь, какой от чего? Они расположены по порядку, начиная отсюда. Этот от главной двери, этот от кабинета священника, этот от комнаты совета... – Он передвигал ключи по массивному кольцу, как бусины четок. – Все по порядку. Тебя особенно интересует какая-то определенная комната? – Да, библиотека.
Он выбрал ключ.
– Вот этот. Нет, оставь, миссис Гендерсон уберет. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, пожалуй, не надо, спасибо. Я подумала, Роб: там, наверное, сегодня «пенсовики»? Если я пойду сама по себе, с ключами, кто-нибудь наверняка меня увидит, начнет задавать вопросы и все такое. Лучше я оставлю ключи здесь и просто пройдусь, все осмотрю, а потом представлюсь Андерхиллам и спрошу, нельзя ли мне приходить и уходить, когда захочу. Сколько сейчас времени?
– Половина одиннадцатого. – Он бросил ключи в стол и задвинул ящик без всяких вопросов и комментариев. – Тогда подожди здесь, если хочешь. Или сходишь к коттеджу? – Да, так и сделаю.
– Там, у дверей, миссис Гендерсон. Пожалуй, она захочет поговорить с тобой. Увидимся позже.
Он улыбнулся и ушел.
Миссис Гендерсон была маленькая, бойкая старушка лет шестидесяти, с седеющими волосами, которые она каждую неделю упорно и неизменно укладывала, как шлем, у «нашего Эйлина» – так звали деревенского парикмахера. У нее были живые голубые глаза и яркий румянец на щеках. Деловая и шустрая миссис Гендерсон не умолкала, как работающий по программе компьютер:
– Ах, мисс Бриони, рада видеть вас снова, хотя должна принести свои соболезнования в связи со смертью вашего отца, ведь не далее как на прошлой неделе я говорила викарию, что мистеру Эшли не стоило ехать в ту больницу в Германии, но он не прислушался, а я сказала: помяните мои слова, он будет дома раньше, чем предполагает, но поверьте, мисс Бриони, я не думала, что мои слова сбудутся таким печальным образом и, когда я снова увижу вас здесь, это будет просто конец света. Вы понимаете, когда я говорю «конец света», я не имею в виду то, что может показаться, я просто хочу сказать, что всем известно: поместье переходит к мистеру Говарду, хотя люди интересуются (и я знаю, вы не поймете это превратно, мисс Бриони), как же супруга мистера Говарда поселится тут, то есть я, как никто, далека от всяких предрассудков, а ведь нынче даже не посмеешь сказать, что негр смуглый, не правда ли, но цветные есть цветные, и она воспитана не совсем так, как мы, не говоря уж о религии, а это особое дело: ведь будучи оттуда, откуда она приехала, она наверняка католичка, осмелюсь сказать, а обратился или нет мистер Говард, но дети обратятся в католичество, не так ли, и что тогда делать викарию и пастве – будет забавно, не правда ли, если новые Эшли будут ходить в католическую церковь в Хангманс-Энде?
Говоря, она то снимала, то снова надевала передник, помогая мне убраться после завтрака, поставить посуду на полки, набрать в раковину горячей воды и вымыть тарелки. Я нашла кухонное полотенце и вытирала посуду, пропуская ее монолог мимо ушей, как всегда при встрече с миссис Гендерсон; после ее ухода в ушах еще двадцать четыре часа стоял звон. Порой она иссякала и останавливалась перевести дыхание, а я в результате долгой практики научилась пропускать в потоке ее слов те, в которые не хотела вникать. Про себя я удивлялась: как викарий и Роб Гренджер выдерживают такое? Но потом поняла как: викарий удалялся в теплицы, а Роб, когда приходила миссис Гендерсон, с приветливой улыбкой выходил в другую дверь.
– Жена мистера Говарда не цветная, – сказала я. – Она испанка. И если вы вспомните портрет на лестнице, у нас здесь уже жила испанская дама, и вроде бы ничего. Я слышала, миссис Говард очень красивая, и, вероятно, она католичка, но очень сомневаюсь, что они переедут в Эшли. Вы в последнее время не видели моего троюродного брата Эмори? Или Френсиса?
Но миссис Гендерсон была столь же ловка в выборе тем, которые ей нравились:
– Раз уж вы упомянули, да, конечно, я знала об этой испанской даме. Существовала даже песня про нее, не так ли? Но это было еще в те времена, когда все были католиками, так что это не имеет значения. Викарий рассказывал мне. А теперь я подумала, что не ее дети приедут в Эшли, а собственные мистера Говарда. Когда я говорю «собственные», я, разумеется, имею в виду...
– Да, конечно. Близнецов и Френсиса. Из них кто-нибудь недавно был здесь?
– И конечно, если мистер Говард не вернется, – проговорила миссис Гендерсон с очевидным сожалением о богатом источнике сплетен, ускользающем из ее рук, – то это будет мистер Эмори и его жена, а она очень милая девушка, и все скажут то же самое, хотя она немного молода для этого...
– Какая жена?
– Конечно, не для брака, я хотела сказать, – ведь нынче они всегда с радостью готовы на что угодно, пока им еще нет и пятнадцати, хотя лично я не понимаю, что брак и семья могут принести, кроме груза домашних забот и стряпни, но они выходят замуж, и я думаю, это естественно.
– Какая жена?
– Что, мисс Бриони?
– Я спросила: какая жена? Вы сказали «мистер Эмори и его жена». Он женился?
Ей все же удалось завладеть моим вниманием. Миссис Гендерсон бросила на меня торжествующий взгляд, повернулась к горячему крану и подставила банку, тряся ее, чтобы выдержать паузу.
– Пока еще нет, но поверьте мне, это вопрос времени. Это мисс Андерхилл, ее зовут Кэти. Разве Роб не говорил вам?
– Нет.
– Ну разве это не похоже на мужчин? Они не видят, что происходит под самым носом. Их больше интересуют футбол и помидоры в теплицах, чем происходящее в деревне. Вот, тарелки готовы. Больше не беспокойтесь. Я их уберу.
– Так значит, моего троюродного брата Эмори видели с девушкой Андерхиллов? И что, они действительно помолвлены?
Она отжала полотенце и повесила на край сушилки для посуды, потом пошарила под раковиной, достала красное пластиковое ведро и поставила под горячую воду.
– Насчет помолвки не знаю, теперь это так не называют, не правда ли? Они встречаются, или у них парень, или они гуляют, или у них что-то с кем-то, если мне будет позволено так...
– Не думаю, что будет позволено, но я поняла, что вы хотите сказать. И как давно это длится? Как вы думаете, это действительно серьезно?
– Зная мистера Эшли, я бы сказала, да. – Она закрутила кран и, впервые прервав работу, выпрямилась и посмотрела на меня своими синими глазами, проницательно и совершенно серьезно. – Вы сами знаете, он из тех, кто знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели, и не дай бог оказаться на его пути. Да, конечно, в очаровательной манере, но он добивается, чего хочет.
Улыбка с ножом под полой. Да, это мы умеем: мы можем погубить человека и при том очаровательно улыбаться. Полезный талант, подумала я. Во всяком случае, он помог семейству Эшли в течение веков оставаться там, где они есть.
– Она хорошенькая? – спросила я. – Расскажите о ней.
И миссис Гендерсон рассказала, но я не слушала. Все равно я скоро увижу Кэти Андерхилл. Я думала о своем троюродном брате Эмори, этом решительном и умном мужчине. Чего бы он ни захотел, все ему удавалось. Как оказалось, теперь он захотел девушку Андерхиллов. Если он положил на нее глаз и имеет серьезные намерения, он наверняка учел ее состояние. Он и сам не беден, но даже бизнес в Бристоле (который в течение ряда лет был отдан на откуп Эмори) вряд ли мог поставить его в один ряд с Андерхиллами. «Никогда не женись на деньгах, но иди туда, где деньги». Жениться на имуществе – это очень похоже на непоколебимую рассудительность Эмори, на непреодолимую тягу Эшли к наследованию; а если ему нравится девушка, то он намеренно вызвал в себе это чувство. Любовь – не основной капитал, а добавка.
Я подумала о своем возлюбленном. Где это оставило нас? И почему, ради всего святого, почему он не может открыться мне, как я ему? Мне и без того хватает разных тайн, подумала я.
– Верь мне , – вдруг ясно и близко услышала я.
– Ты читаешь меня , да? Ну что ж , знай , что я думаю о тебе. Где ты?
– Недалеко . – Образы блекли. – Недалеко.
– Но где ты? Здесь , в Эшли?
До меня дошла легчайшая вибрация игры, озорства, но с налетом утешения, как похлопывание по плечу: мол, успокойся и все будет хорошо...
– ... Въедете в коттедж сегодня с утра? – спрашивала между тем миссис Гендерсон.
– Да. Роб сказал, что вы его уже проветрили. Вы просто чудо, миссис Гендерсон. Вы хотите сказать, что можно въехать прямо сейчас?
– Да, в самом деле можно. Там проветрено и чисто, а что касается продуктов – крупы и прочего, я приготовила все необходимое на первое время, список лежит на кухонном столе, и можете расплатиться со мной, когда вам будет удобно. А когда я сбегаю в деревню – у меня и дел-то всего: у викария кончились масло и мука, – то позвоню на ферму и попрошу привезти молока, а если сообщу мисс Марджет на почте, то вам устроиться не займет и минуты, и все будет очень мило. А мясо привозят по вторникам и пятницам, запомните. Обо всех ваших нуждах передавайте через викария и запишите...
В конце концов, ошеломленная добротой и предложениями всевозможной помощи, какая только есть под солнцем, я ушла и направилась в свой коттедж.
Викарий был во фруктовом саду, заботливой и щедрой рукой опрыскивал яблони. Я слышала, как он озабоченно с кем-то говорит, а потом в отдалении, у дальнего края ограды, увидела черную голову Роба, но поняла, что он ничего не слышит. Да викарий и не рассчитывал, что услышит. Он говорил с яблонями. Рядом с Робом лежала его собака. Она с любопытством подняла голову и, увидев меня, вскочила и подбежала, виляя хвостом. Ни викарий, ни Роб как будто бы не замечали меня, пока я шла через сад. Я распахнула калитку в садик у коттеджа.
И меня тут же поразила чистота. Я ожидала увидеть что-то вроде заброшенных садов поместья, видневшихся неподалеку, но этот садик был маленьким чудом аккуратности. Два густо усеянных почками сливовых дерева были подрезаны и подстрижены, фрибургские розы у окна тщательно ухожены, а ломонос облаком цветов вздымался до крыши; ряды малины прямизной напоминали ряды гвардейцев на параде; клубника уже приобретала палевый цвет, а участки вдоль дорожки были очищены от травы, разрыхлены и через каждый дюйм земли усажены какими-нибудь овощами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42