Дела будут утрясаться несколько месяцев, а так хотя бы кто-то присмотрит за поместьем. Вы согласны?
– В таких делах я полагаюсь на вас. Для меня это вполне приемлемо.
– Ну и хорошо. Ваш брат Эмори тоже согласился. Он поговорил со своим отцом. Вы знаете, что мистер Говард Эшли болен? Да, конечно... – Он снова прокашлялся. – Видите ли, я понимаю, что вам не терпится вернуться в Эшли, но вы действительно хотите жить там одна? Моя жена и я были бы счастливы, если бы вы согласились провести несколько дней у нас... Она сама предложила мне попросить вас, так что будьте уверены, я за это не положу голову на нашу домашнюю плаху на кухне.
– Большое спасибо, мистер Эмерсон. Это страшно любезно с вашей стороны, но если честно, вам не стоит беспокоиться. Мне будет хорошо, правда.
Я не добавила, что не буду там одна. Я никогда не бываю одна.
Я еще раз поблагодарила его, тронутая добротой этих людей, хорошо знавших моего отца, но совершенно не знакомых со мной. Он отмахнулся от моей благодарности.
– И все же я оставлю вам мой телефон – не конторы, его вы знаете, а домашний. Думаю, ближайшие недели окажутся для вас нелегкими, и хочу заверить вас, что мы – моя фирма – будем, как и раньше, работать на Эшли – то есть в будущем на Говарда Эшли – и сделаем все, чтобы вам помочь. Я понимаю, это само собой разумеется, но все-таки следует сказать.
– Вы очень добры.
– Надеюсь, я ясно выразился: я имею в виду не только юридическую помощь. Кстати, как вы предполагаете сегодня добраться до Эшли? У вас есть машина?
– Нет, я приехала на поезде. До Эшли я доберусь автобусом. Он останавливается в тупике за церковью.
– А как вы вернетесь?
– Возьму мопед. Он в сарае на ферме.
– А багаж? Если вы собираетесь завтра снова занять коттедж...
– У меня немного вещей, большая часть осталась на Мадейре. Но Роб Гренджер позаботился об этом. У него есть машина.
Эмерсон кивнул. Мы поговорили еще недолго. Казалось, он не переставал беспокоиться из-за моего решения остаться одной в коттедже, и мне потребовалось время успокоить его. Он также очень деликатно забрасывал удочки насчет моих планов на будущее, когда Эшли-корт уже не будет моим. Собираюсь ли я вернуться на Мадейру, когда все, э-э, уляжется?
– Не думаю. Все равно там уже нашли мне замену. Нельзя неопределенно долго оставаться без человека, встречающего клиентов. Да я и так считала эту работу временной, только пока папа не поправится и не вернется домой. Вряд ли мое старое место в Эшбери все еще свободно, но думаю, что-нибудь найду.
– А как у вас с деньгами? Я могу дать вам некоторую сумму авансом из того, что отец оставил вам.
– Пока что у меня все в порядке, и тем не менее благодарю вас. – Я протянула руку. – И спасибо за все, мистер Эмерсон. Вы очень добры. Поверьте, как только мне понадобится помощь, я сразу же обращусь к вам.
– Надеюсь.
Мы пожали друг другу руки, и он двинулся было открыть мне дверь.
– Да, чуть не забыла... Ничего, если вы дадите мне ключи от поместья? Сегодня я не хочу туда идти, но могу зайти завтра, а пока не хочется беспокоить Андерхиллов.
Он удивился:
– Разумеется. Но ведь вы бы могли воспользоваться ключами отца. В хозяйском наборе полный комплект.
– У меня их нет. Я думала, они у вас. Вы хотите сказать, что у вас только те, о которых мы говорили?
– Да, только четыре. Думаю, они были сняты со связки мистера Андерхилла. Остальным – полным хозяйским набором – несомненно, распоряжался ваш отец. Разве доктор Готхард не вернул вам его вещи?
– Вернул. У папы были с собой ключи, но только от коттеджа и от боковой двери поместья, то есть от кухни, что у Восточного моста. – Я ощутила смутную тревогу. – Если у вас их нет, то кому же он мог их оставить? Одному из моих троюродных братьев?
– Непонятно зачем, – тихо проговорил мистер Эмерсон. – Очень странно.
Он опять задумался, нахмурившись, но вскоре профессиональная маска снова прикрыла его лицо. Он подошел к столу, отпер ящик, вынул маленькую связку ключей и протянул мне.
– Эти ключи, несомненно, должны быть у вас. Я свяжусь с вашим троюродным братом Эмори и выясню, не знает ли он чего-нибудь. Может оказаться, что оба комплекта остались у Андерхиллов или у кого-нибудь из Эшли. И тот, у кого они сейчас, вероятно, отдаст ключи вам, как только узнает, что вы вернулись. А если нет, то, боюсь, вам придется обратиться к Андерхиллам.
– Похоже, что так, – сказала я. – Но ничего, если я войду в дом?
– Разумеется.
– А если я получу ключи, можно оставить их на время у себя?
– Да, конечно. – Он открыл мне дверь. Карие глаза за сверхмодными очками были заботливы и добры. – Мисс Эшли, позвольте мне напомнить вам, что поместье по-прежнему в вашем распоряжении, пока завещание не вступило в силу и владения должным образом не перешли в другие руки.
– Да. Спасибо.
– Что касается ключей, то я не сомневаюсь, этому найдется самое простое объяснение, – проговорил он, жестом предлагая мне выйти.
У меня осталось впечатление, что он сказал это, убеждая не только меня, но и себя, и что в реальной жизни он не любит таинственности и не доверяет ей, как и я.
– Несомненно, – согласилась я и вышла на улицу. Совсем рядом с конторой «Мейер, Мейер и Гарди» находился пешеходный переход. Горел красный свет, и прямо под светофором на краю тротуара сидела черная кошка, очевидно ожидая, когда зажжется зеленый.
– Не достать? – посочувствовала я. – Давай помогу, – и нажала кнопку.
У меня есть теория, что кнопка никогда не оказывает на светофор ни малейшего влияния, его совершенно не касаются нужды пешеходов, но в тот же момент свет переключился на зеленый. Кошка встала и, подняв хвост, зашагала по «зебре». Кошка была черная, как уголь.
– Ты еще можешь мне пригодиться, – сказала я и пошла следом за ней через улицу.
Раздался скрип тормозов. Чуть не выпрыгнув из одежды от неожиданности, я отскочила назад на тротуар. Кошка метнулась на ту сторону и исчезла в двери какого-то магазина. Белый «ягуар» последней модели, оставив на асфальте след от широких покрышек, замер в футе от перехода. Девушка за рулем не взглянула ни на меня, ни на убегающую кошку. Она нетерпеливо смотрела на красный свет светофора, одной рукой похлопывая по баранке, а другой приглаживая длинные темно-русые волосы. Я заметила темные глаза под длинными, чуть ли не в дюйм, накладными ресницами, бледное лицо с мелкими чертами, широкий ненакрашенный рот. В ней было что-то от мопса: это почему-то типично для американцев.
Когда вслед за кошкой я ступила на противоположный тротуар, светофор позади переключился, «ягуар», взревев, влился в поток машин и исчез, ловко вклинившись меж двух автобусов. Что-то заставило меня обернуться. На другой стороне из конторы появился мистер Эмерсон – в котелке, со сложенным зонтиком, вероятно торопясь на деловую встречу. Он тоже остановился, глядя вслед «ягуару», потом заметил меня и что-то крикнул через разделяющий нас поток ревущих машин. Мне показалось: «кошка», но указал он вслед исчезнувшему «ягуару». Я кивнула, помахала ему рукой, улыбнулась и пошла в гостиницу.
Э ШЛИ , 1835 ГОД
На столе рядом со свечой лежали отцовские книги и документы, прижатые стаканом в форме очищенного апельсина. Восковой свет подрагивал в изогнутых дольках, и дюжина крохотных отражений дразнила стройного молодого человека с рыжими волосами, в рубашке с оборками и облегающих панталонах, несколько нелепо и одиноко выглядевшего на фоне богатой и изысканной обстановки в комнате матери.
Он подошел к столу и резким движением разбросал лежащие там бумаги. Потом выдвинул ящик. Изнутри ему с портрета улыбалась мать. Всегда, бывая в павильоне, он прятал его – или прятался от него. Теперь он вынул портрет и долго стоял, глядя на него. Потом с улыбкой поставил на стол, лицом к комнате. Лицом к кровати.
Отцовские бумаги, эти сухие, витиевато написанные короткие стихи, незамеченные, лежали на полу.
ГЛАВА 4
Он , верно , спрятался в тени деревьев...
Любовь его слепа – ей мрак подходит.
У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт II, сцена 1
Широкие ворота Эшли-корта были, как всегда, открыты.
Я вошла, тихо ступая по замшелой дорожке под лимонными деревьями, и стала подниматься к повороту, откуда был виден дом.
Вечерело, и последние яркие косые лучи, пронзая тонкое кружево решетки ворот, отбрасывали длинные тени вдоль неподстриженных бордюров. Анемоны и бледно-голубые цветы вероники казались брызгами на траве, словно дымчатое стекло, слегка затуманив зелень. Полевые цветы выросли почти по колено, а сквозь пушистые, оттенка щавеля, почки бронзой светились ветки лимонных деревьев. Только что распустившиеся молодые листочки в лучах солнца казались прозрачными, как витражное стекло.
Я добралась до поворота. Отсюда виднелся дом, его стены из розового тюдоровского кирпича четко отражались в спокойном зеркале воды крепостного рва. Поблизости не было ни души, все замерло. Я стояла в тени и смотрела на дом Говарда Эшли.
Для своего древнего возраста замок выглядел слишком безмятежно. Странно, что постройки разных веков так гармонировали друг с другом. Они занимали на острове четыреста квадратных футов. Нормандская башня по-прежнему высилась над всем, измененная и достроенная, когда, уже в двадцатом веке, возводились главные ворота с укреплениями. Вместо первоначального подъемного моста теперь через ров перекинулся каменный пролет, достаточно широкий, чтобы мог проехать автомобиль. Пролет ведет в маленький квадратный двор. Большие тюдоровские двери напротив ворот открываются прямо в Большой зал с обширным камином и почерневшими балками. Помещения справа тоже в тюдоровском стиле – небольшой зал с католическим тайником (его снова открыли в 1880 году) и маленькая темная комната совета с кессонным потолком и геральдическими щитами на стенах. К востоку от главных ворот расположен пиршественный зал, построенный еще в четырнадцатом веке, со средневековой мебелью, по-прежнему невредимой. Не знаю, когда им пользовались в последний раз, обычно сюда только водят туристов.
В 1962 году зал был поврежден. Мы слишком сильно и слишком долго нуждались в деньгах и не могли поддерживать его в должном состоянии, а в середине сентября сильный шторм вывел реку из берегов и сломал верхний шлюз, который регулирует уровень воды во рве. Прежде чем открыли нижний шлюз, чтобы вода через водослив стекла в озеро, она затопила погреба, кухни и нижние помещения пиршественного зала. Мой отец отремонтировал верхний шлюз, сделал новые хорошие кухонные постройки, высушил пиршественный зал и оставил все так, как есть. «Единственная выгода этого сомнительного расположения поместья между рекой и озером в том, – заметил он, – что страховые взносы на случай пожара почти нулевые...»
«Озеро» – это слишком громкое название для зеркальца воды ниже укрепленных берегов рва. Не помню, когда был вырыт этот водоем. Сначала его использовали как рыбный садок, потом расширили, засадили водяными лилиями, а на берегу посадили пару ракит и безобразную рощицу гуннеры. Его по-прежнему звали «Пруд госпожи Нэнси», это звучало лучше, чем «Садок», ведь он был даже нанесен на карту. Между рвом и прудом располагалась поросшая травой лужайка, которую Роб, садовник, подстригал газонокосилкой. Он также держал в чистоте и опрятности буковую аллею и главную дорожку и поддерживал порядок в обнесенном стеной саду с двумя оставшимися теплицами. Большую часть урожая мы продавали, и этих средств хватало, чтобы платить Робу и помогавшему ему мальчишке. Что еще можно было сделать? Парк с розами и разрушающимися статуями превратился в непроницаемое царство Спящей красавицы, а лес за прудом давно заглушил все фруктовые деревья, не считая нескольких яблонь у воды, где стоит коттедж – мой дом.
Наступили сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– В таких делах я полагаюсь на вас. Для меня это вполне приемлемо.
– Ну и хорошо. Ваш брат Эмори тоже согласился. Он поговорил со своим отцом. Вы знаете, что мистер Говард Эшли болен? Да, конечно... – Он снова прокашлялся. – Видите ли, я понимаю, что вам не терпится вернуться в Эшли, но вы действительно хотите жить там одна? Моя жена и я были бы счастливы, если бы вы согласились провести несколько дней у нас... Она сама предложила мне попросить вас, так что будьте уверены, я за это не положу голову на нашу домашнюю плаху на кухне.
– Большое спасибо, мистер Эмерсон. Это страшно любезно с вашей стороны, но если честно, вам не стоит беспокоиться. Мне будет хорошо, правда.
Я не добавила, что не буду там одна. Я никогда не бываю одна.
Я еще раз поблагодарила его, тронутая добротой этих людей, хорошо знавших моего отца, но совершенно не знакомых со мной. Он отмахнулся от моей благодарности.
– И все же я оставлю вам мой телефон – не конторы, его вы знаете, а домашний. Думаю, ближайшие недели окажутся для вас нелегкими, и хочу заверить вас, что мы – моя фирма – будем, как и раньше, работать на Эшли – то есть в будущем на Говарда Эшли – и сделаем все, чтобы вам помочь. Я понимаю, это само собой разумеется, но все-таки следует сказать.
– Вы очень добры.
– Надеюсь, я ясно выразился: я имею в виду не только юридическую помощь. Кстати, как вы предполагаете сегодня добраться до Эшли? У вас есть машина?
– Нет, я приехала на поезде. До Эшли я доберусь автобусом. Он останавливается в тупике за церковью.
– А как вы вернетесь?
– Возьму мопед. Он в сарае на ферме.
– А багаж? Если вы собираетесь завтра снова занять коттедж...
– У меня немного вещей, большая часть осталась на Мадейре. Но Роб Гренджер позаботился об этом. У него есть машина.
Эмерсон кивнул. Мы поговорили еще недолго. Казалось, он не переставал беспокоиться из-за моего решения остаться одной в коттедже, и мне потребовалось время успокоить его. Он также очень деликатно забрасывал удочки насчет моих планов на будущее, когда Эшли-корт уже не будет моим. Собираюсь ли я вернуться на Мадейру, когда все, э-э, уляжется?
– Не думаю. Все равно там уже нашли мне замену. Нельзя неопределенно долго оставаться без человека, встречающего клиентов. Да я и так считала эту работу временной, только пока папа не поправится и не вернется домой. Вряд ли мое старое место в Эшбери все еще свободно, но думаю, что-нибудь найду.
– А как у вас с деньгами? Я могу дать вам некоторую сумму авансом из того, что отец оставил вам.
– Пока что у меня все в порядке, и тем не менее благодарю вас. – Я протянула руку. – И спасибо за все, мистер Эмерсон. Вы очень добры. Поверьте, как только мне понадобится помощь, я сразу же обращусь к вам.
– Надеюсь.
Мы пожали друг другу руки, и он двинулся было открыть мне дверь.
– Да, чуть не забыла... Ничего, если вы дадите мне ключи от поместья? Сегодня я не хочу туда идти, но могу зайти завтра, а пока не хочется беспокоить Андерхиллов.
Он удивился:
– Разумеется. Но ведь вы бы могли воспользоваться ключами отца. В хозяйском наборе полный комплект.
– У меня их нет. Я думала, они у вас. Вы хотите сказать, что у вас только те, о которых мы говорили?
– Да, только четыре. Думаю, они были сняты со связки мистера Андерхилла. Остальным – полным хозяйским набором – несомненно, распоряжался ваш отец. Разве доктор Готхард не вернул вам его вещи?
– Вернул. У папы были с собой ключи, но только от коттеджа и от боковой двери поместья, то есть от кухни, что у Восточного моста. – Я ощутила смутную тревогу. – Если у вас их нет, то кому же он мог их оставить? Одному из моих троюродных братьев?
– Непонятно зачем, – тихо проговорил мистер Эмерсон. – Очень странно.
Он опять задумался, нахмурившись, но вскоре профессиональная маска снова прикрыла его лицо. Он подошел к столу, отпер ящик, вынул маленькую связку ключей и протянул мне.
– Эти ключи, несомненно, должны быть у вас. Я свяжусь с вашим троюродным братом Эмори и выясню, не знает ли он чего-нибудь. Может оказаться, что оба комплекта остались у Андерхиллов или у кого-нибудь из Эшли. И тот, у кого они сейчас, вероятно, отдаст ключи вам, как только узнает, что вы вернулись. А если нет, то, боюсь, вам придется обратиться к Андерхиллам.
– Похоже, что так, – сказала я. – Но ничего, если я войду в дом?
– Разумеется.
– А если я получу ключи, можно оставить их на время у себя?
– Да, конечно. – Он открыл мне дверь. Карие глаза за сверхмодными очками были заботливы и добры. – Мисс Эшли, позвольте мне напомнить вам, что поместье по-прежнему в вашем распоряжении, пока завещание не вступило в силу и владения должным образом не перешли в другие руки.
– Да. Спасибо.
– Что касается ключей, то я не сомневаюсь, этому найдется самое простое объяснение, – проговорил он, жестом предлагая мне выйти.
У меня осталось впечатление, что он сказал это, убеждая не только меня, но и себя, и что в реальной жизни он не любит таинственности и не доверяет ей, как и я.
– Несомненно, – согласилась я и вышла на улицу. Совсем рядом с конторой «Мейер, Мейер и Гарди» находился пешеходный переход. Горел красный свет, и прямо под светофором на краю тротуара сидела черная кошка, очевидно ожидая, когда зажжется зеленый.
– Не достать? – посочувствовала я. – Давай помогу, – и нажала кнопку.
У меня есть теория, что кнопка никогда не оказывает на светофор ни малейшего влияния, его совершенно не касаются нужды пешеходов, но в тот же момент свет переключился на зеленый. Кошка встала и, подняв хвост, зашагала по «зебре». Кошка была черная, как уголь.
– Ты еще можешь мне пригодиться, – сказала я и пошла следом за ней через улицу.
Раздался скрип тормозов. Чуть не выпрыгнув из одежды от неожиданности, я отскочила назад на тротуар. Кошка метнулась на ту сторону и исчезла в двери какого-то магазина. Белый «ягуар» последней модели, оставив на асфальте след от широких покрышек, замер в футе от перехода. Девушка за рулем не взглянула ни на меня, ни на убегающую кошку. Она нетерпеливо смотрела на красный свет светофора, одной рукой похлопывая по баранке, а другой приглаживая длинные темно-русые волосы. Я заметила темные глаза под длинными, чуть ли не в дюйм, накладными ресницами, бледное лицо с мелкими чертами, широкий ненакрашенный рот. В ней было что-то от мопса: это почему-то типично для американцев.
Когда вслед за кошкой я ступила на противоположный тротуар, светофор позади переключился, «ягуар», взревев, влился в поток машин и исчез, ловко вклинившись меж двух автобусов. Что-то заставило меня обернуться. На другой стороне из конторы появился мистер Эмерсон – в котелке, со сложенным зонтиком, вероятно торопясь на деловую встречу. Он тоже остановился, глядя вслед «ягуару», потом заметил меня и что-то крикнул через разделяющий нас поток ревущих машин. Мне показалось: «кошка», но указал он вслед исчезнувшему «ягуару». Я кивнула, помахала ему рукой, улыбнулась и пошла в гостиницу.
Э ШЛИ , 1835 ГОД
На столе рядом со свечой лежали отцовские книги и документы, прижатые стаканом в форме очищенного апельсина. Восковой свет подрагивал в изогнутых дольках, и дюжина крохотных отражений дразнила стройного молодого человека с рыжими волосами, в рубашке с оборками и облегающих панталонах, несколько нелепо и одиноко выглядевшего на фоне богатой и изысканной обстановки в комнате матери.
Он подошел к столу и резким движением разбросал лежащие там бумаги. Потом выдвинул ящик. Изнутри ему с портрета улыбалась мать. Всегда, бывая в павильоне, он прятал его – или прятался от него. Теперь он вынул портрет и долго стоял, глядя на него. Потом с улыбкой поставил на стол, лицом к комнате. Лицом к кровати.
Отцовские бумаги, эти сухие, витиевато написанные короткие стихи, незамеченные, лежали на полу.
ГЛАВА 4
Он , верно , спрятался в тени деревьев...
Любовь его слепа – ей мрак подходит.
У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт II, сцена 1
Широкие ворота Эшли-корта были, как всегда, открыты.
Я вошла, тихо ступая по замшелой дорожке под лимонными деревьями, и стала подниматься к повороту, откуда был виден дом.
Вечерело, и последние яркие косые лучи, пронзая тонкое кружево решетки ворот, отбрасывали длинные тени вдоль неподстриженных бордюров. Анемоны и бледно-голубые цветы вероники казались брызгами на траве, словно дымчатое стекло, слегка затуманив зелень. Полевые цветы выросли почти по колено, а сквозь пушистые, оттенка щавеля, почки бронзой светились ветки лимонных деревьев. Только что распустившиеся молодые листочки в лучах солнца казались прозрачными, как витражное стекло.
Я добралась до поворота. Отсюда виднелся дом, его стены из розового тюдоровского кирпича четко отражались в спокойном зеркале воды крепостного рва. Поблизости не было ни души, все замерло. Я стояла в тени и смотрела на дом Говарда Эшли.
Для своего древнего возраста замок выглядел слишком безмятежно. Странно, что постройки разных веков так гармонировали друг с другом. Они занимали на острове четыреста квадратных футов. Нормандская башня по-прежнему высилась над всем, измененная и достроенная, когда, уже в двадцатом веке, возводились главные ворота с укреплениями. Вместо первоначального подъемного моста теперь через ров перекинулся каменный пролет, достаточно широкий, чтобы мог проехать автомобиль. Пролет ведет в маленький квадратный двор. Большие тюдоровские двери напротив ворот открываются прямо в Большой зал с обширным камином и почерневшими балками. Помещения справа тоже в тюдоровском стиле – небольшой зал с католическим тайником (его снова открыли в 1880 году) и маленькая темная комната совета с кессонным потолком и геральдическими щитами на стенах. К востоку от главных ворот расположен пиршественный зал, построенный еще в четырнадцатом веке, со средневековой мебелью, по-прежнему невредимой. Не знаю, когда им пользовались в последний раз, обычно сюда только водят туристов.
В 1962 году зал был поврежден. Мы слишком сильно и слишком долго нуждались в деньгах и не могли поддерживать его в должном состоянии, а в середине сентября сильный шторм вывел реку из берегов и сломал верхний шлюз, который регулирует уровень воды во рве. Прежде чем открыли нижний шлюз, чтобы вода через водослив стекла в озеро, она затопила погреба, кухни и нижние помещения пиршественного зала. Мой отец отремонтировал верхний шлюз, сделал новые хорошие кухонные постройки, высушил пиршественный зал и оставил все так, как есть. «Единственная выгода этого сомнительного расположения поместья между рекой и озером в том, – заметил он, – что страховые взносы на случай пожара почти нулевые...»
«Озеро» – это слишком громкое название для зеркальца воды ниже укрепленных берегов рва. Не помню, когда был вырыт этот водоем. Сначала его использовали как рыбный садок, потом расширили, засадили водяными лилиями, а на берегу посадили пару ракит и безобразную рощицу гуннеры. Его по-прежнему звали «Пруд госпожи Нэнси», это звучало лучше, чем «Садок», ведь он был даже нанесен на карту. Между рвом и прудом располагалась поросшая травой лужайка, которую Роб, садовник, подстригал газонокосилкой. Он также держал в чистоте и опрятности буковую аллею и главную дорожку и поддерживал порядок в обнесенном стеной саду с двумя оставшимися теплицами. Большую часть урожая мы продавали, и этих средств хватало, чтобы платить Робу и помогавшему ему мальчишке. Что еще можно было сделать? Парк с розами и разрушающимися статуями превратился в непроницаемое царство Спящей красавицы, а лес за прудом давно заглушил все фруктовые деревья, не считая нескольких яблонь у воды, где стоит коттедж – мой дом.
Наступили сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42