Наверняка он представлялся им легкой добычей: «серьезные» люди, в представлении уличных бандитов, белые костюмы и лайковые перчатки в конце весны не носят. И вообще не носят. И одни по темным переулкам не разъезжают. Тот факт, что из дорогущей машины разбираться, что к чему, вышел сам водитель, что телохранителями и не пахнет, неопровержимо свидетельствовал о том, что щеголеватый молодой человек не относится к сильным мира сего. Чей-то богатенький сынок, пощипать которого и для дела полезно, и для души приятно.
Они окружили его, выступив из темноты, – двое сзади и двое спереди. Лежащий тоже вскочил на ноги, едва молодой человек двинулся к нему, и теперь широко ухмылялся, демонстрируя в свете фар плохо поставленные золотые зубы.
«Мелочовка», – моментально оценил Даос.
В такие минуты Владимир Ильич Абессинов – умница, знаток восточных культур, меломан и книгочей – временно переставал существовать, уступая место расчетливому, опытному и уверенному в себе воину. Именно «воину», а не простому бойцу. И этот совершенно другой человек и мыслил, и чувствовал, и вел себя абсолютно иначе, нежели цивилизованный европеец конца XX века. Так, ему ни на долю секунды не стало жаль этих зарвавшихся подонков, которые, к несчастью для себя, столкнулись с ним, Даосом, в глухом переулке. Он не испытывал к ним ни ненависти, ни презрения, ни какого-либо иного чувства – воистину ничего. Он был всего лишь своеобразным зеркалом, которое исправно отражало и возвращало им их поступки и желания. И не его вина, что к этим людям возвращалось самое худшее.
«Ничего личного» – как любят говорить в американских фильмах. Единственное, что слегка удивляло Даоса, – это явная глупость нападавших. Хоть бы засомневались чуть-чуть: и он ведет себя совершенно иначе, чем другие, попавшие в подобную ситуацию, и его бронированный монстр вполне способен уместить в своих недрах нехилый отряд спецназа. Все это должно бы нападающих насторожить. Но не насторожило.
Они накинулись на него одновременно, полагая это самой лучшей тактикой, и просчитались. Один налетел горлом на вовремя подставленный локоть, второй получил мощный пинок в живот и с воем покатился под ноги третьему, не удержавшему равновесия. Падая, тот со всего размаха ударился лицом об острый носок ботинка, сделанного по специальному заказу. Как и знаменитые наманганские сапоги, обувь Даоса имела в носке четыре-пять слоев плотной, хорошо выделанной кожи, и удар ею был не слабее, чем удар кастетом.
Решительность оставила двоих, находившихся сзади. Они мялись на месте, не убегая (что было бы весьма разумно), но и не предпринимая активных действий. Даос развернулся к ним лицом и легко, одним длинным движением, провел два приема, вывернув первому руку из локтевого сустава, а второму нанеся прямой удар в солнечное сплетение. Едва ли ему потребовалось больше полутора минут, чтобы справиться со всеми. Это только в постановочных драках подобные схватки длятся гораздо дольше, а на практике воин не может позволить себе роскоши тратить на слабого противника много времени. Ведь он не ставит перед собой цели причинить ему боль.
Арена боя опустела почти мгновенно. Пошатываясь и плюясь кровью, издавая приглушенные стоны и нечленораздельно матерясь, неудавшиеся грабители торопились скрыться с глаз долой. Володя усмехнулся краем рта. У него единственная проблема – небольшое бурое пятнышко на рукаве: светлый костюм наверняка придется сдавать в химчистку, а он этой возни не любил.
Подобные столкновения случались у него довольно часто. Город буквально кишел накачанными юнцами, жаждавшими легких денег, но еще не примкнувшими ни к кому из «хозяев». И если всем профессионалам и бойцам, состоящим в командах, было известно, что его трогать нельзя, то вот такие молодцы слетались к нему как мухи на мед. Но даже если все происходило в центре города, под окнами жилых домов, никто не торопился на помощь пострадавшему. Люди сидели как в осаде, в лучшем случае следя за развитием событий из-за занавесок.
Странные наступили времена.
* * *
Мне несказанно повезло. «Скорая помощь» и милиция приехали почти одновременно.
Очевидно, что Еленку накачали наркотиками: во всяком случае, она была трезва как стеклышко, но абсолютно ничего не помнила и мало что понимала и от этого буквально сходила с ума. Я решила, что ее привезли прямо под мою дверь – в таком состоянии она бы и нескольких метров не одолела самостоятельно. Но бесполезно было выспрашивать у нее, что произошло, кто с ней так поступил. Мне едва удалось успокоить бедную девочку, уговорить ее сесть в кресло и расслабиться, пока я все сделаю.
– Извините, – лепетала Леночка, нервно теребя в руках то собственный шарфик, то бахрому покрывала, – извините, я ничего не понимаю.
– Все в порядке. – Я старалась, как могла, говорить уверенно и спокойно. – Все в порядке, Еленка, так случается. Поверь мне, я хорошо тебя знаю, знаю, где ты живешь, знаю твою маму. Сейчас приедут врачи и помогут тебе…
«Надеюсь», – но это я уже подумала, а не произнесла вслух. Стоило бы, конечно, налить ей валерьянки или пустырника, но я боялась сделать что-нибудь невпопад и повредить подруге еще больше. К слову, сколько мне приходится слышать нареканий и на нашу милицию, и на «скорую помощь»! Но как нетерпеливо, как отчаянно мы их ждем, когда что-то случается.
Бригада «скорой помощи» состояла из двух человек. Совсем еще молодые люди, почти студенты. Они, не перебивая, выслушали мой короткий рассказ и взялись за голову.
– Придется забирать ее с собой, – сказал один из них, представившийся Виталием. – Черт его знает, какой гадостью ее могли накачать, нужно делать анализы. А с собой у нас джентльменский набор – анальгин, валерьянка и так, по мелочи. Сами мы ничего не сделаем. Хорошо еще, состояние у нее стабильное. Вот дождемся милицию и поедем.
Второй все это время разговаривал с Леночкой, и его бархатистый баритон, неспешная и плавная речь явно подействовали на нее благотворно. Да и я, признаться, почувствовала себя намного лучше. Мне везет на хороших людей, и за это я склонна прощать судьбе многие неприятности.
Капитан милиции Павел Сторожук оказался человеком доброжелательным и спокойным. Он сразу же отправил Леночку в больницу, и мы, в компании двух его коллег, уселись на кухне пить кофе. Тоже, доложу вам, нашли время. Правда, они сидели не просто так, а проявили чудеса оперативности, в течение десяти минут вычислив адрес и телефон Еленкиной мамы и сообщив ей о происшедшем настолько вежливо и деликатно, что та, всплакнув минутку, тут же и успокоилась и засобиралась в больницу к дочери. Любая определенность лучше неизвестности.
Выслушав же мое изложение событий – а я начала с неудавшегося свидания, – Павел пообещал, что не просто передаст дело в райотдел по месту жительства пострадавшей, но и сам наведет кое-какие справки. Слава Богу, меня никто напрасными подозрениями и глупыми вопросами не мучил. Полчаса спустя я неохотно распрощалась с милиционерами и осталась одна.
Согласитесь, одиночество мое в этот момент выглядело как-то неуютно. Спать не хотелось совершенно – в голову лезли самые неприятные мысли, а версий случившегося было аж несколько, причем самых противоречивых. Одно я знала наверняка – кто-то ужасно хочет меня испугать, заставить тревожиться, суетиться и совершать ошибки. Все, что случилось в течение нескольких последних дней, прямо указывает на это. Остается только выяснить, что мой испуг даст загадочному преследователю и какие мои поступки он пытается предотвратить, так нелепо и странно угрожая мне. Но одного – прямо противоположного эффекта – мой невидимый враг добился наверняка: теперь я крайне внимательна, осторожна и собранна. Давно мне не приходилось так активно шевелить мозгами.
В такие минуты любому из нас необходима моральная поддержка. Но мне обратиться не к кому. Приятельниц в подобные вещи не посвящают, близких родственников – и подавно. Скажи я, например, тете Даше, что меня пытались столкнуть под поезд в метро (а теперь я была в этом почти уверена), и вместо поддержки я получу престарелую даму с инфарктом, что значительно усложнит мою жизнь и принесет немало вреда самой тетушке. Положительных же моментов в этой ситуации не наблюдается. И еще сильнее, чем накануне вечером, мне захотелось позвонить тому человеку.
Я его так и называла – тот человек. Мы не виделись очень давно, и вот уже больше двух лет вообще не поддерживали связи, не писали друг другу, не звонили, не передавали приветы через общих знакомых. Тем не менее если и был кто-то, кто мог бы спокойно выслушать и понять меня, а потом помочь спокойно разобраться, то это он. Я поймала себя на том, что сижу над недопитой чашкой и блаженно улыбаюсь: сама мысль о нем утешала и радовала. Вот если бы еще его увидеть. Ничего невозможного в таком желании не было. Я уже говорила, что не люблю возвращаться к своему прошлому, не люблю копаться в нем и не дорожу им. Но даже у меня не хватило решимости расстаться с некоторыми вещами, которые принадлежали той, прошлой жизни. Их совсем немного, и они хранились в разных местах. Большинство – на антресолях, в маленьком рыжем чемодане, заваленном кучей всякого хлама, а некоторые – в библиотеке. Впрочем, их еще нужно суметь отыскать.
Я открыла пятнадцатый том энциклопедии «Брокгауза и Эфрона» почти посредине, на одной из вкладок, закрытых папиросной бумагой. Его фотография была приклеена за уголки поверх портрета какого-то из государственных деятелей. Эту вкладку в последний раз я разглядывала больше года назад. Странно, я не сентиментальный человек, но даже такой вариант его присутствия утешил меня.
И я слегка удивилась самой себе – как у меня хватало духу так давно не смотреть на это лицо: высокий лысеющий лоб, хищный изогнутый нос и бледно-голубые, прозрачные, как талая вода, глаза…
А что касается всей этой кутерьмы, которая закрутилась сейчас вокруг меня, то я почти наверняка знаю, чего от меня хотят, – и это меня не пугает, хотя и тревожит немного. Но, согласитесь, только полный кретин не станет тревожиться в сходной ситуации.
Улеглась я, когда за окном стало совсем светло, и мне удалось поспать всего два или три часа. Разбудил меня звонок капитана Сторожука, который хотел сообщить мне, что с Леночкой все в порядке.
– В больнице сделали, что могли, – неторопливо повествовал он. – И вот какая чепуха выходит: она пришла в себя, почти все вспомнила, немного удивляется тому, как оказалась у вас в квартире, но… – Он немного замялся.
– Что «но»? – не выдержала я.
– Она не помнит ни того, что с ней произошло, ни, собственно говоря, вас. Начисто отрицает факт знакомства. Но мы уже все проверили и установили, что вы действительно знакомы много лет, да и ее мать подтверждает вашу личность.
Приехали. Я почувствовала, как вдоль позвонка у меня поползли холодные мерзкие мурашки.
– Вторая чепуха, – неумолимо добивал меня капитан. – По словам медиков, ничего ей такого не кололи и не вводили. Чистые анализы. Так что имеем такую картину: либо ей все же вводили какой-то препарат, но медицине он неизвестен, либо, к чему склоняюсь лично я, у наших врачей просто не хватает опыта, да и оборудование не то. Либо есть третье объяснение, которого я не знаю.
– Гипноз? – предположила я после паузы.
На том конце провода довольно долго молчали.
– Теоретически возможно, – наконец подал голос капитан. – Но на практике это выяснить все равно не удастся. Я так понимаю, что делу не дадут ход – пострадавших нет, на обследование ее не оставят: сами понимаете, больницы переполнены более тяжелыми больными. Вот, собственно, и все. Что же касается нашего ведомства, то вы разумный человек и газеты читаете? Читаете… Нашим ребятам на расследование убийств ни людей, ни средств не хватает, а это дело глухое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37