Отмычка положил на нее ключ от президентских апартаментов. Затем, придерживая ключ рукой, старательно обвел его карандашом. Вслед за этим, с помощью кронциркуля и микрометра, измерил толщину ключа, а также снял точные размеры каждой продольной бороздки и вертикальной риски и записал их рядом с изображением ключа на карточке. На металле стоял штамп изготовителя. Отмычка записал и его – это могло облегчить выбор подходящей заготовки. Наконец, повернув ключ к свету, он аккуратно нарисовал его в поперечном сечении.
Теперь у него была отличная, подробная спецификация, по которой опытный слесарь мог сделать копию ключа. Метод, не без удовольствия частенько думал Отмычка, весьма далекий от снятия отпечатка на воске, который так любят описывать авторы детективных романов, однако куда более эффективный.
Он убрал обитый кожей футляр, а карточку спрятал в карман. Через несколько минут он уже снова был в главном вестибюле.
Как и прежде, он дождался момента, когда все портье были заняты.
Тогда он не спеша пересек вестибюль и незаметно положил на стойку ключ от номера 973.
Затем он отошел на удобное для наблюдения место. Когда у стойки схлынул народ, один из портье заметил ключ. Он небрежно взял его, взглянул на номер и повесил на место.
Отмычку охватило чувство гордости за свое профессиональное мастерство. Сочетание изобретательности и опыта помогло ему обойти все ловушки и достичь намеченной для начала цели.
Выбрав темно-синий галстук фирмы Скьяпарелли из нескольких висевших в его платяном шкафу, Питер задумчиво вывязывал узел. Он снова был дома – в своей маленькой квартирке, расположенной в деловой части города неподалеку от отеля, откуда он ушел час назад. Через какие-нибудь двадцать минут он должен быть на ужине у Марши Прейскотт. Интересно, кто там еще окажется.
По всей вероятности, кроме друзей Марши, которые, как надеялся Питер, иного склада, чем квартет Дюмер-Диксон, – там будет еще кто-нибудь постарше, иначе зачем бы Марше приглашать его.
И вот сейчас, когда времени оставалось в обрез, Питер вдруг пожалел, что принял приглашение и не может встретиться с Кристиной. Он хотел было позвонить ей перед уходом, но потом решил, что благоразумнее подождать до завтра.
Он чувствовал себя сегодня неуверенно – как будто под прошлым была подведена черта, а будущее еще представлялось неясным. Столь многое в жизни Питера было неопределенно, столь многое не решено в ожидании большей ясности. Да кроме того, решалась ведь и судьба «Сент-Грегори». Удастся ли Кэртису О'Кифу взять верх в схватке за отель? По сравнению с этим все остальное казалось мелочью – даже конгресс стоматологов, руководство которого по-прежнему дебатировало, покинуть в знак протеста «Сент-Грегори» или нет. Заседание исполнительного комитета, созванное час назад пылким президентом ассоциации доктором Ингрэмом, было в полном разгаре и, судя по всем признакам, продлится еще долго – недаром старший официант сообщил Питеру, что уже несколько раз посылал своих людей в зал заседаний пополнить запасы льда и освежающих напитков. И хотя Питер просил этих негласных наблюдателей известить его, когда совещание будет подходить к концу, по мнению старшего официанта, они там будут еще спорить и спорить.
Прежде чем покинуть отель, Питер попросил дежурного помощника управляющего, чтобы тот позвонил ему по телефону и немедленно информировал о том, какое врачи примут решение. До сих пор звонка не было. Чем же кончится дело, размышлял Питер: займет ли большинство участников непоколебимую позицию доктора Ингрэма или сбудутся циничные прогнозы Уоррена Трента и ничего не произойдет?
Эта же неопределенность заставила Питера повременить – по крайней мере, до завтра – и не принимать никаких мер в отношении Херби Чэндлера.
Питер был твердо уверен, что этого слизняка – старшего посыльного необходимо уволить, и чем скорее, тем лучше, чтобы оздоровить атмосферу в отеле. При этом характерно, что Чэндлера уволят не за то, что он поставляет гостям девиц легкого поведения – этим промыслом, если не Чэндлер, занялся бы кто-то другой, – а за то, что он позволил алчности возобладать над здравым смыслом.
Избавившись от Чэндлера, можно было бы положить конец и многим другим злоупотреблениям, но согласится ли Уоррен Трент на подобные радикальные действия, было не ясно. Однако, принимая во внимание накопившиеся факты, а также то, как Уоррен Трент печется о добром имени отеля, можно надеяться, что согласится.
В любом случае, напомнил себе Питер, нужно Проследить, чтобы заявления Диксона, Дюмера и тех двоих были надежно припрятаны и сведения о них не распространялись за пределами отеля. Он дал слово и намерен его сдержать. К тому же, Питер всего лишь попугал сегодня ребят, сказав, что сообщит Марку Прейскотту, как хотели изнасиловать его дочь. И тогда и сейчас он твердо помнил просьбу Марши: «Мой отец в Риме. Прошу вас, не рассказывайте ему об этом никогда!»
Мысль о Марше напомнила, что надо поторапливаться. Через несколько минут Питер выскочил на улицу и окликнул проезжавшее такси.
– Вы не ошиблись? – спросил Питер шофера, когда машина остановилась.
– Можете не сомневаться, – ответил тот, оценивающе оглядев своего пассажира. – Если вы, конечно, не перепутали адрес.
– Адрес правильный.
Питер взглянул туда, куда смотрел шофер, – на внушительный белый особняк. От одного вида великолепного фасада дух захватывало. Над живой изгородью из тиса, за стройными магнолиями поднимались изящные колонны в неоклассическом стиле, поддерживавшие крытую галерею, которую венчал выдержанный в классических пропорциях фронтон. По обеим сторонам основного здания два крыла как бы повторяли в миниатюре все его детали. Дом был в отличном состоянии: дерево выглядело прочным, свежая краска блестела.
Предвечерний аромат цветущих оливковых деревьев наполнял воздух благоуханием.
Расплатившись с таксистом, Питер подошел к кованым, чугунным воротам, которые легко открылись. Дорожка, мощенная старым темно-красным кирпичом, извивалась меж деревьев и лужаек. Несмотря на ранние сумерки, два высоких фонаря уже горели у дома, освещая дорожку. Питер как раз подошел к ступенькам террасы, когда щелкнул замок и двойные двери распахнулись. В широком дверном проеме стояла Марша. Она подождала, пока Питер поднимется на террасу, и шагнула ему навстречу.
На Марше было белое, узкое и длинное платье, резко оттенявшее черные, как вороново крыло, волосы; Питера еще больше, чем раньше, поразила женственность этой совсем еще юной девушки.
– Добро пожаловать! – весело сказала Марша.
– Спасибо. – Питер сделал широкий жест рукой. – Дайте хоть чуть-чуть прийти в себя.
– Все так говорят, – сказала Марша, беря его под руку. – Начнем с официального обхода владений Прейскоттов, пока не стемнело.
Спустившись со ступенек террасы, они пересекли лужайку, поросшую мягкой травой. Марша шла бок о бок с Питером. Сквозь рукав пиджака он ощущал теплую упругость ее тела. Пальцы девушки слегка коснулись его запястья. Ноздри Питера щекотал аромат тонких духов, смешивавшийся с благоуханием цветущих олив.
– Вот здесь, – Марша резко повернулась. – Это самая удачная точка обзора. Отсюда всегда фотографируют.
Действительно, вид, открывавшийся с края лужайки, был еще более впечатляющий.
– Дом построил один французский аристократ, любивший повеселиться, пояснила Марша. – Это было в сороковых годах прошлого века. Ему нравилось, чтобы архитектура была похожа на греческую, чтобы вокруг бегали веселые беззаботные рабы и любовница была под рукой – для этого к дому было пристроено крыло. Второе уже пристроил мой отец. Он во всем предпочитает гармонию – будь то банковские счета или архитектура.
– Вы весьма оригинальный гид – не только сообщаете факты, но еще и философствуете!
– О, я по уши напичкана и тем и другим. Вам интересны факты? Тогда посмотрите на крышу. – Оба одновременно подняли вверх глаза. – Как видите, она нависает над верхней галереей. Это местная, луизианская, интерпретация греческого стиля. Большинство здешних старинных зданий так построено – и неспроста: в условиях жаркого климата такая крыша дает тень и прохладу. А галерея большую часть времени – самая жилая часть дома. Там протекает жизнь семьи, там люди беседуют, общаются друг с другом.
– «Семья и домашний очаг – удел добродетельных, и дается им в форме абсолютной и самодовлеющей».
– Кто это сказал?
– Аристотель.
Марша кивнула.
– Он бы одобрил галереи. – Помолчала и добавила:
– Отец многое здесь реставрировал. Сейчас дом куда лучше, чем прежде, чего нельзя сказать о том, как мы им пользуемся.
– Должно быть, вы очень любите свой дом, – проговорил Питер.
– Я ненавижу его, – сказала Марша. – И ненавидела всегда, сколько себя помню.
Питер с любопытством взглянул на девушку.
– Конечно, – продолжала Марша, – совсем другое дело прийти просто посмотреть на него, ведь приходят же сюда люди и платят пятьдесят центов за осмотр, когда дом открывают на время Весенней фиесты. Будь я на их месте, я тоже восхищалась бы им, хотя бы из любви к старине. Но совсем другое дело – жить здесь постоянно, особенно тоскливо бываете наступлением сумерек, да еще когда ты одна.
– Кстати, уже почти стемнело, – заметил Питер.
– Да, вижу, – ответила Марша. – Но сейчас совсем другое дело. Потому что вы рядом.
Они пошли назад к дому. Впервые Питер подумал о том, что вокруг слишком уж тихо.
– А другие гости без вас не соскучились?
– Какие другие гости? – Марша искоса лукаво посмотрела на него.
– Вы же мне говорили…
– Я говорила, что будет званый ужин. Он и будет. В вашу честь. Если вас волнует отсутствие третьего лица, то у нас есть Анна.
Беседуя, они вошли в дом. В высоких комнатах было темно и прохладно.
Откуда-то из глубин дома появилась маленькая пожилая женщина в черном и закивала, улыбаясь.
– Я рассказала Анне о вас, – сказала Марша, – и она одобряет мою затею. Отец доверяет ей безгранично, так что все в порядке. А кроме того.
Бей тоже дома.
Слуга-негр, неслышно ступая, вошел вслед за ними в небольшой, уставленный книгами кабинет. Он взял с одной из полок поднос с графином и рюмками для хереса. Марша отрицательно покачала головой. А Питер взял рюмочку хереса и теперь задумчиво потягивал вино. Марша жестом предложила Питеру сесть рядом с ней на диванчик.
– Вам часто приходится оставаться одной? – спросил Питер, подсаживаясь к девушке.
– Отец бывает здесь в перерывах между разъездами. Все дело в том, что поездки его становятся все длиннее, а перерывы все короче. Я бы скорее согласилась переехать в уродливое современное бунгало, лишь бы это было живое место.
– По правде говоря, сомневаюсь.
– Уверена, что переехала бы, – твердо сказала Марша. – Если, конечно, я жила бы там с действительно дорогим мне человеком. Впрочем, отель бы тоже сошел. Разве у управляющих нет своих номеров – на верхнем этаже отеля, где они работают?
Питер в изумлении взглянул на Маршу – девушка улыбалась.
Через какую-нибудь минуту слуга-негр тихо объявил, что ужин подан.
В соседней комнате маленький круглый стол был накрыт на двоих.
Огоньки свечей, поблескивая, отражались в столовых приборах и деревянных панелях. Над каминной доской из черного мрамора висел портрет сурового старца – он смотрел вниз, и Питеру показалось, что предок критически разглядывает его.
– Пусть вас не смущает прадедушка, – сказала Марша, когда они уселись за стол. – Это он на меня хмурится. Дело в том, что он однажды написал в дневнике, что хотел бы основать династию, а видите, что получилось: его надежда погибнет со мной.
По мере того как шел ужин и слуга незаметно менял блюда, беседа между ними становилась все непринужденнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Теперь у него была отличная, подробная спецификация, по которой опытный слесарь мог сделать копию ключа. Метод, не без удовольствия частенько думал Отмычка, весьма далекий от снятия отпечатка на воске, который так любят описывать авторы детективных романов, однако куда более эффективный.
Он убрал обитый кожей футляр, а карточку спрятал в карман. Через несколько минут он уже снова был в главном вестибюле.
Как и прежде, он дождался момента, когда все портье были заняты.
Тогда он не спеша пересек вестибюль и незаметно положил на стойку ключ от номера 973.
Затем он отошел на удобное для наблюдения место. Когда у стойки схлынул народ, один из портье заметил ключ. Он небрежно взял его, взглянул на номер и повесил на место.
Отмычку охватило чувство гордости за свое профессиональное мастерство. Сочетание изобретательности и опыта помогло ему обойти все ловушки и достичь намеченной для начала цели.
Выбрав темно-синий галстук фирмы Скьяпарелли из нескольких висевших в его платяном шкафу, Питер задумчиво вывязывал узел. Он снова был дома – в своей маленькой квартирке, расположенной в деловой части города неподалеку от отеля, откуда он ушел час назад. Через какие-нибудь двадцать минут он должен быть на ужине у Марши Прейскотт. Интересно, кто там еще окажется.
По всей вероятности, кроме друзей Марши, которые, как надеялся Питер, иного склада, чем квартет Дюмер-Диксон, – там будет еще кто-нибудь постарше, иначе зачем бы Марше приглашать его.
И вот сейчас, когда времени оставалось в обрез, Питер вдруг пожалел, что принял приглашение и не может встретиться с Кристиной. Он хотел было позвонить ей перед уходом, но потом решил, что благоразумнее подождать до завтра.
Он чувствовал себя сегодня неуверенно – как будто под прошлым была подведена черта, а будущее еще представлялось неясным. Столь многое в жизни Питера было неопределенно, столь многое не решено в ожидании большей ясности. Да кроме того, решалась ведь и судьба «Сент-Грегори». Удастся ли Кэртису О'Кифу взять верх в схватке за отель? По сравнению с этим все остальное казалось мелочью – даже конгресс стоматологов, руководство которого по-прежнему дебатировало, покинуть в знак протеста «Сент-Грегори» или нет. Заседание исполнительного комитета, созванное час назад пылким президентом ассоциации доктором Ингрэмом, было в полном разгаре и, судя по всем признакам, продлится еще долго – недаром старший официант сообщил Питеру, что уже несколько раз посылал своих людей в зал заседаний пополнить запасы льда и освежающих напитков. И хотя Питер просил этих негласных наблюдателей известить его, когда совещание будет подходить к концу, по мнению старшего официанта, они там будут еще спорить и спорить.
Прежде чем покинуть отель, Питер попросил дежурного помощника управляющего, чтобы тот позвонил ему по телефону и немедленно информировал о том, какое врачи примут решение. До сих пор звонка не было. Чем же кончится дело, размышлял Питер: займет ли большинство участников непоколебимую позицию доктора Ингрэма или сбудутся циничные прогнозы Уоррена Трента и ничего не произойдет?
Эта же неопределенность заставила Питера повременить – по крайней мере, до завтра – и не принимать никаких мер в отношении Херби Чэндлера.
Питер был твердо уверен, что этого слизняка – старшего посыльного необходимо уволить, и чем скорее, тем лучше, чтобы оздоровить атмосферу в отеле. При этом характерно, что Чэндлера уволят не за то, что он поставляет гостям девиц легкого поведения – этим промыслом, если не Чэндлер, занялся бы кто-то другой, – а за то, что он позволил алчности возобладать над здравым смыслом.
Избавившись от Чэндлера, можно было бы положить конец и многим другим злоупотреблениям, но согласится ли Уоррен Трент на подобные радикальные действия, было не ясно. Однако, принимая во внимание накопившиеся факты, а также то, как Уоррен Трент печется о добром имени отеля, можно надеяться, что согласится.
В любом случае, напомнил себе Питер, нужно Проследить, чтобы заявления Диксона, Дюмера и тех двоих были надежно припрятаны и сведения о них не распространялись за пределами отеля. Он дал слово и намерен его сдержать. К тому же, Питер всего лишь попугал сегодня ребят, сказав, что сообщит Марку Прейскотту, как хотели изнасиловать его дочь. И тогда и сейчас он твердо помнил просьбу Марши: «Мой отец в Риме. Прошу вас, не рассказывайте ему об этом никогда!»
Мысль о Марше напомнила, что надо поторапливаться. Через несколько минут Питер выскочил на улицу и окликнул проезжавшее такси.
– Вы не ошиблись? – спросил Питер шофера, когда машина остановилась.
– Можете не сомневаться, – ответил тот, оценивающе оглядев своего пассажира. – Если вы, конечно, не перепутали адрес.
– Адрес правильный.
Питер взглянул туда, куда смотрел шофер, – на внушительный белый особняк. От одного вида великолепного фасада дух захватывало. Над живой изгородью из тиса, за стройными магнолиями поднимались изящные колонны в неоклассическом стиле, поддерживавшие крытую галерею, которую венчал выдержанный в классических пропорциях фронтон. По обеим сторонам основного здания два крыла как бы повторяли в миниатюре все его детали. Дом был в отличном состоянии: дерево выглядело прочным, свежая краска блестела.
Предвечерний аромат цветущих оливковых деревьев наполнял воздух благоуханием.
Расплатившись с таксистом, Питер подошел к кованым, чугунным воротам, которые легко открылись. Дорожка, мощенная старым темно-красным кирпичом, извивалась меж деревьев и лужаек. Несмотря на ранние сумерки, два высоких фонаря уже горели у дома, освещая дорожку. Питер как раз подошел к ступенькам террасы, когда щелкнул замок и двойные двери распахнулись. В широком дверном проеме стояла Марша. Она подождала, пока Питер поднимется на террасу, и шагнула ему навстречу.
На Марше было белое, узкое и длинное платье, резко оттенявшее черные, как вороново крыло, волосы; Питера еще больше, чем раньше, поразила женственность этой совсем еще юной девушки.
– Добро пожаловать! – весело сказала Марша.
– Спасибо. – Питер сделал широкий жест рукой. – Дайте хоть чуть-чуть прийти в себя.
– Все так говорят, – сказала Марша, беря его под руку. – Начнем с официального обхода владений Прейскоттов, пока не стемнело.
Спустившись со ступенек террасы, они пересекли лужайку, поросшую мягкой травой. Марша шла бок о бок с Питером. Сквозь рукав пиджака он ощущал теплую упругость ее тела. Пальцы девушки слегка коснулись его запястья. Ноздри Питера щекотал аромат тонких духов, смешивавшийся с благоуханием цветущих олив.
– Вот здесь, – Марша резко повернулась. – Это самая удачная точка обзора. Отсюда всегда фотографируют.
Действительно, вид, открывавшийся с края лужайки, был еще более впечатляющий.
– Дом построил один французский аристократ, любивший повеселиться, пояснила Марша. – Это было в сороковых годах прошлого века. Ему нравилось, чтобы архитектура была похожа на греческую, чтобы вокруг бегали веселые беззаботные рабы и любовница была под рукой – для этого к дому было пристроено крыло. Второе уже пристроил мой отец. Он во всем предпочитает гармонию – будь то банковские счета или архитектура.
– Вы весьма оригинальный гид – не только сообщаете факты, но еще и философствуете!
– О, я по уши напичкана и тем и другим. Вам интересны факты? Тогда посмотрите на крышу. – Оба одновременно подняли вверх глаза. – Как видите, она нависает над верхней галереей. Это местная, луизианская, интерпретация греческого стиля. Большинство здешних старинных зданий так построено – и неспроста: в условиях жаркого климата такая крыша дает тень и прохладу. А галерея большую часть времени – самая жилая часть дома. Там протекает жизнь семьи, там люди беседуют, общаются друг с другом.
– «Семья и домашний очаг – удел добродетельных, и дается им в форме абсолютной и самодовлеющей».
– Кто это сказал?
– Аристотель.
Марша кивнула.
– Он бы одобрил галереи. – Помолчала и добавила:
– Отец многое здесь реставрировал. Сейчас дом куда лучше, чем прежде, чего нельзя сказать о том, как мы им пользуемся.
– Должно быть, вы очень любите свой дом, – проговорил Питер.
– Я ненавижу его, – сказала Марша. – И ненавидела всегда, сколько себя помню.
Питер с любопытством взглянул на девушку.
– Конечно, – продолжала Марша, – совсем другое дело прийти просто посмотреть на него, ведь приходят же сюда люди и платят пятьдесят центов за осмотр, когда дом открывают на время Весенней фиесты. Будь я на их месте, я тоже восхищалась бы им, хотя бы из любви к старине. Но совсем другое дело – жить здесь постоянно, особенно тоскливо бываете наступлением сумерек, да еще когда ты одна.
– Кстати, уже почти стемнело, – заметил Питер.
– Да, вижу, – ответила Марша. – Но сейчас совсем другое дело. Потому что вы рядом.
Они пошли назад к дому. Впервые Питер подумал о том, что вокруг слишком уж тихо.
– А другие гости без вас не соскучились?
– Какие другие гости? – Марша искоса лукаво посмотрела на него.
– Вы же мне говорили…
– Я говорила, что будет званый ужин. Он и будет. В вашу честь. Если вас волнует отсутствие третьего лица, то у нас есть Анна.
Беседуя, они вошли в дом. В высоких комнатах было темно и прохладно.
Откуда-то из глубин дома появилась маленькая пожилая женщина в черном и закивала, улыбаясь.
– Я рассказала Анне о вас, – сказала Марша, – и она одобряет мою затею. Отец доверяет ей безгранично, так что все в порядке. А кроме того.
Бей тоже дома.
Слуга-негр, неслышно ступая, вошел вслед за ними в небольшой, уставленный книгами кабинет. Он взял с одной из полок поднос с графином и рюмками для хереса. Марша отрицательно покачала головой. А Питер взял рюмочку хереса и теперь задумчиво потягивал вино. Марша жестом предложила Питеру сесть рядом с ней на диванчик.
– Вам часто приходится оставаться одной? – спросил Питер, подсаживаясь к девушке.
– Отец бывает здесь в перерывах между разъездами. Все дело в том, что поездки его становятся все длиннее, а перерывы все короче. Я бы скорее согласилась переехать в уродливое современное бунгало, лишь бы это было живое место.
– По правде говоря, сомневаюсь.
– Уверена, что переехала бы, – твердо сказала Марша. – Если, конечно, я жила бы там с действительно дорогим мне человеком. Впрочем, отель бы тоже сошел. Разве у управляющих нет своих номеров – на верхнем этаже отеля, где они работают?
Питер в изумлении взглянул на Маршу – девушка улыбалась.
Через какую-нибудь минуту слуга-негр тихо объявил, что ужин подан.
В соседней комнате маленький круглый стол был накрыт на двоих.
Огоньки свечей, поблескивая, отражались в столовых приборах и деревянных панелях. Над каминной доской из черного мрамора висел портрет сурового старца – он смотрел вниз, и Питеру показалось, что предок критически разглядывает его.
– Пусть вас не смущает прадедушка, – сказала Марша, когда они уселись за стол. – Это он на меня хмурится. Дело в том, что он однажды написал в дневнике, что хотел бы основать династию, а видите, что получилось: его надежда погибнет со мной.
По мере того как шел ужин и слуга незаметно менял блюда, беседа между ними становилась все непринужденнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75