И самое неприятное, что теперь уже ничего не поправить. Сколько ни извиняйся, а факт оставался фактом. О'Киф хотел избавиться от Додо, и самолет компании «Дельта» унесет ее сегодня далеко отсюда, в Лос-Анджелес.
Он заменял ее другой девушкой – Дженни Ламарш, которая уже ждала его в Нью-Йорке.
Под влиянием угрызений совести О'Киф посвятил вчера весь вечер Додо; сначала они великолепно поужинали в «Командоре Пэлес», а потом отправились потанцевать и развлечься в Синем зале отеля «Рузвельт». И все-таки вечер не удался, и виной тому была не Додо, а, как ни удивительно, подавленное состояние самого О'Кифа.
Додо же вовсю старалась быть веселой и не портить компанию.
Казалось, она сумела справиться с собой и, погоревав, решила спрятать обиду и постараться быть ему приятной спутницей. "Ух, Кэрти! – воскликнула она за ужином. – Представляешь, сколько девчонок мигом сняли бы трусики, лишь бы получить такую роль, как у меня. – А потом, накрыв ладонью руку О'Кифа, добавила:
– Все равно, ты самый милый, Кэрти. И всегда таким для меня останешься".
Но он лишь все больше мрачнел, и в конце концов его настроение передалось и Додо.
Кэртис О'Киф объяснял свое состояние потерей «Сент-Грегори», хотя обычно он переживал такие события не столь болезненно. За свою долгую деловую жизнь О'Киф привык к неудачам подобного рода и научился отступать, чтобы затем с удвоенной энергией идти на приступ новой цели, а не терять время попусту, оплакивая потерю.
Но сейчас мрачное настроение не покидало его, несмотря на то, что он хорошо спал всю ночь.
Он даже богом был недоволен. Когда он молился утром, в голосе его явно слышались иронические нотки: «…ты решил передать „Сент-Грегори“ в чужие руки… У тебя, конечно, есть на то высшие основания, хотя даже многоопытным смертным, вроде твоего слуги, не дано их постичь…»
Помолившись в одиночестве, причем быстрее обычного, он прошел в комнату Додо и застал ее за укладыванием не только своих, но и его чемоданов. О'Киф стал было возражать, но она сказала:
– Кэрти, я люблю укладывать вещи. И потом, если не я, кто же сейчас этим займется?
Ему не хотелось говорить Додо, что никто из ее предшественниц никогда не укладывал и не распаковывал его чемоданов и что в подобных случаях он попросту прибегал к помощи гостиничных горничных, на которых ему, по-видимому, и придется рассчитывать в дальнейшем.
Вот тут-то О'Киф позвонил в ресторан и попросил подать завтрак в номер, но из этой затеи ничего не получилось, даже когда они сели за стол и Додо, пытаясь утешить его, сказала:
– Ах, Кэрти, к чему горевать. Ведь не навеки же мы расстаемся. Мы сможем частенько видеться в Лос-Анджелесе.
Но Додо была далеко не первой, от кого отделывался таким образом О'Киф, и он знал, что больше они не увидятся. К тому же, напомнил он себе, расстроен он вовсе не отъездом Додо, а потерей отеля.
Неумолимо бежали минуты. Наступило время отъезда Додо. Двое посыльных уже спустили основную часть ее чемоданов в вестибюль. Теперь в номер явился старший посыльный, чтобы забрать ручной багаж и проводить Додо к заказанному лимузину, который доставит ее в аэропорт.
Херби Чэндлер, исполненный почтения к столь важной персоне, как О'Киф, и всегда заранее чувствующий, где пахнет солидными чаевыми, сам ответил на вызов. И сейчас стоял в коридоре у двери в номер.
О'Киф посмотрел на часы и подошел к двери в смежную комнату.
– У тебя осталось совсем мало времени, дорогая.
– Сейчас, Кэрти, только покончу с ногтями, – послышался певучий голос Додо.
Интересно, почему все женщины в последнюю минуту занимаются ногтями, подумал Кэртис О'Киф и, вручая Херби Чэндлеру пять долларов, сказал:
– Поделитесь с двумя другими.
Острая мордочка хорька расплылась в улыбке.
– Очень вам благодарен, сэр.
Конечно, он поделится, решил Херби, только другим Посыльным даст по пятьдесят центов, а себе оставит четыре доллара.
Наконец Додо вышла из своей комнаты.
Тут должна была бы зазвучать музыка, подумал О'Киф. Победный глас труб и пение скрипок.
На Додо было скромное желтое платье и яркая шляпа с широкими полями, в которой она была во вторник, когда они сюда приехали. Пепельные волосы ниспадали на плечи. Большие голубые глаза смотрели на него.
– Прощай, Кэрти, дорогуша. – Додо обняла его за шею и поцеловала. Он невольно крепко прижал ее к себе.
В голове О'Кифа промелькнула нелепая мысль: а что, если приказать старшему посыльному принести снизу чемоданы Додо и попросить ее остаться с ним навсегда. Глупости это, сентиментальная ерунда, решил он. Его ведь ждет Дженни Ламарш. И завтра, в этот час…
– Прощай, дорогая. Я буду часто думать о тебе и внимательно следить за твоей карьерой.
В дверях Додо обернулась и помахала ему рукой. О'Киф не мог сказать наверняка, но ему показалось, что она плачет. Херби Чэндлер закрыл дверь с наружной стороны.
На площадке тринадцатого этажа старший посыльный нажал кнопку лифта.
Пока они ждали, Додо подправила грим носовым платком.
До чего медленно сегодня ходят лифты, подумал Херби Чэндлер. Он еще раз нетерпеливо нажал кнопку вызова и подержал ее в таком положении несколько секунд. Он, видно, все еще не отошел. После вчерашнего разговора с Макдермоттом он был как на иголках и только думал, когда последует вызов к начальству, – быть может, к самому Уоррену Тренту? – а это будет означать конец его карьеры в «Сент-Грегори». Но до сих пор его никто не вызывал, а сегодня утром по отелю поползли слухи, что «Сент-Грегори» продан какому-то старику, о котором Херби сроду не слыхал.
Что могут сулить эти перемены ему лично? К сожалению, решил Херби, ему они не принесут ничего хорошего, – во всяком случае, если Макдермотт останется в отеле, а это казалось весьма вероятным. Ну, отложат увольнение на несколько дней – на большее же рассчитывать не приходилось. Макдермотт!
Ненавистное имя сидело в нем словно жало. Если бы у меня хватило у меня духу, подумал Херби, так бы и всадил нож этому ублюдку промеж лопаток.
И тут ему пришла вдруг в голову мысль. Ведь и без мокрого дела можно проучить как следует этого типа Макдермотта. Особенно в Новом Орлеане.
Конечно, за подобные услуги надо платить, но ведь у него есть те пятьсот долларов, от которых вчера так лихо отказался Макдермотт.
Он еще пожалеет об этом. А денежки потратим с толком, размышлял Херби; с него достаточно будет знать, что Макдермотт, избитый, весь в крови, корчится где-нибудь в канаве. Херби довелось как-то увидеть одного типа, с которым разделались подобным образом. Зрелище не из приятных.
Старший посыльный облизнул пересохшие губы. Чем больше он об этом думал, тем больше загорался своей идеей. Вот спущусь в вестибюль, решил он, сразу позвоню кому надо. Это можно быстро обстряпать. Может, даже сегодня ночью.
Наконец лифт подошел. Дверцы раскрылись.
В кабине было несколько человек, которые вежливо потеснились, освобождая место для Додо. Следом за ней в лифт вошел Херби Чэндлер, и дверцы закрылись.
Это был лифт номер четыре. Часы показывали одиннадцать минут первого.
Герцогине Кройдонской казалось, будто тлеющий запал вот-вот догорит и невидимая бомба взорвется. Узнать же, взорвется ли бомба и где именно, можно будет – лишь тогда, когда запал догорит до конца. Да и сколько еще времени он будет гореть, тоже неизвестно.
Прошло уже четырнадцать часов.
Никаких вестей с тех пор, как следователи из полиции ушли из их номера вчера вечером. И тревожные вопросы оставались без ответа. Чем занималась все это время полиция? Где Огилви? Что с «ягуаром»? Не осталось ли какой-нибудь крохотной улики, которую герцогиня проглядела, несмотря на всю свою прозорливость? Но и сейчас она не могла поверить, что такое возможно.
Важно одно. Какие бы сомнения ни мучили Кройдонов, внешне все должно быть как прежде. Именно поэтому они завтракали в обычное время.
Подстегиваемый супругой, герцог Кройдонский поддерживал телефонную связь с Лондоном и Вашингтоном. Они уже начали строить планы относительно завтрашнего отъезда из Нового Орлеана.
Утром герцогиня, как обычно, вышла из отеля прогулять бедлингтон-терьеров. Примерно полчаса назад она вернулась в президентские апартаменты.
Стрелки часов приближались к двенадцати. И по-прежнему никаких известий о том, что было для них важнее всего.
Еще вчера вечером положение герцога по всем законам логики можно было считать неуязвимым. Сегодня же логика стала спорной, и положение казалось уже менее прочным.
– Можно подумать, что они хотят доконать нас молчанием, – заметил наконец герцог Кройдонский. Как и все последние дни, он стоял у окна гостиной в их номере. Правда, сегодня, в отличие от предшествующих дней, голос его звучал чисто. Со вчерашнего дня он не прикладывался к спиртному, хотя в номере его было предостаточно.
– Если бы только это, – начала было герцогиня, – мы бы уж проследили, чтобы…
Ее прервал телефонный звонок. Нервы у обоих напряглись до предела собственно, так было всякий раз, когда звонил телефон.
Герцогиня стояла ближе к аппарату. Она протянула было руку и замерла. Ее вдруг охватило предчувствие, что этот звонок – не обычный.
– Может быть, лучше мне взять трубку? – предложил герцог, понимая ее состояние.
Она покачала головой, как бы стряхивая с себя минутную слабость, затем подняла трубку.
– Слушаю!
Пауза. Герцогиня произнесла:
– Я у телефона. – Затем прикрыла трубку рукой и сказала мужу:
– Это Макдермотт – тот администратор, который был у нас тут вчера. – А в телефон проговорила:
– Да, помню. Вы присутствовали, когда против нас были выдвинуты эти нелепые обвинения…
Внезапно герцогиня умолкла. И по мере того как она слушала, лицо ее все больше бледнело. Она закрыла глаза, потом открыла их.
– Да, – медленно проговорила она. – Да, понимаю.
Она опустила трубку на рычаг. Руки у нее дрожали.
– Что-то случилось, – сказал герцог Кроидонский. Не вопросительно, а утвердительно.
Герцогиня медленно кивнула:
– Записка. – Голос ее был едва слышен. – Записка, которую я написала, нашлась. Она у управляющего отелем.
Ее муж отошел от окна. Он стоял посреди комнаты, свесив руки, пытаясь осознать смысл услышанного. Наконец он спросил:
– Что же теперь будет?
– Он звонит в полицию. Сказал, что хотел поставить нас в известность.
– В отчаянии она схватилась за голову. – Записка – это была величайшая ошибка. Если бы я не написала ее…
– Нет, – сказал герцог. – Если бы не это, нашлось бы что-нибудь еще.
Ваших ошибок тут нет. Единственная ошибка, которая имеет сейчас значение, совершена мной.
Он подошел к буфету, который служил баром, и налил себе крепкого шотландского виски с содовой.
– Я выпью вот столько, не больше. Думаю, следующий стакан будет не скоро.
– Что вы намерены делать?
Он одним махом опрокинул стакан.
– Сейчас несколько поздно говорить о порядочности. Но если хоть какие-то крохи ее у меня остались, я постараюсь их сохранить.
Кройдон зашел в спальню и тут же вернулся с легким пальто и мягкой фетровой шляпой в руке.
– Если мне это удастся, – сказал герцог, – я предпочел бы попасть в полицию прежде, чем они сами приедут за мной. Кажется, это называется добровольной сдачей. По-моему, времени осталось не так уж много, так что я постараюсь быть по возможности кратким.
Взгляд герцогини был устремлен на него. Говорить она не моглаголос отказывался повиноваться.
– Я хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за все, – тихим, сдержанным голосом произнес герцог. – Конечно, мы оба допустили ошибку, но все равно я благодарен. Я постараюсь сделать все, чтобы вас не вовлекли в эту историю. Если же, несмотря на все старания, мне это не удастся, тогда я заявлю, что инициатором всех наших действий после несчастного случая был я и я убедил вас поступать соответственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75