– Кеттеринг повернулся к Партриджу:
– Гарри, почему бы нам не оставить в покое эту малообщительную личность и не поехать сейчас же к налоговому инспектору?
Годой побледнел и залопотал:
– Эй, не порите горячку. Подождите минуту.
– А в чем проблема? – спросил Кеттеринг с невинным выражением лица.
– Может, я…
– Может, вы не уплатили налога с продажи и не сообщили о ней, но, бьюсь об заклад, денежки-то вы получили, – резко перебил его Кеттеринг, который, отбросив напускное дружелюбие, склонился над столом гробовщика. Партридж, который никогда прежде не видел Дона Кеттеринга в подобной роли, был очень рад, что взял его с собой. – Слушайте меня внимательно, Годой. Такая телестанция, как наша, обладает большими возможностями, и, если понадобится, мы используем их, тем более что сейчас мы защищаем интересы одного из нас, расследуем грязное преступление – похищение его семьи. Нам нужны ответы на вопросы и быстро; если вы нам поможете, мы в долгу не останемся – не будем вытаскивать на свет то, что нас не касается: неуплату налога с продажи или подоходного налога – не исключено, что вы и финансовое управление обвели вокруг пальца. Но если вы станете скрывать правду, представители ФБР, городской полиции, налогового и финансового управлений будут доставлены сюда сегодня же. Так что выбирайте. С кем предпочитаете иметь дело – с ними или с нами.
Годой облизнул губы.
– Я отвечу на ваши вопросы, ребята. – В его голосе слышалось напряжение. Кеттеринг кивнул:
– Давай, Гарри.
– Мистер Годой, – начал Партридж, – как звали человека, купившего гробы?
– Он назвался Новаком. Я ему не поверил.
– Скорее всего правильно сделали. Что-нибудь еще вам о нем известно?
– Нет.
Партридж полез в карман.
– Я хочу показать вам один снимок. А вы просто скажете мне, что о нем думаете.
Он протянул Годою фотокопию, снятую с карандашного портрета Улисеса Родригеса двадцатилетней давности.
– Это он, – сказал Годой без колебаний. – Новак. В жизни он выглядит старше, чем на этом снимке.
– Да, мы знаем. Вы абсолютно уверены?
– Не сойти мне с этого места. Я видел его дважды. Он сидел там же, где вы.
Впервые за сегодняшний день с того момента, как начали раскручиваться события, Партридж испытал чувство удовлетворения. Группа поиска выиграла еще одно очко. Связь между гробами и похищением была налицо. Взглянув на Кеттеринга и Мони, он понял, что они думают так же.
– Давайте вспомним ваш разговор с Новаком, – обратился он к Годою. – С самого начала.
Партридж задал еще ряд вопросов и вытянул из гробовщика все, что мог. Правда, информации оказалось не густо – несомненно, Улисес Родригес постарался как следует замести следы.
– Есть еще какие-нибудь соображения, Дон? – спросил Партридж Кеттеринга.
– Есть парочка. – И Кеттеринг обратился к Годою:
– К вопросу о тех деньгах, что вам заплатил Новак. Если не ошибаюсь, вы сказали, что общая сумма составила почти десять тысяч долларов главным образом стодолларовыми банкнотами. Так?
– Так.
– Ничего примечательного в этих банкнотах не было? Годой покачал головой:
– А что может быть примечательного в деньгах – деньги они и есть деньги.
– Они были новые? Гробовщик задумался.
– Разве что несколько бумажек, а остальные – нет.
– А что стало с этими деньгами?
– Уплыли. Я пустил их в ход – потратил, заплатил по счетам. – Годой пожал плечами. – Сегодня деньги-то утекают как песок.
В продолжение всего разговора Джонатан Мони не спускал с гробовщика глаз. Еще раньше, как только речь зашла о деньгах, он мог с полной уверенностью сказать, что Годой проявляет нервозность. Эта уверенность его не покидала. Он набросал в блокнот записку и передал блокнот Кеттерингу.
Записка гласила: “Врет. У него остались какие-то деньги. Боится признаться, потому что беспокоится о налогах – с продажи и подоходного”.
Кеттеринг прочел записку, едва заметно кивнул и вернул блокнот. Он встал, как будто собрался уходить, и вкрадчиво спросил Годоя;
– Больше ничего не припоминаете или, может быть, располагаете еще какой-нибудь полезной для нас информацией? – И, произнеся это, Кеттеринг направился к выходу.
Годой вздохнул с облегчением, уверенный, что все в порядке; он не скрывал своего желания положить конец разговору и потому ответил:
– Ни черта у меня больше нет.
Кеттеринг резко повернулся на каблуках. С искаженным и красным от гнева лицом он подошел к столу, перегнулся через него и схватил гробовщика за грудки. Притянув Годоя к себе, он прошипел ему в лицо:
– Ты гнусный лгун, Годой. У тебя ведь остались деньги. Не хочешь нам их показывать – мы позаботимся, чтобы на них взглянули люди из финансового управления. Я тебя предупреждал: поможешь нам, будем молчать, а теперь – все.
Кеттеринг толкнул Годоя обратно на стул, достал из кармана маленькую записную книжку и придвинул к себе стоявший на столе телефон.
– Нет! – вскричал Годой. Он выхватил телефон и, тяжело дыша, прорычал:
– Ублюдок. Ладно, покажу.
– Смотри, – сказал Кеттеринг, – в последний раз идем тебе навстречу. А там пеняй на себя…
Годой уже встал и снимал со стены диплом бальзамировщика, висевший над столом. За ним оказался сейф. Гробовщик набрал шифр.
Через несколько минут Кеттеринг внимательно осматривал извлеченные из сейфа банкноты – около четырех тысяч долларов, остальные наблюдали за ним. Кеттеринг складывал купюры в три стопки – две небольшие и одну весьма внушительных размеров, – предварительно рассмотрев каждую с обеих сторон. Закончив, он придвинул самую высокую стопку к Годою и, указав на две другие, сказал:
– Эти нам придется взять у вас в долг. Мы оставим соответствующую расписку на бланке Си-би-эй. Если хотите, можете добавить серийные номера, а мистер Партридж и я поставим свои подписи. Я лично гарантирую вам, что в течение сорока восьми часов вы получите деньги обратно уже без всяких вопросов.
– Ладно, забирайте, – проворчал Годой. Кеттеринг жестом подозвал Партриджа и Мони к столу, где остались лежать две маленькие кучки банкнот достоинством в сто долларов каждая.
– Многие деловые люди, – сказал Кеттеринг, – не очень любят стодолларовые бумажки, так как опасаются фальшивок. Поэтому они частенько записывают прямо на купюре источник ее поступления Скажем, вы берете напрокат машину и расплачиваетесь сотенными, когда возвращаете ее назад, и “Хертц” или какая-то другая компания записывает на каждой купюре номер вашей квитанции, чтобы потом, если деньги окажутся фальшивыми, они могли вас отыскать. По той же причине банковские кассиры пишут на сотне фамилию того, кто вносит деньги.
– Я видел такие сотенные, – сказал Партридж, – но не мог понять, в чем дело.
– А я ни разу, – вставил Мони. – Такие банкноты для меня слишком крупные. Кеттеринг улыбнулся.
– Закрепись на телевидении, малыш. И со временем ты к ним привыкнешь. – Затем продолжал:
– Все эти пометки на деньгах, разумеется, делаются неофициально. Любые надписи на деньгах запрещены законом, хотя, как правило, к ответственности за это никто не привлекается. Тем не менее в первой стопке у нас банкноты с номерами, во второй – с фамилиями. Если хочешь, Гарри, я покажу номера своим друзьям в банках, они пропустят их через компьютер и скажут, в чьих руках купюры находились. А там, где есть фамилия, я пролистаю телефонный справочник и постараюсь выяснить это сам.
– Кажется, я уловил смысл, – сказал Партридж. – Но, Дон, объясни членораздельно, что мы ищем.
– Мы ищем банки. Любая информация неизбежно приведет нас в банки, через которые прошли эти деньги, может статься, кто-то из служащих надписал имена и фамилии, которые вы видите. Тогда, если очень повезет, мы сумеем установить, какой банк держал, а потом выдал все эти деньги.
– До меня дошло, – сказал Мони. – Выдал деньги похитителям, которые купили на них гробы у господина Годоя. Кеттеринг кивнул.
– Именно. Конечно, это долгая история, но если механизм сработает, мы узнаем, услугами какого банка пользовались похитители, а может быть, имели там свой счет. – Он пожал плечами. – Если мы это выясним, Гарри, твое расследование может быстро раскрутиться.
– Отлично, Дон, – сказал Партридж. – Как выясняется, стреляя с дальним прицелом, можно попасть в мишень.
Тут его взгляд упал на экземпляр “Семаны”, который и привел их сюда, и Партридж вспомнил слова Дядюшки Артура, сказанные им перед началом операции: “В таких случаях редко находишь то, что ищешь, зато можно неожиданно наткнуться на что-то другое, не менее важное”.
Глава 9
Напряжение в кабинете Альберто Годоя постепенно спадало. Сейчас, когда требования не в меру настойчивых визитеров с телевидения были удовлетворены и нависавшая над ним угроза миновала, владелец похоронного бюро расслабился. В конце концов, рассуждал про себя Годой, в том, что он продал три гроба Новаку или как там его, ничего противозаконного не было. Разве он мог догадываться, что эти чертовы гробы будут использоваться с преступными целями? Конечно же, Новак показался ему подозрительным типом, и Годой не поверил ни одному слову из его басни про гробы. Но пусть кто-нибудь это докажет. Ничего не выйдет! Не получится!
Когда начался сегодняшний сыр-бор, его беспокоили две вещи: налог городу, который он содрал с покупателя за два первых гроба, но не заявил об этом, а также десять тысяч наличными, которые не были занесены в статью дохода в его книгах. Если об этом пронюхает финансовое управление, они смешают его с дерьмом. Правда, эти хлыщи с телевидения обещали помалкивать об обеих уловках, и, пожалуй, им можно верить. Он слышал, что путем таких вот сделок телевизионщики добывают большую часть своей информации. Сейчас, когда все осталось позади, он был даже рад, что увидел, как они работают. Но он и словечка о сегодняшнем не проронит, если этот паршивец из “Семаны” будет сшиваться поблизости.
– Если дадите мне лист бумаги, – сказал Дон Кеттеринг, указывая на две небольшие стопки банкнот, лежавших на столе, – я напишу расписку в получении этих денег.
Годой выдвинул ящик письменного стола, в котором он хранил всякую всячину, и извлек оттуда пачку линованной бумаги. Уже задвигая ящик, он заметил листок со своими каракулями, вырванный из записной книжки. Он сунул его сюда больше недели назад и совершенно о нем забыл.
– Постойте-ка, тут есть еще кое-что. Когда Новак во второй раз явился…
– Что это? – резко спросил Партридж.
– Я же говорил вам: у него был катафалк марки “кадиллак”, за рулем сидел другой парень. Они увезли в нем гроб.
– Да, говорили.
Годой протянул листок, вырванный из записной книжки.
– Вот номер катафалка. Я записал его, положил сюда и забыл.
– Почему вы это сделали? – поинтересовался Кеттеринг.
– Может, интуиция. – Годой пожал плечами. – Разве это имеет значение?
– Нет, – сказал Партридж, – не имеет. Но все равно спасибо. Мы это проверим.
Он сложил листок и спрятал его в карман, хотя на результат не надеялся. Он вспомнил, что номер пикапа, взорвавшегося в Уайт-Плейнзе, был фальшивым и никуда их не привел. И все же любой клубок надо распутывать до конца, ничего нельзя принимать как должное.
Мысли Партриджа переключились на то, как это давать по телевидению. Он понимал, что скоро – не позже чем через несколько дней – какую-то, а может быть, и большую часть новой информации, в частности роль Улисеса Родригеса во всей этой истории, придется пускать в эфир. На Си-би-эй удерживать в тайне информацию можно лишь до поры до времени; пока что им сопутствовала удача, но ветер мог подуть в другую сторону в любой момент. Кроме того, они все-таки являлись службой новостей. Партридж ощутил приятное волнение при мысли о том, что наконец-то в эфир пойдет свежий материал; он решил, что именно сейчас надо подумать о том, как его лучше подать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Гарри, почему бы нам не оставить в покое эту малообщительную личность и не поехать сейчас же к налоговому инспектору?
Годой побледнел и залопотал:
– Эй, не порите горячку. Подождите минуту.
– А в чем проблема? – спросил Кеттеринг с невинным выражением лица.
– Может, я…
– Может, вы не уплатили налога с продажи и не сообщили о ней, но, бьюсь об заклад, денежки-то вы получили, – резко перебил его Кеттеринг, который, отбросив напускное дружелюбие, склонился над столом гробовщика. Партридж, который никогда прежде не видел Дона Кеттеринга в подобной роли, был очень рад, что взял его с собой. – Слушайте меня внимательно, Годой. Такая телестанция, как наша, обладает большими возможностями, и, если понадобится, мы используем их, тем более что сейчас мы защищаем интересы одного из нас, расследуем грязное преступление – похищение его семьи. Нам нужны ответы на вопросы и быстро; если вы нам поможете, мы в долгу не останемся – не будем вытаскивать на свет то, что нас не касается: неуплату налога с продажи или подоходного налога – не исключено, что вы и финансовое управление обвели вокруг пальца. Но если вы станете скрывать правду, представители ФБР, городской полиции, налогового и финансового управлений будут доставлены сюда сегодня же. Так что выбирайте. С кем предпочитаете иметь дело – с ними или с нами.
Годой облизнул губы.
– Я отвечу на ваши вопросы, ребята. – В его голосе слышалось напряжение. Кеттеринг кивнул:
– Давай, Гарри.
– Мистер Годой, – начал Партридж, – как звали человека, купившего гробы?
– Он назвался Новаком. Я ему не поверил.
– Скорее всего правильно сделали. Что-нибудь еще вам о нем известно?
– Нет.
Партридж полез в карман.
– Я хочу показать вам один снимок. А вы просто скажете мне, что о нем думаете.
Он протянул Годою фотокопию, снятую с карандашного портрета Улисеса Родригеса двадцатилетней давности.
– Это он, – сказал Годой без колебаний. – Новак. В жизни он выглядит старше, чем на этом снимке.
– Да, мы знаем. Вы абсолютно уверены?
– Не сойти мне с этого места. Я видел его дважды. Он сидел там же, где вы.
Впервые за сегодняшний день с того момента, как начали раскручиваться события, Партридж испытал чувство удовлетворения. Группа поиска выиграла еще одно очко. Связь между гробами и похищением была налицо. Взглянув на Кеттеринга и Мони, он понял, что они думают так же.
– Давайте вспомним ваш разговор с Новаком, – обратился он к Годою. – С самого начала.
Партридж задал еще ряд вопросов и вытянул из гробовщика все, что мог. Правда, информации оказалось не густо – несомненно, Улисес Родригес постарался как следует замести следы.
– Есть еще какие-нибудь соображения, Дон? – спросил Партридж Кеттеринга.
– Есть парочка. – И Кеттеринг обратился к Годою:
– К вопросу о тех деньгах, что вам заплатил Новак. Если не ошибаюсь, вы сказали, что общая сумма составила почти десять тысяч долларов главным образом стодолларовыми банкнотами. Так?
– Так.
– Ничего примечательного в этих банкнотах не было? Годой покачал головой:
– А что может быть примечательного в деньгах – деньги они и есть деньги.
– Они были новые? Гробовщик задумался.
– Разве что несколько бумажек, а остальные – нет.
– А что стало с этими деньгами?
– Уплыли. Я пустил их в ход – потратил, заплатил по счетам. – Годой пожал плечами. – Сегодня деньги-то утекают как песок.
В продолжение всего разговора Джонатан Мони не спускал с гробовщика глаз. Еще раньше, как только речь зашла о деньгах, он мог с полной уверенностью сказать, что Годой проявляет нервозность. Эта уверенность его не покидала. Он набросал в блокнот записку и передал блокнот Кеттерингу.
Записка гласила: “Врет. У него остались какие-то деньги. Боится признаться, потому что беспокоится о налогах – с продажи и подоходного”.
Кеттеринг прочел записку, едва заметно кивнул и вернул блокнот. Он встал, как будто собрался уходить, и вкрадчиво спросил Годоя;
– Больше ничего не припоминаете или, может быть, располагаете еще какой-нибудь полезной для нас информацией? – И, произнеся это, Кеттеринг направился к выходу.
Годой вздохнул с облегчением, уверенный, что все в порядке; он не скрывал своего желания положить конец разговору и потому ответил:
– Ни черта у меня больше нет.
Кеттеринг резко повернулся на каблуках. С искаженным и красным от гнева лицом он подошел к столу, перегнулся через него и схватил гробовщика за грудки. Притянув Годоя к себе, он прошипел ему в лицо:
– Ты гнусный лгун, Годой. У тебя ведь остались деньги. Не хочешь нам их показывать – мы позаботимся, чтобы на них взглянули люди из финансового управления. Я тебя предупреждал: поможешь нам, будем молчать, а теперь – все.
Кеттеринг толкнул Годоя обратно на стул, достал из кармана маленькую записную книжку и придвинул к себе стоявший на столе телефон.
– Нет! – вскричал Годой. Он выхватил телефон и, тяжело дыша, прорычал:
– Ублюдок. Ладно, покажу.
– Смотри, – сказал Кеттеринг, – в последний раз идем тебе навстречу. А там пеняй на себя…
Годой уже встал и снимал со стены диплом бальзамировщика, висевший над столом. За ним оказался сейф. Гробовщик набрал шифр.
Через несколько минут Кеттеринг внимательно осматривал извлеченные из сейфа банкноты – около четырех тысяч долларов, остальные наблюдали за ним. Кеттеринг складывал купюры в три стопки – две небольшие и одну весьма внушительных размеров, – предварительно рассмотрев каждую с обеих сторон. Закончив, он придвинул самую высокую стопку к Годою и, указав на две другие, сказал:
– Эти нам придется взять у вас в долг. Мы оставим соответствующую расписку на бланке Си-би-эй. Если хотите, можете добавить серийные номера, а мистер Партридж и я поставим свои подписи. Я лично гарантирую вам, что в течение сорока восьми часов вы получите деньги обратно уже без всяких вопросов.
– Ладно, забирайте, – проворчал Годой. Кеттеринг жестом подозвал Партриджа и Мони к столу, где остались лежать две маленькие кучки банкнот достоинством в сто долларов каждая.
– Многие деловые люди, – сказал Кеттеринг, – не очень любят стодолларовые бумажки, так как опасаются фальшивок. Поэтому они частенько записывают прямо на купюре источник ее поступления Скажем, вы берете напрокат машину и расплачиваетесь сотенными, когда возвращаете ее назад, и “Хертц” или какая-то другая компания записывает на каждой купюре номер вашей квитанции, чтобы потом, если деньги окажутся фальшивыми, они могли вас отыскать. По той же причине банковские кассиры пишут на сотне фамилию того, кто вносит деньги.
– Я видел такие сотенные, – сказал Партридж, – но не мог понять, в чем дело.
– А я ни разу, – вставил Мони. – Такие банкноты для меня слишком крупные. Кеттеринг улыбнулся.
– Закрепись на телевидении, малыш. И со временем ты к ним привыкнешь. – Затем продолжал:
– Все эти пометки на деньгах, разумеется, делаются неофициально. Любые надписи на деньгах запрещены законом, хотя, как правило, к ответственности за это никто не привлекается. Тем не менее в первой стопке у нас банкноты с номерами, во второй – с фамилиями. Если хочешь, Гарри, я покажу номера своим друзьям в банках, они пропустят их через компьютер и скажут, в чьих руках купюры находились. А там, где есть фамилия, я пролистаю телефонный справочник и постараюсь выяснить это сам.
– Кажется, я уловил смысл, – сказал Партридж. – Но, Дон, объясни членораздельно, что мы ищем.
– Мы ищем банки. Любая информация неизбежно приведет нас в банки, через которые прошли эти деньги, может статься, кто-то из служащих надписал имена и фамилии, которые вы видите. Тогда, если очень повезет, мы сумеем установить, какой банк держал, а потом выдал все эти деньги.
– До меня дошло, – сказал Мони. – Выдал деньги похитителям, которые купили на них гробы у господина Годоя. Кеттеринг кивнул.
– Именно. Конечно, это долгая история, но если механизм сработает, мы узнаем, услугами какого банка пользовались похитители, а может быть, имели там свой счет. – Он пожал плечами. – Если мы это выясним, Гарри, твое расследование может быстро раскрутиться.
– Отлично, Дон, – сказал Партридж. – Как выясняется, стреляя с дальним прицелом, можно попасть в мишень.
Тут его взгляд упал на экземпляр “Семаны”, который и привел их сюда, и Партридж вспомнил слова Дядюшки Артура, сказанные им перед началом операции: “В таких случаях редко находишь то, что ищешь, зато можно неожиданно наткнуться на что-то другое, не менее важное”.
Глава 9
Напряжение в кабинете Альберто Годоя постепенно спадало. Сейчас, когда требования не в меру настойчивых визитеров с телевидения были удовлетворены и нависавшая над ним угроза миновала, владелец похоронного бюро расслабился. В конце концов, рассуждал про себя Годой, в том, что он продал три гроба Новаку или как там его, ничего противозаконного не было. Разве он мог догадываться, что эти чертовы гробы будут использоваться с преступными целями? Конечно же, Новак показался ему подозрительным типом, и Годой не поверил ни одному слову из его басни про гробы. Но пусть кто-нибудь это докажет. Ничего не выйдет! Не получится!
Когда начался сегодняшний сыр-бор, его беспокоили две вещи: налог городу, который он содрал с покупателя за два первых гроба, но не заявил об этом, а также десять тысяч наличными, которые не были занесены в статью дохода в его книгах. Если об этом пронюхает финансовое управление, они смешают его с дерьмом. Правда, эти хлыщи с телевидения обещали помалкивать об обеих уловках, и, пожалуй, им можно верить. Он слышал, что путем таких вот сделок телевизионщики добывают большую часть своей информации. Сейчас, когда все осталось позади, он был даже рад, что увидел, как они работают. Но он и словечка о сегодняшнем не проронит, если этот паршивец из “Семаны” будет сшиваться поблизости.
– Если дадите мне лист бумаги, – сказал Дон Кеттеринг, указывая на две небольшие стопки банкнот, лежавших на столе, – я напишу расписку в получении этих денег.
Годой выдвинул ящик письменного стола, в котором он хранил всякую всячину, и извлек оттуда пачку линованной бумаги. Уже задвигая ящик, он заметил листок со своими каракулями, вырванный из записной книжки. Он сунул его сюда больше недели назад и совершенно о нем забыл.
– Постойте-ка, тут есть еще кое-что. Когда Новак во второй раз явился…
– Что это? – резко спросил Партридж.
– Я же говорил вам: у него был катафалк марки “кадиллак”, за рулем сидел другой парень. Они увезли в нем гроб.
– Да, говорили.
Годой протянул листок, вырванный из записной книжки.
– Вот номер катафалка. Я записал его, положил сюда и забыл.
– Почему вы это сделали? – поинтересовался Кеттеринг.
– Может, интуиция. – Годой пожал плечами. – Разве это имеет значение?
– Нет, – сказал Партридж, – не имеет. Но все равно спасибо. Мы это проверим.
Он сложил листок и спрятал его в карман, хотя на результат не надеялся. Он вспомнил, что номер пикапа, взорвавшегося в Уайт-Плейнзе, был фальшивым и никуда их не привел. И все же любой клубок надо распутывать до конца, ничего нельзя принимать как должное.
Мысли Партриджа переключились на то, как это давать по телевидению. Он понимал, что скоро – не позже чем через несколько дней – какую-то, а может быть, и большую часть новой информации, в частности роль Улисеса Родригеса во всей этой истории, придется пускать в эфир. На Си-би-эй удерживать в тайне информацию можно лишь до поры до времени; пока что им сопутствовала удача, но ветер мог подуть в другую сторону в любой момент. Кроме того, они все-таки являлись службой новостей. Партридж ощутил приятное волнение при мысли о том, что наконец-то в эфир пойдет свежий материал; он решил, что именно сейчас надо подумать о том, как его лучше подать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93