Если точно знать, где искать, на дне этого моря можно обнаружить любой тип корабля бронзового века. Я бы мог взять вас с собой к побережью Турции. Там на рифах около острова Додеканес недавно натолкнулись на останки одиннадцати кораблей времен Крымской войны.
– И много вы на этом заработали?
– Не очень. На натуральные губки уже не тот спрос, что раньше. Жил, но чертовски бедно. Находить останки затонувших кораблей оказалось гораздо труднее, чем я себе представлял.
– Ну а потом?
– Потом появился Янни Китрос, – ответил я. – Работал на него. Возил американские сигареты в Италию, среди всего прочего.
– А поподробнее? Спасательными работами занялись позже?
– Получилось так, как я и хотел. За годы службы на флоте накопил достаточно большой опыт. Знаете, там, под водой, совсем другой мир. Его невозможно описать.
– У меня был брат, который испытывал такие же чувства от авиации.
– Точно. Тогда, в пятьдесят девятом, когда я только начинал, со мной был один Морган и больше никого. Правда, была команда палубных матросов из египтян, но все подводные работы выполняли только мы. Как-то, подняв с глубины пятнадцати морских саженей ливанское каботажное судно, мы заработали двадцать тысяч фунтов.
– И с тех пор ничего. Скажите, а почему вы сегодня работали в одиночку? Разве это не опасно?
– Торопил Хаким. Ему хотелось предстать перед министерскими чиновниками в лучшем свете, а помощников у меня больше никого не было.
– А как же Морган?
– Я же вам говорил, – сказал я. – У него с этим покончено. Да, было время, когда он был хорош. Самым лучшим. Он раньше служил в морской пограничной службе США. Что касалось подводных работ, то ему стоило только намекнуть, как все было уже сделано. Но это было давно. Он был уже на закате даже тогда, когда появился у меня. А теперь...
– Ходячий мертвец.
Я нахмурился.
– Вы же сами его так назвали, – как бы оправдываясь, сказала, она.
– Таков его финал, – с трудом выдавил я.
– И вы вините себя за это? Почему?
Она, конечно, была права. Я испытывал чувство гнева, разочарования и безысходности, ненависти к самому себе и тот животный страх, который охватил меня при виде затонувшего «Миража».
– Хорошо, вы сами хотели это узнать. Дело в том, что раньше я постоянно нырял один, даже когда в этом не было необходимости, но теперь, а если быть точным, восемнадцать месяцев назад, перестал. Нырял, потому что каждая минута пребывания под водой доставляла мне наслаждение, подобное тому, которое ваш брат испытывал от полетов. Как-то позвонили в мой офис в Александрии. Сообщили, что на внешнем рейде порта затонула большая баржа. Основная часть моей команды в тот момент работала в другом месте, и я с Морганом отправился на место катастрофы выяснить ситуацию. Он первым ушел под воду, одетый в обычный костюм ныряльщика.
– Вы имеете в виду с воздушным шлангом и тому подобным? А я думала, что такое снаряжение появилось у ныряльщиков только недавно.
– В большинстве случаев так оно и есть. Для работы на глубине более ста футов я всегда пользовался автономным снаряжением. Конечно, на сто футов можно опускаться и с аквалангом. Но при этом может начаться, кровотечение изо рта, носа и ушей. Такое случалось со многими.
– Хорошо, – сказала она нетерпеливо. – Поняла. А что произошло с Морганом?
– Как раз на глубине триста футов он-то и обнаружил затонувшую баржу, наполовину погрязшую в иле. Поднявшись, Морган посоветовал мне дождаться прибытия всей команды.
– И вы не согласились?
– Я думал, что мне удастся подрыть ил и провести под баржей трос. И я не послушался его.
– И что произошло?
– Меня завалило илом. – При одном воспоминании о произошедшем меня передернуло, и я почувствовал приступ тошноты. – Я не мог даже шевельнуться. Просто лежал, а вода заливалась в мой костюм. Ни света, ничего, только вода, которая все больше и больше проникала в шлем и уже дошла до моих щек.
Она сжала мою руку и этим вернула меня к реальности.
– И Морган пришел вам на помощь?
– Да. Он спустился и вытащил меня оттуда. Спустился в акваланге. Костюм на мне был так сильно изодран, что ему пришлось сразу же вытащить меня на поверхность. Понимаете, я так долго пробыл на этой глубине, что мне необходимо было медленно, в течение полутора часов, снижать давление. Постепенно.
– И что потом?
– У нас на борту была портативная декомпрессионная камера швейцарского производства, рассчитанная только на одного. Палубные матросы поместили в нее меня.
– А Моргана? – прошептала она.
При одном воспоминании у меня пересохло во рту.
– Для него в камере не оставалось места, не так ли?
Я почему-то повысил голос:
– Его можно было бы снова опустить под воду и выдержать там положенное время, но в нашей команде подводников больше не было, и ему стало плохо. Когда катер причалил к берегу, было уже слишком поздно.
– И с тех пор он в таком состоянии?
Я кивнул.
– И с той поры вам больше не нравится быть под водой?
– Не совсем. Я пытался нырять, как, например, сегодня. Когда идешь вниз в лучах солнечного света, это еще ничего, а когда опускаешься глубже, краски вокруг меркнут, надвигается зловещая темнота, как в прошлом году, когда я погряз в иле.
На моем лице выступил пот. Она приложила свой палец к моим губам и улыбнулась:
– Вы слишком вините себя за это. Достаточно на сегодня. Хорошо? Сейчас мы три раза глубоко вдохнем и пойдем что-нибудь выпьем.
– Я не могу пойти в бар, – ответил я.
И это было правдой, меня трясло как осиновый лист.
– Точно? А куда предлагаете?
– Ко мне в номер. Большие окна, выходящие на веранду, приветливо распахнуты навстречу ночному ласковому ветру. Всегда есть содовая вода со льдом и хорошее ирландское виски...
– Среди всего прочего.
– Ну, это всецело зависит от гостя.
Она выпустила мою руку и засмеялась:
– Знаете, вы мне, несмотря ни на что, нравитесь, Сэвидж.
– Тогда в баре я кое-что подсыпал вам в стакан.
– Ну нет, – сказала она. – Мне просто нравится, что вы не сдаетесь.
– Не сдаваться – это девиз совершенно неприемлемой для меня ирландской политической партии, – ответил я, не понимая, что она имела в виду.
Мы поднялись по ступенькам на веранду и направились в сторону широко открытых окон, занавешенных шторами. В комнате было темно хоть глаз коли и очень-очень тихо.
– Я зажгу свет, – сказал я и направился к выключателю, забыв, что в отеле выключили электричество. Сделав шаг, я зацепился за что-то и с грохотом завалился на пол, задев при этом стоявший в комнате стул.
– С вами все в порядке? – спросила она.
Я вытянул перед собой руку и коснулся ее лица.
– Ни звука, – сказал я. – Мне кажется, нас ждет неприятный сюрприз.
Чиркнув спичкой, я увидел, что дорогой персидский ковер на полу был весь залит кровью, а посередине лежал Рауль Гийон.
Глава 4
Единственно правильное решение
Охранник на пирсе, наугад стрелявший в воду, после нашего возвращения в отель и не подозревал, что достиг своего. Об этом более чем убедительно свидетельствовали три рваных отверстия на спине неопренового гидрокостюма, надетого на Гийоне. Без костюма, который я с него стянул, вид бедняги стал не лучше.
Две раны от пуль над левой лопаткой были серьезными, но вряд ли смертельными. Они могли бы сделать его на всю жизнь частично калекой. Во всяком случае, так мне показалось.
Третье ранение наводило уже на другие мысли. Пуля вошла на шесть дюймов ниже левой лопатки, и когда я перевернул его на спину, то увидел, что выходного отверстия на груди Гийона не было. Значит, она там застряла!
Сара Гамильтон стояла за моей спиной согнувшись и держала зажженную мной масляную лампу. Ее не смутил даже вид крови, когда я снимал костюм с Гийона.
– Как он? – прошептала она.
– Неважно. Похоже, пуля застряла у него в левом легком.
По характеру своей работы я всегда нуждался в медикаментах. Я сказал Саре, где их можно найти, и та с лампой в руке направилась к шкафу, стоящему рядом с дверью ванной комнаты.
Согнувшись над Гийоном, в темноте я слышал ее бормотание. Меня беспокоило дыхание раненого, которое едва улавливалось. Пуля в легких – препакостная вещь. Никогда точно не скажешь, каково истинное состояние потерпевшего. Сейчас жив, а через минуту помер. Я сталкивался с этим раньше.
Сара вернулась с выкрашенным в серый цвет большим металлическим чемоданчиком с эмблемой военно-морского министерства Британии на крышке. Это был комплект лекарств и медицинских инструментов, атрибут большинства военных судов с немногочисленной командой, которым по ранжиру не полагалось иметь на борту собственного врача. У меня было несколько таких комплектов, приобретенных по левым армейским каналам.
Лицо Гийона было покрыто потом. Я услышал, как он дважды простонал. Тщательнейшим образом промыв раны от крови, я посыпал на них порошок сульфаниламида, а затем быстро наложил бинты.
Поставив на пол лампу, Сара помогала мне удерживать его торс в вертикальном положении. Нам удалось надеть на него мой старый купальный халат. Он тут же открыл глаза, посмотрел на девушку, затем на меня. В его глазах застыла боль, но я понял, что он меня узнал. Гийон попытался коснуться меня рукой, произнес несколько слов и потерял сознание.
– Что он сказал? – прошептала Сара. – Я не разобрала.
– Это на иврите. Он сказал, что очень сожалеет.
В комнате вдруг воцарилась пронзительная тишина. Я одобрительно положил руку Саре на шею.
– Мы могли бы использовать вас в десантно-диверсионном отряде. Вы отлично поработали.
– В какой-то мере. Что мы теперь будем делать? Его необходимо отправить в больницу.
– Не думаю, что у него есть шанс выжить в больнице. Уверен, майор Ибрагим займется им раньше, чем хирург, и тогда вряд ли можно надеяться на благоприятный исход. Нет, пусть об этом думает Янни Китрос. У него тоже земля горит под ногами.
Я подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. В темном коридоре было тихо, только в конце его брезжил слабый свет, проникавший из холла. Сара стояла рядом, и так близко, что не обнять ее за талию было просто неестественно.
– Все в порядке? – спросила она.
Не знаю почему, но я вдруг почувствовал себя так, как никогда за многие годы, – полным жизненных сил, способным противостоять, справиться со всеми невзгодами, которые уготовила мне жизнь. Моя рука скользнула вверх и прижалась к ее левой груди. Она посмотрела на меня широко раскрытыми от удивления глазами, и я поцеловал ее в губы.
– Мы действительно нескучно проводим время, не так ли?
– Нет, выбросьте это из головы, – с улыбкой сказала она, но так; что я буквально вылетел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Осторожно ступая, я дошел до конца коридора и, крадучись, из-за угла посмотрел вниз, на опустевший холл. На регистрационной стойке стояли две масляные лампы, но дежурного клерка в холле не было. Вдруг позади меня открылась дверь, и с лампой в руке появился Янни Китрос, облаченный в халат, который он обычно надевал перед тем, как лечь в постель.
– Джек? – нахмурив брови, произнес он. – Что это все значит? – Янни подошел поближе. – О Боже, на тебе кровь!
Я схватил его за лацканы халата и резко притянул к себе.
– Срочно придумай что-нибудь, иначе тебе будет несладко. В моем номере лежит распластанный Гийон с тремя серьезными пулевыми ранениями. Уверен, что Ибрагиму не составит большого труда вытянуть из него все, что тот о тебе знает. И тогда из тебя всю душу вытрясут. Ты хочешь этого?
Не на шутку перепугавшись, Китрос широко раскрыл глаза.
– Совсем не хочу. В каком состоянии Гийон?
– Я залатал его, как мог, но одна пуля застряла в легком. Ему срочно нужна хирургическая операция.
– В Александрии есть врач, австриец по фамилии Шиллер, который заведует наркологической клиникой неподалеку от главного порта на улице Канаис-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37