Собственный слух я уже неоднократно приравнивала к слуху любого встречного пня, но пень в отличие от меня был молчаливым… А если бы вдруг запел, думаю, сделал бы это музыкальнее, чем я.
Чтобы все-таки избежать ненужных инсинуаций и не заставлять читателей понапрасну ломать головы, поясню, что явилось истинной причиной развода. Причиной стал бескомпромиссный характер моего мужа, его неумение и нежелание прибегать к обману и скрытности. Он влюбился в ту самую девушку из Ротулова и был неспособен держать свою связь в тайне, ему непременно нужно было жениться, а для этого требовалось развестись со мной. Действовать втихую он не мог, непременно надо было действовать открыто, с шумом и треском.
Гром с ясного неба был ничем по сравнению с обрушившимся на мою голову заявлением мужа. Он потребовал развода, и я сразу же согласилась, ошарашенная свалившимся на меня несчастьем. И только спустя секунду подумала, что у меня всегда останется в запасе выход — самоубийство.
Естественно, на меня сразу же навалился невроз, нервное расстройство, а тут ещё надо мной висел проклятый экзамен на получение диплома инженера-строителя. Врач, к которому я обратилась, в недоумении развёл руками:
— Ну и задачку вы мне задали! Если бы не экзамен, я моментально успокоил бы пани, но перед экзаменом нужна ясная голова и умение быстро соображать. Что бы такое придумать?
И он придумал лекарство, которое я в подробностях описала в «Крокодиле из страны Шарлотты». Оно действительно было отвратительным, горьким до невозможности, и мне становилось плохо уже при одной мысли, что вот сейчас надо его выпить, но действовало потрясающе. Принимала я эту гадость три раза в день и экзамен сдала.
А потом все-таки попыталась совершить задуманное самоубийство. Тщательно все продумала, устроила так, чтобы никого не было в квартире в тот роковой день, и приступила к делу. Заклеила газетой все щели и вентиляционные отверстия в ванной и открутила газ.
Примерно через четверть часа до меня дошло, что газ горит, а вода льётся, так что я вполне могу выкупаться, а вот помереть — вряд ли. Погасив пламя, я опять открутила газ и принялась ожидать свой смертный час. Поскольку я ничем не была занята, принялась думать. В конце концов, перед смертью человек, как правило, вспоминает всю свою жизнь, ну и я стала вспоминать.
И вспомнила, холера, что после меня останется множество бумаг, которые просто не должны меня пережить. Опять перекрыла газ, отложив ненадолго самоубийство, и вышла из ванной, чтобы сжечь все свои бумаги.
Печь в кухне всегда дымила, сейчас же мне было не до того, чтобы подумать о направлении ветра, и через полчаса квартиру заволокло дымом. Пришлось пораскрывать окна, а был конец ноября, и комнаты быстро промёрзли. Сражаясь с превратностями судьбы, злая как черт, я сообразила, что время ушло, скоро вернутся дети, и что? Мало того, что они увидят в ванной мой хладный труп, ещё, Боже сохрани, тоже отравятся газом, а тут ещё стылая квартира. Нет, не имею права собственных детей подвергать такой опасности. Значит, не судьба, придётся остаться в живых.
Муж какое-то время жил с нами, ему некуда было деваться, мы сохранили грустную, благородную дружбу и вели бесконечные, изнуряющие, откровенные беседы по ночам. Психика моя больше не выдерживала напряжения, ведь атмосфера в доме парила прямо-таки кладбищенская. Мы договорились ради детей сохранять видимость нормальных отношений, но муж вскоре стал питаться отдельно, а потом, в одной из упомянутых выше ночных бесед, измученным голосом попросил:
— Знаешь что, не надо больше гладить мне рубашки.
Я энергично воспротивилась, что свидетельствует о моей бездонной глупости. А аргументы были такие: договорились сохранять видимость, одиннадцать лет я гладила рубашки, значит, должна и теперь гладить. А муж знай твердит — не гладь!
— Ну хорошо, — со злостью сказала я. — А как насчёт остального? Подштанников тоже не гладить?
— Да! — совсем уж гробовым голосом ответил муж. — Подштанников тоже не гладь.
И тут до меня дошёл весь комизм ситуации. Из уважения к бывшему мужу я не расхохоталась во весь голос, но внутри полегчало и психическое напряжение как рукой сняло. Видимо, я достигла дна отчаяния, оттолкнулась от него и понемногу стала выплывать на поверхность.
Сначала поинтересовалась, можно ли на его лимонах поставить особый знак, потом разрешила детям съесть его колбасу, а потом и вовсе перестала с ним цацкаться и прямо велела убираться из квартиры.
По случаю развода я устроила прощальный чай. На нем присутствовали Янка и Анджей, муж Ядвиги. Конечно, не обошлось без скандала, ведь характер мужа не изменился, а я уже не намерена была терпеливо сносить его выходки. Янка пролила на стол свой чай, а Анджей потребовал для меня большие алименты. Муж, как всегда принципиальный, чая в рот не взял, ведь он находился в доме врага.
И все же на этом прощальном чае мы пришли к соглашению. Муж отказался от намерения отобрать у меня детей и проявил благородство, пообещав большие алименты. Я тоже проявила благородство и даже не упомянула о том, что создала ему условия для выполнения очень выгодного в денежном отношении заказа на перевод книги, деньги за который он получил только сейчас и эти деньги предназначил на покрытие судебных расходов по разводу. Я увидела в этом факте перст судьбы и решила с судьбой не тягаться. Одолжила у Люцины шестьсот злотых, чтобы внести свою долю, и не уверена, что эти деньги Люцине возвратила.
Зато я стала курить. До последнего времени мы с мужем каждую неделю бывали у его родителей на обедах, там за десертом все закуривали. Я же, некурящая, продолжала есть, что было ещё делать? И начала толстеть, вот и пришлось прибегнуть к курению.
В общем, многое изменилось. Я обещала мужу дать согласие на развод и от своего слова не отказалась. На суде дело должно было обойтись без обвинения кого-либо из супругов, но мужнин адвокат составил такой идиотский иск, что я просто не могла с ним согласиться. Ладно, главная причина развода — несходство характеров супругов — пусть остаётся, правда, заметили это несходство немного поздновато, одиннадцать лет понадобилось, но чего не бывает… А все остальное было сплошным идиотизмом, и сейчас я очень жалею, что не располагаю копией документа. Оказывается, я соглашалась выполнять свои супружеские обязанности только тогда, когда муж выполнял свои хозяйственные по дому, предъявляла мужу неимоверные финансовые требования, а сама полностью подчинялась влиянию журнала «Пшиячулка» и ей подобным феминистским изданиям. И такое муж принёс мне показать!
— С ума сошёл! — в ярости вскричала я. — Ни в жизнь не подпишу такой кретинизм. У меня столько недостатков и без этих вымыслов, а ты так толком ни одного и не использовал! А ну садись и давай вместе составим иск!
И под мою диктовку муж написал, вернее, я сама составила иск против самой себя. Я по натуре неаккуратная, а он педант, я люблю французских классиков литературы, а он «Жиче Варшавы», я любила развлекаться и хотела танцевать, ходить в театры и кино, а он домосед и предпочитал оставаться дома. А что касается супружеских обязанностей, в пику ему я придумала, что предъявляла к мужу повышенные требования, с которыми он не справлялся. Да что там, даже в еде у нас были разные вкусы, он любил картошку с молоком, а я селёдку в уксусе.
— И ещё добавь физическое отвращение, — посоветовала я. — На физическом отвращении можно очень далеко заехать.
— А это ещё зачем? — удивился муж.
— У нас двое детей. Так просто тебе развода суд не даст, надо придумать что-то такое… радикальное. В последние годы ты испытывал по отношению ко мне чисто физическое отвращение и, преодолевая его, полностью истощил свою нервную систему.
Физическое отвращение очень понравилось мужу и рассмешило его, а идея оказалась гениальной.
На судебное разбирательство я явилась с новой причёской, выкрасив волосы в пепельный цвет, и в элегантном костюме. Единственном, правда, какой у меня был, но ведь суду не обязательно знать об этом. И перед судом первый раз в жизни купила себе малюсенький флакончик духов Диора. До сих пор на духи я денег не тратила, даже одеколон не покупала. Села на скамейке в коридоре здания суда, рядом сидела Янка и волновалась, бедняга, больше меня. Вынув флакончик из сумки, я открыла его, чтобы понюхать духи, и в этот момент выкрикнули мою фамилию. Нервная Янка подпрыгнула и толкнула мою руку, так что содержимое флакончика вылилось мне на костюм.
В зал суда я вошла, распространяя вокруг себя такое благоухание, что сразу произвела хорошее впечатление. Адвоката у меня не было, я не видела в нем необходимости, потому как не собиралась затягивать решение нашего дела, напротив, была полна решимости как можно скорее покончить с ним окончательно и бесповоротно. Отрезать прошлое и начать какую-то другую жизнь!
Адвокат мужа нёс полнейшую околесицу. По лицу судьихи было видно, как не нравится ей наше дело. Муж не владел собой, он не терпел публичного разбирательства своих личных проблем и на вопросы давал глупые ответы, не соображая, что говорит. Я видела, к чему идёт дело. Того и гляди, иск суд отклонит и мне придётся потом являться в этот суд Бог знает сколько раз. Нет уж! И когда мне предоставили слово, я произнесла его столь вдохновенно, что до сих пор горжусь собой.
— Я выросла в хорошей семье, — с достоинством вещала я. — И привыкла, вставая из-за стола, удаляться на отдых, а посуду должна была мыть прислуга. А мой муж такой педант по натуре, что все кастрюли в кухне на кухонной полке всегда ставил ручками в одну сторону, представляете?!
Кастрюлями я сразу изменила атмосферу в судебном зале, а ведь сказала чистую правду! Мебели в нашей кухне было маловато, кастрюли я и в самом деле держала на открытой полке, а муж и в самом деле машинально выравнивал их и ставил ручками наружу. И много чего ещё делал этот невыносимый педант, о чем я и поведала суду — проникновенно, дрожащим от сдерживаемого возмущения голосом. Затем принялась описывать взаимные уступки и компромиссы, которые в конце концов убили нашу великую любовь. Небрежно, походя признавалась в собственном легкомысленном характере и неспособности справиться с домашним хозяйством. Всего, что плела, уже не помню, но закончила цитатой из «Пшекроя»:
— Я глубоко убеждена, что лучший для женщины способ сохранить красоту рук — это делать всю домашнюю работу руками мужа!
С каждым моим словом лицо судьихи менялось, это я видела ясно. А при последних словах она взирала на меня уже просто с ужасом. Мой легкомысленный характер и склонность к увеселениям подтверждала мощная струя Диора, которую я сама с трудом выносила. Итак, все понятно. Этот несчастный, честный и порядочный человек просто не в состоянии больше жить с куртизанкой, хотя изо всех сил благородно старается скрыть истинную причину развода.
Я уже собралась было закончить речь, как вдруг вспомнила самое главное.
— А кроме того, — решительным тоном заявила я, — мой муж в последние годы испытывает ко мне непреодолимое физическое отвращение.
— Но почему же? — вырвалось у судьи.
Однако меня уже покинуло вдохновение, и внутри я ощущала абсолютную пустоту.
— А это уж пусть он сам вам объяснит, — с трудом произнесла я и взглянула на мужа.
Судья тоже взглянула на него. А он сидел с таким выражением на лице, что никаких пояснений не было нужно. Физическое отвращение читалось на нем яснее ясного.
Второго судебного разбирательства не потребовалось, суд дал нам развод сразу.
А мне и в голову не пришло, что настоящая моя жизнь только начинается…
Часть третья
ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ
Все пережитое — наше!
* * *
Первой, на кого я наткнулась в новой архитектурно-проектной мастерской, была Алиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Чтобы все-таки избежать ненужных инсинуаций и не заставлять читателей понапрасну ломать головы, поясню, что явилось истинной причиной развода. Причиной стал бескомпромиссный характер моего мужа, его неумение и нежелание прибегать к обману и скрытности. Он влюбился в ту самую девушку из Ротулова и был неспособен держать свою связь в тайне, ему непременно нужно было жениться, а для этого требовалось развестись со мной. Действовать втихую он не мог, непременно надо было действовать открыто, с шумом и треском.
Гром с ясного неба был ничем по сравнению с обрушившимся на мою голову заявлением мужа. Он потребовал развода, и я сразу же согласилась, ошарашенная свалившимся на меня несчастьем. И только спустя секунду подумала, что у меня всегда останется в запасе выход — самоубийство.
Естественно, на меня сразу же навалился невроз, нервное расстройство, а тут ещё надо мной висел проклятый экзамен на получение диплома инженера-строителя. Врач, к которому я обратилась, в недоумении развёл руками:
— Ну и задачку вы мне задали! Если бы не экзамен, я моментально успокоил бы пани, но перед экзаменом нужна ясная голова и умение быстро соображать. Что бы такое придумать?
И он придумал лекарство, которое я в подробностях описала в «Крокодиле из страны Шарлотты». Оно действительно было отвратительным, горьким до невозможности, и мне становилось плохо уже при одной мысли, что вот сейчас надо его выпить, но действовало потрясающе. Принимала я эту гадость три раза в день и экзамен сдала.
А потом все-таки попыталась совершить задуманное самоубийство. Тщательно все продумала, устроила так, чтобы никого не было в квартире в тот роковой день, и приступила к делу. Заклеила газетой все щели и вентиляционные отверстия в ванной и открутила газ.
Примерно через четверть часа до меня дошло, что газ горит, а вода льётся, так что я вполне могу выкупаться, а вот помереть — вряд ли. Погасив пламя, я опять открутила газ и принялась ожидать свой смертный час. Поскольку я ничем не была занята, принялась думать. В конце концов, перед смертью человек, как правило, вспоминает всю свою жизнь, ну и я стала вспоминать.
И вспомнила, холера, что после меня останется множество бумаг, которые просто не должны меня пережить. Опять перекрыла газ, отложив ненадолго самоубийство, и вышла из ванной, чтобы сжечь все свои бумаги.
Печь в кухне всегда дымила, сейчас же мне было не до того, чтобы подумать о направлении ветра, и через полчаса квартиру заволокло дымом. Пришлось пораскрывать окна, а был конец ноября, и комнаты быстро промёрзли. Сражаясь с превратностями судьбы, злая как черт, я сообразила, что время ушло, скоро вернутся дети, и что? Мало того, что они увидят в ванной мой хладный труп, ещё, Боже сохрани, тоже отравятся газом, а тут ещё стылая квартира. Нет, не имею права собственных детей подвергать такой опасности. Значит, не судьба, придётся остаться в живых.
Муж какое-то время жил с нами, ему некуда было деваться, мы сохранили грустную, благородную дружбу и вели бесконечные, изнуряющие, откровенные беседы по ночам. Психика моя больше не выдерживала напряжения, ведь атмосфера в доме парила прямо-таки кладбищенская. Мы договорились ради детей сохранять видимость нормальных отношений, но муж вскоре стал питаться отдельно, а потом, в одной из упомянутых выше ночных бесед, измученным голосом попросил:
— Знаешь что, не надо больше гладить мне рубашки.
Я энергично воспротивилась, что свидетельствует о моей бездонной глупости. А аргументы были такие: договорились сохранять видимость, одиннадцать лет я гладила рубашки, значит, должна и теперь гладить. А муж знай твердит — не гладь!
— Ну хорошо, — со злостью сказала я. — А как насчёт остального? Подштанников тоже не гладить?
— Да! — совсем уж гробовым голосом ответил муж. — Подштанников тоже не гладь.
И тут до меня дошёл весь комизм ситуации. Из уважения к бывшему мужу я не расхохоталась во весь голос, но внутри полегчало и психическое напряжение как рукой сняло. Видимо, я достигла дна отчаяния, оттолкнулась от него и понемногу стала выплывать на поверхность.
Сначала поинтересовалась, можно ли на его лимонах поставить особый знак, потом разрешила детям съесть его колбасу, а потом и вовсе перестала с ним цацкаться и прямо велела убираться из квартиры.
По случаю развода я устроила прощальный чай. На нем присутствовали Янка и Анджей, муж Ядвиги. Конечно, не обошлось без скандала, ведь характер мужа не изменился, а я уже не намерена была терпеливо сносить его выходки. Янка пролила на стол свой чай, а Анджей потребовал для меня большие алименты. Муж, как всегда принципиальный, чая в рот не взял, ведь он находился в доме врага.
И все же на этом прощальном чае мы пришли к соглашению. Муж отказался от намерения отобрать у меня детей и проявил благородство, пообещав большие алименты. Я тоже проявила благородство и даже не упомянула о том, что создала ему условия для выполнения очень выгодного в денежном отношении заказа на перевод книги, деньги за который он получил только сейчас и эти деньги предназначил на покрытие судебных расходов по разводу. Я увидела в этом факте перст судьбы и решила с судьбой не тягаться. Одолжила у Люцины шестьсот злотых, чтобы внести свою долю, и не уверена, что эти деньги Люцине возвратила.
Зато я стала курить. До последнего времени мы с мужем каждую неделю бывали у его родителей на обедах, там за десертом все закуривали. Я же, некурящая, продолжала есть, что было ещё делать? И начала толстеть, вот и пришлось прибегнуть к курению.
В общем, многое изменилось. Я обещала мужу дать согласие на развод и от своего слова не отказалась. На суде дело должно было обойтись без обвинения кого-либо из супругов, но мужнин адвокат составил такой идиотский иск, что я просто не могла с ним согласиться. Ладно, главная причина развода — несходство характеров супругов — пусть остаётся, правда, заметили это несходство немного поздновато, одиннадцать лет понадобилось, но чего не бывает… А все остальное было сплошным идиотизмом, и сейчас я очень жалею, что не располагаю копией документа. Оказывается, я соглашалась выполнять свои супружеские обязанности только тогда, когда муж выполнял свои хозяйственные по дому, предъявляла мужу неимоверные финансовые требования, а сама полностью подчинялась влиянию журнала «Пшиячулка» и ей подобным феминистским изданиям. И такое муж принёс мне показать!
— С ума сошёл! — в ярости вскричала я. — Ни в жизнь не подпишу такой кретинизм. У меня столько недостатков и без этих вымыслов, а ты так толком ни одного и не использовал! А ну садись и давай вместе составим иск!
И под мою диктовку муж написал, вернее, я сама составила иск против самой себя. Я по натуре неаккуратная, а он педант, я люблю французских классиков литературы, а он «Жиче Варшавы», я любила развлекаться и хотела танцевать, ходить в театры и кино, а он домосед и предпочитал оставаться дома. А что касается супружеских обязанностей, в пику ему я придумала, что предъявляла к мужу повышенные требования, с которыми он не справлялся. Да что там, даже в еде у нас были разные вкусы, он любил картошку с молоком, а я селёдку в уксусе.
— И ещё добавь физическое отвращение, — посоветовала я. — На физическом отвращении можно очень далеко заехать.
— А это ещё зачем? — удивился муж.
— У нас двое детей. Так просто тебе развода суд не даст, надо придумать что-то такое… радикальное. В последние годы ты испытывал по отношению ко мне чисто физическое отвращение и, преодолевая его, полностью истощил свою нервную систему.
Физическое отвращение очень понравилось мужу и рассмешило его, а идея оказалась гениальной.
На судебное разбирательство я явилась с новой причёской, выкрасив волосы в пепельный цвет, и в элегантном костюме. Единственном, правда, какой у меня был, но ведь суду не обязательно знать об этом. И перед судом первый раз в жизни купила себе малюсенький флакончик духов Диора. До сих пор на духи я денег не тратила, даже одеколон не покупала. Села на скамейке в коридоре здания суда, рядом сидела Янка и волновалась, бедняга, больше меня. Вынув флакончик из сумки, я открыла его, чтобы понюхать духи, и в этот момент выкрикнули мою фамилию. Нервная Янка подпрыгнула и толкнула мою руку, так что содержимое флакончика вылилось мне на костюм.
В зал суда я вошла, распространяя вокруг себя такое благоухание, что сразу произвела хорошее впечатление. Адвоката у меня не было, я не видела в нем необходимости, потому как не собиралась затягивать решение нашего дела, напротив, была полна решимости как можно скорее покончить с ним окончательно и бесповоротно. Отрезать прошлое и начать какую-то другую жизнь!
Адвокат мужа нёс полнейшую околесицу. По лицу судьихи было видно, как не нравится ей наше дело. Муж не владел собой, он не терпел публичного разбирательства своих личных проблем и на вопросы давал глупые ответы, не соображая, что говорит. Я видела, к чему идёт дело. Того и гляди, иск суд отклонит и мне придётся потом являться в этот суд Бог знает сколько раз. Нет уж! И когда мне предоставили слово, я произнесла его столь вдохновенно, что до сих пор горжусь собой.
— Я выросла в хорошей семье, — с достоинством вещала я. — И привыкла, вставая из-за стола, удаляться на отдых, а посуду должна была мыть прислуга. А мой муж такой педант по натуре, что все кастрюли в кухне на кухонной полке всегда ставил ручками в одну сторону, представляете?!
Кастрюлями я сразу изменила атмосферу в судебном зале, а ведь сказала чистую правду! Мебели в нашей кухне было маловато, кастрюли я и в самом деле держала на открытой полке, а муж и в самом деле машинально выравнивал их и ставил ручками наружу. И много чего ещё делал этот невыносимый педант, о чем я и поведала суду — проникновенно, дрожащим от сдерживаемого возмущения голосом. Затем принялась описывать взаимные уступки и компромиссы, которые в конце концов убили нашу великую любовь. Небрежно, походя признавалась в собственном легкомысленном характере и неспособности справиться с домашним хозяйством. Всего, что плела, уже не помню, но закончила цитатой из «Пшекроя»:
— Я глубоко убеждена, что лучший для женщины способ сохранить красоту рук — это делать всю домашнюю работу руками мужа!
С каждым моим словом лицо судьихи менялось, это я видела ясно. А при последних словах она взирала на меня уже просто с ужасом. Мой легкомысленный характер и склонность к увеселениям подтверждала мощная струя Диора, которую я сама с трудом выносила. Итак, все понятно. Этот несчастный, честный и порядочный человек просто не в состоянии больше жить с куртизанкой, хотя изо всех сил благородно старается скрыть истинную причину развода.
Я уже собралась было закончить речь, как вдруг вспомнила самое главное.
— А кроме того, — решительным тоном заявила я, — мой муж в последние годы испытывает ко мне непреодолимое физическое отвращение.
— Но почему же? — вырвалось у судьи.
Однако меня уже покинуло вдохновение, и внутри я ощущала абсолютную пустоту.
— А это уж пусть он сам вам объяснит, — с трудом произнесла я и взглянула на мужа.
Судья тоже взглянула на него. А он сидел с таким выражением на лице, что никаких пояснений не было нужно. Физическое отвращение читалось на нем яснее ясного.
Второго судебного разбирательства не потребовалось, суд дал нам развод сразу.
А мне и в голову не пришло, что настоящая моя жизнь только начинается…
Часть третья
ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ
Все пережитое — наше!
* * *
Первой, на кого я наткнулась в новой архитектурно-проектной мастерской, была Алиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53