Нет, теперь Беата стала самостоятельной, обрела характер, поверила в свои силы и талант. Проведя за границей несколько лет, она заработала неплохие деньги, приобретя известность художника-дизайнера, вернулась с машиной, купила себе однокомнатную квартиру с мастерской, а матери, чтобы отстала — двухкомнатную, ибо мамуся тоже вдруг открыла в себе призвание к живописи и принялась писать картины — Господи, мазня жуткая!
— Нет, теперь я ей не поддамся, —признавалась мне Беата в доверительных беседах с глазу на глаз. — Жить будем отдельно, иначе надо ставить крест на моей жизни. Знаешь, я временами просто ненавижу ее, и в то же время мне ее жалко. Надо бы снова выйти замуж. Это единственное средство утихомирить ее. Нет ли у тебя знакомого, который согласился бы жениться на мне? фиктивно.
Я удивилась, так как слышала, что Беата жутко влюблена, причем с взаимностью.
— Почему бы тебе не выйти за того, кого ты любишь? — спросила я.
— По разным причинам, — ответила Беата.
С Пшемыславом я познакомилась случайно, когда мне пришлось хлопотать в министерстве культуры по какому-то делу. Обаятельный и красивый сотрудник министерства дал мне ряд ценных советов — как написать заявление, к кому обратиться, с какого боку лучше подойти к делу. Советы оказались полезными, а сотрудник с самого начала завладел моими помыслами, ибо был блондином, которые, как известно, играют в моей жизни особую роль. Очарование первых месяцев знакомства несколько поугасло, когда я более внимательно пригляделась к красавцу и обнаружила в его внешности один недостаток: близко посаженные глаза. Где-то когда-то я прочитала, что они — верный признак жестокости у человека, и это убеждение осталось у меня навсегда. Может, благодаря этому я и удержалась на нужной дистанции.
Несмотря на все мои старания, никакой жестокости в Пшемыславе я не заметила, напротив, из него прямо-таки излучалась доброжелательность ко всем на свете. И вообще это был очень интересный человек, хотя и немного загадочный. Я как-то спросила:
— Кто же вы? Чем занимаетесь в министерстве культуры?
— Занимаюсь защитой памятников старины, — ответил он.
— А по специальности?
— Искусствовед.
Что ж, весьма возможно. Есть такие области в сфере памятников старины, которые имеют право выглядеть загадочно. Но тогда, черт возьми, если уж человек с этим связан, не должен трепаться направо и налево, скорее обязан скрывать принадлежность к государственной тайне. Вроде не похож на дурака...
Знакомство наше продолжалось, но эти глаза... Каждый раз они вызывали во мне настороженность, удерживали от излишней откровенности. Лицо улыбающееся, слова ласковые, но вот глаза... В чем дело? Контактные линзы? Глупости, у моего сына контактные линзы, а выглядит парень нормально. Нет, такие глаза, такой взгляд может быть лишь у людей, которых специально обучают этому!
Противоречия в человеке меня всегда привлекают, хочется их понять. Разумеется, если человек некрасив и неинтересен, я им заниматься не буду, но ведь этот блондин!
А он, похоже, хотел со мной сблизиться и проявлял настойчивость. Странную какую-то настойчивость. Позвонит, мы встретимся. Позвонит, придет в гости. Позвонит, я его подброшу на машине куда попросит. Недоверчивость на дне моей души визжала, как недорезанная свинья. Вечно твердит, что безумно занят, а свидание затягивает до неприличия, хотя и у меня земля горит под ногами. Вроде бы проявляет инициативу и в то же время совсем никакой инициативы... Ждет, пока я проявлю?
Звонил Пшемыслав нерегулярно и всегда неожиданно, мне встречаться с ним зачастую было совсем не с руки, но я почему-то поддавалась. Не знаю, как это получалось, но я всегда говорила то, что он ожидал услышать и предлагала сделать то, что он должен был предложить. Внушение? Ведь при этом летели к черту мои собственные планы. Я сама себя не понимала. Вот мою голову под краном в ванной, он звонит, и я, как ненормальная, мчусь к телефону, хотя обычно этого не делаю. А потом, вместо того чтобы вернуться в ванную и домыть голову, нахлобучиваю парик на недомытую и мчусь на свидание с ним. И все для того, чтобы отвезти его туда, куда ему срочно требовалось явиться. Отвезла, и мы два часа сидели в машине, разговаривали. Клянусь Богом, не по моей инициативе! В чем дело, я не могла понять. Не скажу, чтобы никогда в жизни никто за мной не ухаживал. Случалось. И я прекрасно знала, как это выглядит. Тут было совсем не то, хотя и вежливое обхождение, и комплименты, и цветы, и все остальное как положено. Может, все дело в его глазах, в которых ни разу не мелькнула живая искорка, не зажглось и тени искреннего чувства?
О себе Пшемыслав говорил одновременно и много и мало. Точнее, говорил мало, больше намекал. Сплошные метафоры, общие слова... Из конкретных вещей я узнала лишь то, что он разведен, детей нет, живет скромно, никто у него не бывает.
Изо всех сил пыталась я придушить свою визжащую душу, ибо Пшемыслав был красив, загадочен и интересен. Все решил случай.
К Беате я приехала поздно вечером, почти ночью, без предупреждения. Как это часто бывает со мной — по глупейшей причине. Книги я привыкла читать сериями, из одной какой-то области. В данный момент меня интересовало Средневековье. Я не могла заснуть, вспомнила, что у Беаты была книга о Средневековье, я и поехала к ней. Подъехав к ее дому, увидела у нее свет в окне и поднялась к ней на верхотуру. На верхнем пролете лестницы мне встретился спускающийся Пшемыслав. Этот пролет вел только на чердак, который весь занимала квартира Беаты с мастерской.
—Ты знаком с Беатой? — удивилась я.
— Почему ты думаешь, что знаком? — Пшемыслав по своему обыкновению уклонился от ответа.
— Потому что, кроме нее, там никто не живет.
— Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Мной овладела ярость; не выношу, когда так отвечают. И вовсе я не ответила на свой вопрос! Тот факт, что он спускается с последнего этажа, еще не доказательство его знакомства с Беатой. Он мог знать моего приятеля, который до Беаты занимал чердачную квартиру с мастерской. Он мог пойти к Беате, не будучи с ней знакомым, по чьей-то просьбе. Он мог искать кого-то другого и в поисках забрести на последний этаж. Да мало ли, что еще!
Не знаю почему, но эта встреча подействовала на меня отрезвляюще. Раньше бы я спустилась вместе с ним, отвезла его домой, мы бы снова часами проговорили. Теперь же я в ответ на его намек — прямо он никогда ничего не говорил, ни о чем не просил — заявила, что нет времени, и с приятным чувством внутреннего освобождения поднялась к Беате.
— На лестнице я встретила Пшемыслава, — без обиняков заявила я. — Кто он для тебя?
— Мужчина моей мечты, — также без утайки ответила Беата.
— А что? Ты его знаешь?
С изумлением почувствовала, как улетучиваются последние остатки тревоги и сомнений. Душа уже не визжала, а победно трубила. Какое счастье, не придется больше решать идиотские дилеммы, ломать голову над противоречиями этого блондина. Видимо, Беате его глаза не мешают...
— Несколько месяцев назад я познакомилась с ним в министерстве культуры, — пояснила я. — На «ты» мы перешли по моей инициативе, так легче общаться. За мной он не ухаживал, говорю для того, чтобы не было между нами недоразумений.
Сияние, которое стало исходить от Беаты при произнесении мною имени Пшемыслава, теперь уже способно было осветить всю комнату и без электрического света.
— Снимаю шляпу перед тобой, дорогая, — радостно сказала она.
— Я всегда в тебя верила. Не знаю, найдется ли еще какая другая женщина, которая сумеет разобраться, подобно тебе, в отношении к ней Пшемыслава. Ведь он так обращается с женщинами, что у них сразу начинает кружиться голова!
— Видишь ли, я из хорошей семьи, прекрасно воспитана, — сухо парировала я. — Меня не потрясает вежливость мужчины. И если он подает пальто, отодвигает стул, когда я встаю, или дарит цветы, у меня от таких знаков внимания голова не кружится.
— Возможно, я глупее тебя, и сразу же, как дура, влюбилась. Потом разобралась, да было уже поздно.
— Ты не глупее, просто моложе. А теперь расскажи мне о Пшемыславе, наконец-то я все о нем узнаю!
Беата бросила на меня нерешительный взгляд и жалобно ответила:
— Нет. От меня ты ничего не узнаешь. Такой ответ вызвал во мне не меньший интерес, чем сам Пшемыслав.
— Тогда скажи хотя бы почему.
— Очень просто. Я обещала ему никогда ничего о нем не рассказывать. И если от кого-то он узнает нежелательные сведения о себе, поймет, они исходят не от меня. Тебе я бы с удовольствием рассказала о Пшемыславе если не все, то много, ибо ничто не доставляет мне такого удовольствия, как говорить о любимом человеке, ^но он только что встретил тебя и спросит, что я о нем тебе рассказала. Вернее, прямо не спросит, подождет, пока я сама не выболтаю, заставит всякими намеками, а потом проверит.
— Проверит? Как?
— У него есть свои способы. Пусть уж лучше знает, что я ничего не сказала.
Беата и в самом деле могла говорить о Пшемыславе всю ночь, но, поскольку ничего конкретного я все равно не могла узнать, прекратила бесплодные разговоры и, прихватив крестовые походы, удалилась, оставив Беату одну с ее трудным счастьем.
Во время дальнейших встреч с Беатой я пыталась осторожно раскрыть ей глаза на эгоизм и себялюбие Пшемыслава, но мои аргументы до нее не доходили.
— Не нравится мне эта твоя большая любовь, — прямо заявила я. — Боюсь, тут для тебя нет будущего. Ты хоть это понимаешь?
— Все понимаю, — отвечала Беата, опять сияя, как новогодняя елка. — Но есть в нем два качества, за которые я ему прощаю все!
— Какие же?
— Я знаю, что могу ему довериться абсолютно во всем. Полное доверие, ты хоть понимаешь, что это значит? И второе — я знаю, что он меня любит. Я для него — единственная женщина на^всем земном шаре, остальные не в счет.
Вот так. С той поры, когда первая обезьяна спустилась с дерева и стала переходным звеном, ничто не изменилось. Единственная на всем белом свете... А сколько раз я сама, несчастная кретинка, тоже так думала?
Ровно через три года она позвонила мне в час ночи:
— Извини, что звоню так поздно, но куда мне позвонить, если не тебе? В «Скорую помощь»? В милицию?
И я услышала в трубке горькие рыдания. Не слушая меня, не отвечая на встревоженные расспросы, Беата горько рыдала, повторяя лишь, что «больше не может, не может, не может!» Я положила телефонную трубку и помчалась к ней.
Беата порвала с Пшемыславом. Видно, она и в самом деле очень его любила, ее горе было глубоким и искренним. Я, как могла, успокаивала несчастную женщину. Переждала поток слез, переждала приступ дикой ненависти к бывшему возлюбленному, когда она не помня себя выкрикивала какие-то ужасные вещи.
Наконец Беата немного успокоилась, и ей захотелось выговориться.
— Он обманул меня, понимаешь? — все еще всхлипывая заговорила она. — С самого начала это была одна сплошная ложь. И теперь он меня бросил, так безгранично мерзко, так по-хамски, что отвратительнее просто нельзя! И с такой просто нечеловеческой жестокостью!
— Послушай, если уж хочешь рассказать, начни с начала, а не с конца, — посоветовала я. — Тебе нужно очиститься от этого всего, а я пойму, ведь я немного знаю его. Выплюни из себя всю горечь, не оставляй на развод!
— Да я бы охотней всего вывернула себя наизнанку и отдраила с порошком-чувствую себя так, словно вся извалялась в дерьме.
— Неужели так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь! Хочешь с начала? Хорошо, пусть будет с начала. Мне так страшно хотелось, чтобы меня кто-то любил! Это с самого начала. Потом я уже не требовала так много, лишь бы сама могла кого-то любить. О Господи, да ты ведь знаешь, моя мать... мой муж... Их я любить не могла, от них я должна была защищаться.
Так, понятно. И нетронутые запасы своих чувств она обрушила на Пшемыслава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Нет, теперь я ей не поддамся, —признавалась мне Беата в доверительных беседах с глазу на глаз. — Жить будем отдельно, иначе надо ставить крест на моей жизни. Знаешь, я временами просто ненавижу ее, и в то же время мне ее жалко. Надо бы снова выйти замуж. Это единственное средство утихомирить ее. Нет ли у тебя знакомого, который согласился бы жениться на мне? фиктивно.
Я удивилась, так как слышала, что Беата жутко влюблена, причем с взаимностью.
— Почему бы тебе не выйти за того, кого ты любишь? — спросила я.
— По разным причинам, — ответила Беата.
С Пшемыславом я познакомилась случайно, когда мне пришлось хлопотать в министерстве культуры по какому-то делу. Обаятельный и красивый сотрудник министерства дал мне ряд ценных советов — как написать заявление, к кому обратиться, с какого боку лучше подойти к делу. Советы оказались полезными, а сотрудник с самого начала завладел моими помыслами, ибо был блондином, которые, как известно, играют в моей жизни особую роль. Очарование первых месяцев знакомства несколько поугасло, когда я более внимательно пригляделась к красавцу и обнаружила в его внешности один недостаток: близко посаженные глаза. Где-то когда-то я прочитала, что они — верный признак жестокости у человека, и это убеждение осталось у меня навсегда. Может, благодаря этому я и удержалась на нужной дистанции.
Несмотря на все мои старания, никакой жестокости в Пшемыславе я не заметила, напротив, из него прямо-таки излучалась доброжелательность ко всем на свете. И вообще это был очень интересный человек, хотя и немного загадочный. Я как-то спросила:
— Кто же вы? Чем занимаетесь в министерстве культуры?
— Занимаюсь защитой памятников старины, — ответил он.
— А по специальности?
— Искусствовед.
Что ж, весьма возможно. Есть такие области в сфере памятников старины, которые имеют право выглядеть загадочно. Но тогда, черт возьми, если уж человек с этим связан, не должен трепаться направо и налево, скорее обязан скрывать принадлежность к государственной тайне. Вроде не похож на дурака...
Знакомство наше продолжалось, но эти глаза... Каждый раз они вызывали во мне настороженность, удерживали от излишней откровенности. Лицо улыбающееся, слова ласковые, но вот глаза... В чем дело? Контактные линзы? Глупости, у моего сына контактные линзы, а выглядит парень нормально. Нет, такие глаза, такой взгляд может быть лишь у людей, которых специально обучают этому!
Противоречия в человеке меня всегда привлекают, хочется их понять. Разумеется, если человек некрасив и неинтересен, я им заниматься не буду, но ведь этот блондин!
А он, похоже, хотел со мной сблизиться и проявлял настойчивость. Странную какую-то настойчивость. Позвонит, мы встретимся. Позвонит, придет в гости. Позвонит, я его подброшу на машине куда попросит. Недоверчивость на дне моей души визжала, как недорезанная свинья. Вечно твердит, что безумно занят, а свидание затягивает до неприличия, хотя и у меня земля горит под ногами. Вроде бы проявляет инициативу и в то же время совсем никакой инициативы... Ждет, пока я проявлю?
Звонил Пшемыслав нерегулярно и всегда неожиданно, мне встречаться с ним зачастую было совсем не с руки, но я почему-то поддавалась. Не знаю, как это получалось, но я всегда говорила то, что он ожидал услышать и предлагала сделать то, что он должен был предложить. Внушение? Ведь при этом летели к черту мои собственные планы. Я сама себя не понимала. Вот мою голову под краном в ванной, он звонит, и я, как ненормальная, мчусь к телефону, хотя обычно этого не делаю. А потом, вместо того чтобы вернуться в ванную и домыть голову, нахлобучиваю парик на недомытую и мчусь на свидание с ним. И все для того, чтобы отвезти его туда, куда ему срочно требовалось явиться. Отвезла, и мы два часа сидели в машине, разговаривали. Клянусь Богом, не по моей инициативе! В чем дело, я не могла понять. Не скажу, чтобы никогда в жизни никто за мной не ухаживал. Случалось. И я прекрасно знала, как это выглядит. Тут было совсем не то, хотя и вежливое обхождение, и комплименты, и цветы, и все остальное как положено. Может, все дело в его глазах, в которых ни разу не мелькнула живая искорка, не зажглось и тени искреннего чувства?
О себе Пшемыслав говорил одновременно и много и мало. Точнее, говорил мало, больше намекал. Сплошные метафоры, общие слова... Из конкретных вещей я узнала лишь то, что он разведен, детей нет, живет скромно, никто у него не бывает.
Изо всех сил пыталась я придушить свою визжащую душу, ибо Пшемыслав был красив, загадочен и интересен. Все решил случай.
К Беате я приехала поздно вечером, почти ночью, без предупреждения. Как это часто бывает со мной — по глупейшей причине. Книги я привыкла читать сериями, из одной какой-то области. В данный момент меня интересовало Средневековье. Я не могла заснуть, вспомнила, что у Беаты была книга о Средневековье, я и поехала к ней. Подъехав к ее дому, увидела у нее свет в окне и поднялась к ней на верхотуру. На верхнем пролете лестницы мне встретился спускающийся Пшемыслав. Этот пролет вел только на чердак, который весь занимала квартира Беаты с мастерской.
—Ты знаком с Беатой? — удивилась я.
— Почему ты думаешь, что знаком? — Пшемыслав по своему обыкновению уклонился от ответа.
— Потому что, кроме нее, там никто не живет.
— Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Мной овладела ярость; не выношу, когда так отвечают. И вовсе я не ответила на свой вопрос! Тот факт, что он спускается с последнего этажа, еще не доказательство его знакомства с Беатой. Он мог знать моего приятеля, который до Беаты занимал чердачную квартиру с мастерской. Он мог пойти к Беате, не будучи с ней знакомым, по чьей-то просьбе. Он мог искать кого-то другого и в поисках забрести на последний этаж. Да мало ли, что еще!
Не знаю почему, но эта встреча подействовала на меня отрезвляюще. Раньше бы я спустилась вместе с ним, отвезла его домой, мы бы снова часами проговорили. Теперь же я в ответ на его намек — прямо он никогда ничего не говорил, ни о чем не просил — заявила, что нет времени, и с приятным чувством внутреннего освобождения поднялась к Беате.
— На лестнице я встретила Пшемыслава, — без обиняков заявила я. — Кто он для тебя?
— Мужчина моей мечты, — также без утайки ответила Беата.
— А что? Ты его знаешь?
С изумлением почувствовала, как улетучиваются последние остатки тревоги и сомнений. Душа уже не визжала, а победно трубила. Какое счастье, не придется больше решать идиотские дилеммы, ломать голову над противоречиями этого блондина. Видимо, Беате его глаза не мешают...
— Несколько месяцев назад я познакомилась с ним в министерстве культуры, — пояснила я. — На «ты» мы перешли по моей инициативе, так легче общаться. За мной он не ухаживал, говорю для того, чтобы не было между нами недоразумений.
Сияние, которое стало исходить от Беаты при произнесении мною имени Пшемыслава, теперь уже способно было осветить всю комнату и без электрического света.
— Снимаю шляпу перед тобой, дорогая, — радостно сказала она.
— Я всегда в тебя верила. Не знаю, найдется ли еще какая другая женщина, которая сумеет разобраться, подобно тебе, в отношении к ней Пшемыслава. Ведь он так обращается с женщинами, что у них сразу начинает кружиться голова!
— Видишь ли, я из хорошей семьи, прекрасно воспитана, — сухо парировала я. — Меня не потрясает вежливость мужчины. И если он подает пальто, отодвигает стул, когда я встаю, или дарит цветы, у меня от таких знаков внимания голова не кружится.
— Возможно, я глупее тебя, и сразу же, как дура, влюбилась. Потом разобралась, да было уже поздно.
— Ты не глупее, просто моложе. А теперь расскажи мне о Пшемыславе, наконец-то я все о нем узнаю!
Беата бросила на меня нерешительный взгляд и жалобно ответила:
— Нет. От меня ты ничего не узнаешь. Такой ответ вызвал во мне не меньший интерес, чем сам Пшемыслав.
— Тогда скажи хотя бы почему.
— Очень просто. Я обещала ему никогда ничего о нем не рассказывать. И если от кого-то он узнает нежелательные сведения о себе, поймет, они исходят не от меня. Тебе я бы с удовольствием рассказала о Пшемыславе если не все, то много, ибо ничто не доставляет мне такого удовольствия, как говорить о любимом человеке, ^но он только что встретил тебя и спросит, что я о нем тебе рассказала. Вернее, прямо не спросит, подождет, пока я сама не выболтаю, заставит всякими намеками, а потом проверит.
— Проверит? Как?
— У него есть свои способы. Пусть уж лучше знает, что я ничего не сказала.
Беата и в самом деле могла говорить о Пшемыславе всю ночь, но, поскольку ничего конкретного я все равно не могла узнать, прекратила бесплодные разговоры и, прихватив крестовые походы, удалилась, оставив Беату одну с ее трудным счастьем.
Во время дальнейших встреч с Беатой я пыталась осторожно раскрыть ей глаза на эгоизм и себялюбие Пшемыслава, но мои аргументы до нее не доходили.
— Не нравится мне эта твоя большая любовь, — прямо заявила я. — Боюсь, тут для тебя нет будущего. Ты хоть это понимаешь?
— Все понимаю, — отвечала Беата, опять сияя, как новогодняя елка. — Но есть в нем два качества, за которые я ему прощаю все!
— Какие же?
— Я знаю, что могу ему довериться абсолютно во всем. Полное доверие, ты хоть понимаешь, что это значит? И второе — я знаю, что он меня любит. Я для него — единственная женщина на^всем земном шаре, остальные не в счет.
Вот так. С той поры, когда первая обезьяна спустилась с дерева и стала переходным звеном, ничто не изменилось. Единственная на всем белом свете... А сколько раз я сама, несчастная кретинка, тоже так думала?
Ровно через три года она позвонила мне в час ночи:
— Извини, что звоню так поздно, но куда мне позвонить, если не тебе? В «Скорую помощь»? В милицию?
И я услышала в трубке горькие рыдания. Не слушая меня, не отвечая на встревоженные расспросы, Беата горько рыдала, повторяя лишь, что «больше не может, не может, не может!» Я положила телефонную трубку и помчалась к ней.
Беата порвала с Пшемыславом. Видно, она и в самом деле очень его любила, ее горе было глубоким и искренним. Я, как могла, успокаивала несчастную женщину. Переждала поток слез, переждала приступ дикой ненависти к бывшему возлюбленному, когда она не помня себя выкрикивала какие-то ужасные вещи.
Наконец Беата немного успокоилась, и ей захотелось выговориться.
— Он обманул меня, понимаешь? — все еще всхлипывая заговорила она. — С самого начала это была одна сплошная ложь. И теперь он меня бросил, так безгранично мерзко, так по-хамски, что отвратительнее просто нельзя! И с такой просто нечеловеческой жестокостью!
— Послушай, если уж хочешь рассказать, начни с начала, а не с конца, — посоветовала я. — Тебе нужно очиститься от этого всего, а я пойму, ведь я немного знаю его. Выплюни из себя всю горечь, не оставляй на развод!
— Да я бы охотней всего вывернула себя наизнанку и отдраила с порошком-чувствую себя так, словно вся извалялась в дерьме.
— Неужели так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь! Хочешь с начала? Хорошо, пусть будет с начала. Мне так страшно хотелось, чтобы меня кто-то любил! Это с самого начала. Потом я уже не требовала так много, лишь бы сама могла кого-то любить. О Господи, да ты ведь знаешь, моя мать... мой муж... Их я любить не могла, от них я должна была защищаться.
Так, понятно. И нетронутые запасы своих чувств она обрушила на Пшемыслава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43