Мне запомнился жуткий беспорядок в квартире. Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать вещи, набросала их как попало в углу, уже только после моего ухода смогла собрать свои чемоданы.
Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела. Тогдашний беспорядок в Гатиной квартире мог показаться идеальным порядком по сравнению с разгромом, который царил сейчас.
— Что здесь произошло? — спросила я, осторожно переступая через наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. — Ураган бушевал?
— Нет, — меланхолически ответил Матеуш, — Гатя! Я потому и пригласил тебя, хотел, чтобы ты увидела все это собственными глазами, иначе не получишь должного представления о случившемся. И заметь, я тут немного уже прибрался.
— Да что же она тут делала?
— Искала «Цыганку». Сядь, видишь, я расчистил столик и два кресла, сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.
Похоже, место для нас Матеуш расчистил самым примитивным способом, просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в одно из них, я продолжала изумленно оглядываться. Вся комната была завалена всевозможными вещами, главным образом книгами. Они грудами покрывали весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного отца был не только опорожнен, но и разобран на части, вперемежку с книгами валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули на другую сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри. Из массивного письменного стола были вытянуты все ящики, их содержимым засыпали книги, уже до того вываленные на пол. А главное — со стен содрали драгоценные картины, предмет фамильной гордости Гатиного семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.
Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.
— В остальных комнатах то же самое, — информировал он. — И в кухне. Слушай, ты и в самом деле не видела «Цыганки»?
— Провалиться мне на этом месте! Да рассказывай же, в чем дело?
Матеуш поудобнее уселся во втором свободном кресле и разлил кофе.
— Тебе что-нибудь известно о планах Гати?
— Нет. А должно быть известно?
— Не обязательно. Так вот — Гатя не намерена возвращаться.
Не скажу, что это известие сразило меня, я была к нему готова. В Польше у Гати никого из близких родственников не осталось, а за границей был родной брат. Что ж, ничего удивительного. Матеуш продолжал:
— Теперь она выехала окончательно, сказала, что не вернется. Продала все, что могла, в том числе и машину, квартиру перевела на меня. С собой забрала очень немного вещей. И говоря по правде, больше всего она ценила свою «Цыганку».
— Расскажи о ней.
— Портрет, масло, размер пятьдесят на сорок сантиметров. Гатя назвала мне размер, чтобы я знал, где искать, где такая вещь может поместиться. Видела бы ты, как она ее искала, эту «Цыганку»! Как ненормальная, честное слово! Все прочее ее не интересовало, только этот портрет. Видишь, подушки с дивана и то прокалывала спицей, нет ли внутри дерева...
— А портрет на дереве?
— Да, на деревянной доске. Гатя мне не сразу сказала, что она так ищет, сначала надеялась найти без моей помощи, три дня искала самостоятельно, потом поняла, времени ей не хватит, и обратилась ко мне. Квартира, сама знаешь, огромная, три комнаты, забиты вещами под потолок, везде множество встроенных шкафов, в прихожей тоже. На Гатю страшно было смотреть! Пот с бедняги лился ручьем, в глазах безумие. В кухне она даже плитку пооббивала со стен, линолеум сорвала. Мы с ней простукали все стены и полы, нет ли какого тайника. Гатя голову ломала, куда портрет мог задеваться, думала, мамуся кому подарила. Так она обзвонила всех мамусиных приятельниц, всех знакомых...
— И мне звонила. А ты сам когда-нибудь видел эту «Цыганку»?
— Никогда не видел. И вообще первый раз услышал вот теперь, от Гати, когда привлекла меня себе в помощь. «Цыганку» она во что бы то ни стало хотела забрать с собой за границу.
— Почему? Семейная реликвия или произведение искусства?
— Настолько я знаю Гатю, скорее второе...
— А, ну так хорошо, что не вывезла за границу национальное произведение искусства!
— Я тоже так считаю.
— А что сам намерен делать, если «Цыганка» найдется? Какое распоряжение она тебе оставила?
— В том-то и дело, что никакого. Я удивилась:
— Как, Гатя не оставила тебе никакого распоряжения?
— Ну, распоряжений она надавала множество, я должен тысячу дел переделать, а вот насчет «Цыганки» — ни словечка не проронила. Я даже ее сам спросил, что мне делать с ней, если попадется, так Гатя в ответ мне такое... Как бы тебе сказать... Ну, вроде не поняла, о чем я ее спрашиваю, вроде она и не искала по всему дому этот портрет, вроде я все сам придумал.
— Да, такое трудно придумать, — заметила я, оглядывая разгром в комнате.
— Разреши напомнить, что по специальности я искусствовед, — продолжал Матеуш. — Так что пресловутая «Цыганка» интересует меня и чисто профессионально. Тем более что нарисована маслом не на полотне, а на дереве. На деревянной доске.
Матеуш замолчал и отхлебнул кофе. Я тоже молчала, не понимая, к чему он клонит. А он вдруг спросил:
— Если не ошибаюсь, тогда по телефону, ты спрашивала меня о какой-то Гатиной доске? Я сначала не поняла, потом вспомнила:
— Да, но речь шла о доске чертежной.
Матеуш попросил меня подробней рассказать о ней, и я удовлетворила его просьбу. Рассказала о доске и обстоятельствах, при которых вынесла ее из Гатиной квартиры вместе с прикрепленными эскизами. Матеуш внимательно выслушал меня и заявил:
— Не хочу тебя огорчать, но мне кажется, это единственная возможность... Какого размера была доска?
— А1. Шестьдесят на восемьдесят четыре сантиметра, ну, может, плюс с каждой стороны еще по два сантиметра. Доска как доска...
— А ты ее внимательно осмотрела? Я уже собиралась ответить утвердительно, когда вдруг сообразила — совсем нет! Совсем я ее не рассматривала. Работала за ней, факт, но она вся закрыта была эскизами, калькой, бристолем, а что под всем этим — я не видела. Хотя вряд ли я не почувствовала бы, если под чертежом оказалась картина, нарисованная масляными красками. Матеуш добил меня:
— А обратную сторону доски ты осматривала?
Я огрызнулась:
— Спятил? На кой мне рассматривать обратную сторону чертежной доски?
— Ну вот, видишь...
— Ничего я не вижу! С обратной стороны у нее ножки.
— Какие еще ножки?
Я огляделась — где-то здесь должна была находиться большая чертежная доска Гати, вдвое больше той, что я забрала. Спросила у Матеуша, не видел ли он ее.
— Выходит, мне опять придется искать доску, — вздохнул Матеуш. — С ума сойду от всего этого. Хотя погоди, кажется, что-то похожее мне тут попадалось...
Доску мы нашли в соседней комнате, за дверью. Я показала Матеушу то, что назвала ногами — деревянные чурочки, вставленные на верхнем и нижнем концах, одни повыше, другие пониже. Благодаря им доске придавался нужный наклон.
Матеуш измерил расстояние между чурочками и сказал:
— Знаешь, моя версия подтверждается. Если та доска была вдвое меньше, значит, подпорки оказались бы здесь и вот здесь... Между ними как раз хватит места на «Цыганку». Вспомни, откуда Гатя достала ту свою доску?
Мы вернулись к столику с кофе, и я стала вспоминать:
— На той доске Гатя не работала, по размеру чертежей ей подходила только большая доска. А когда нам пришлось засесть за работу вдвоем, возникла необходимость во второй доске. Сейчас, сейчас... Откуда же она ее достала? Кажется, из-за шкафа извлекла, вся в пыли, но у нас не было времени менять бристоль. Доска была с рейсшиной, помню.
— А допустим, если бы кто-то в ту доску вмонтировал другую, снизу, причем портретом внутрь, ты бы это заметила?
— Наверное, не заметила бы, — ответила я, подумав. — Если бы не стала специально разглядывать.
— Но ты ведь не разглядывала? А технически это было вполне осуществимо.
Я с сомнением покачала головой:
— Может, и осуществимо, но сложное дело. И кому это нужно?
— Если бы ты видела Гатю, когда она искала портрет, не спрашивала бы.
— Гатя не способна вмонтировать портрет в чертежную доску.
— А я разве сказал, что это сделала Гатя? Она лишь хотела его найти. После того, как виделась с братом...
Гатин брат был способен на все, но тогда...
— Где логика? — возразила я. — Если это сделал брат и послал ее за портретом, он бы ей сказал, что портрет в чертежной доске, и Гатя первым делом принялась бы искать свою доску, а не крушить мебель в квартире.
Матеуш не согласился со мной.
— Ведь мы же не знаем наверняка, кто спрятал «Цыганку». Могла это сделать мамуля, мог еще кто-то. Пока же я знаю лишь то, что «Цыганка» была и исчезла. Ты вынесла отсюда доску. Может, идея моя гроша ломаного не стоит, но проверить же можно? Где эта доска?
Пришлось признаться, что доску я одолжила приятелю сына и даже сама отвезла его с ней на машине к дому приятеля. Матеуш схватился за голову.
— Ну что ты так переживаешь? Ведь нет же никакой уверенности, что «Цыганка» именно в той доске.
— Даже если нет уверенности, забери доску у того приятеля. Если бы ты видела, как Гатя искала свою «Цыганку», ты бы тоже переживала.
Его волнение передалось мне. Матеуш прав. Из-за пустяка Гатя не стала бы разорять квартиру. Только вот не находилось никакого объяснения, кому понадобилось пойти на такие ухищрения, чтобы спрятать портрет. Может, он и в самом деле представляет немалую художественную ценность, и тогда Матеуш просто по долгу службы обязан его разыскать.
И тут на меня снизошло озарение. Я вдруг вспомнила все непонятные вещи, которые года два назад происходили в моей квартире после того, как я принесла домой проклятую доску. Вскрикнув «Езус-Мария», я взмахнула руками и уронила коробок спичек в свою чашку с кофе.
Матеуш по-своему воспринял мой отчаянный жест.
— Не расстраивайся, у меня есть еще кофе. И когда я, не в силах вымолвить слова, лишь покачала головой, поспешил заверить, что и спички у него тоже есть.
— Да нет же, погоди! Ты прав, дело в доске! Это не Гатя! — бессвязно выкрикивала я.
Зная мой темперамент, Матеуш дал время мне прийти в себя. Выловив коробок спичек, он принес мне свежий кофе, новый коробок спичек, поставил все это на столик передо мной и только тогда потребовал объяснений.
Я рассказала ему обо всех непонятных, загадочных событиях в моей квартире, и теперь, в свете последних данных, многое стало мне понятным. Кто-то видел, как я покидала Гатину квартиру, держа в объятиях доску. Кто-то принялся шарить в моей квартире — не сразу, года через четыре после отъезда Гати, наверное, раньше мой младший сын больше внимания уделял ключам, и этого таинственного незнакомца интересовали доски, ну конечно же, только теперь я это поняла! Марки лежали на табуретке — на доске! За моей икебаной на стене висела толстая древесностружечная плита! На шкафу лежала большая чертежная доска!
Матеуш с огромным вниманием выслушал мой рассказ. Особый интерес он проявил к взломщику, на которого свалилась со шкафа мраморная плитка.
— Ты уверена, что никогда раньше не видела этого человека?
— Совершенно уверена. Ни раньше, ни после. Матеуш подумал и спросил:
— Ас Мундей ты была знакома?
— С каким Мундей?
— С Гатиным братом.
— Нет, он уже успел сбежать.
— И тот человек не похож ни на одного из Га-тиных приятелей? Ведь ты же бывала в ее доме. А у них с Мундей приятели, как правило, были общие.
— Да нет же, говорю, не встречала я его. Матеуш подошел к куче фотографий, вывалившихся из ящиков письменного стола, и принес мне целую охапку. Мы стали их рассматривать. Наконец на одной из них Матеуш нашел Мундю, Гатиного брата. На фотографии он был снят в большой компании, за столом, на террасе загородного дома.
— Вот это Мундя, — ткнул Матеуш в одного из них.
Я потребовала лупу и, когда после долгих поисков Матеуш разыскал и принес ее мне, внимательно рассмотрела Мундю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43