– Вам не придется ничего покупать.
Он снял с головы компресс, отшвырнул его, медленно сел, опустив на ковер ноги в шитых на заказ шагреневых ботинках, и провел рукой по лбу.
Выглядел он усталым, но не рассеянным. Извлек откуда-то еще одну сигарету.
Закурил и сквозь дым мрачно уставился на пол.
– Продолжайте.
– Не знаю, зачем вы устроили это представление, – сказал я. – Но уверен, у вас хватит ума понять, что в данном случае вы ничего не сможете купить и быть уверенным, что это куплено.
Бэллоу взял фотографию, которую Спинк положил ему на длинный низенький стол. Потом вяло протянул руку.
– Вся соль, конечно, в отрезанной части.
Я достал конверт, протянул ему отрезанную часть и смотрел, как он их складывает.
– С лупой можно разобрать заголовок, – сказал я.
– Лупа на письменном столе. Очень прошу вас.
Я пошел к письменному столу и принес лупу.
– Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
– Я плачу за это.
Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
– Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
– Как вы о своих клиентах, – сказал я.
Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и уставился на меня спокойным, холодным взглядом.
– Этому человеку принадлежат «Танцоры». Фамилия его Стилгрейв. Женщина, само собой, моя клиентка. – Он вяло указал на кресло. Я сел. – Сколько вы хотите, мистер Марлоу?
– За что?
– За все отпечатки и негатив.
– Десять тысяч, – сказал я и устремил взгляд на его губы. Он довольно-таки весело улыбнулся.
– Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только, что двое людей обедают в общественном месте. Вряд ли это погубит репутацию моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
Я усмехнулся.
– Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У меня может оказаться позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще один негатив, сделанный с позитива. Если этот снимок представляет собой улику, вы не можете быть уверенным, что уничтожили ее.
– Странный разговор для шантажиста, – сказал он, продолжая улыбаться.
– Я всегда удивляюсь, почему люди платят шантажистам. Они никогда ничего не могут купить. Однако платят, иногда по многу раз. И в конце концов ничего не добиваются.
– Сегодняшний страх, – сказал Бэллоу, – неизменно пересиливает завтрашний. Суть драматических переживаний состоит в том, что часть представляется важнее целого. Если на экране очаровательной кинозвезде грозит серьезная опасность, то боишься за нее лишь одной, эмоциональной стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что актриса исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
– Очень верно, на мой взгляд, – сказал я и выпустил сигаретный дым.
Глаза Бэллоу немного сузились.
– Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную сумму и не получу того, что купил, то приму свои меры. Вас отделают как бог черепаху. А по выходе из больницы вы, если только у вас будет желание сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
– Со мной такое случалось, – сказал я. – Я частный детектив. Понимаю, что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
– Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы непременно держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах у нас не будет.
Таких денег у нее нет. Пока что она зарабатывает лишь около тысячи в неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
– Это навсегда положит конец ее карьере, – сказал я, указывая на снимок. – Не будет ни больших денег, ни плавательных бассейнов с подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
Бэллоу презрительно засмеялся.
– Значит, ничего страшного, если я покажу этот снимок полицейским? – спросил я.
Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
– Что в нем для них интересного?
Я поднялся.
– Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой человек. Я ухожу.
Он встал и потянулся во весь свой шестифутовый рост. Очень крепкий мужчина. Подошел вплотную ко мне. В его карих глазах сверкали золотые искорки.
– Покажите-ка документы, малыш.
Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел фотокопию лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
– Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
– Я прежде всего должен буду связать ее с делом, над которым они работают – то есть со вчерашним происшествием в отеле «Ван Нуйс». Связать через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной – и тем самым вынудила меня обратиться к вам.
– Она говорила мне об этом вчера вечером, – вздохнул Бэллоу.
– И что сказала?
– Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал ей свои услуги, поскольку ее видели в центральном отеле близко от места, где произошло убийство.
– И как близко?
– Она не сказала.
– Какое там – не сказала.
Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу. Достал оттуда одну из коротких ротанговых тросточек. Стал расхаживать по ковру, помахивая ею возле правого ботинка.
Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
– Такое может быть только в Голливуде.
Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
– Прощу прощения?
– Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
Он кивнул.
– Я перенял это у одного продюсера с МГМ. Замечательный парень. Во всяком случае, так мне говорили. – Он остановился и ткнул тростью в мою сторону. – Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь. Вы хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
– Доля истины в этом есть. Но мои неприятности – пустяк по сравнению с теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал того, что навлекло на меня эти мои неприятности.
Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в пузатые рюмки. Поднес одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
– Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка этого сейчас не достать. Большую часть его растащили немцы. Остальное досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
Бэллоу даже возмутился.
– Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
– А я глотаю. Прошу прощения. Она также сказала вам, что если кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
Бэллоу кивнул.
– Она предложила, каким образом это сделать?
– У меня создалось впечатление, что она предпочитает какое-нибудь сильно действующее средство. Поэтому я использовал сочетание угрозы с подкупом. Тут неподалеку есть организация, которая специализируется на защите людей из мира кино. Видимо, напугать вас не удалось, а сумма оказалась недостаточной.
– Напугать – напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку свой «люгер».
Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается денег, дело тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на лежавшую перед ним разрезанную фотографию.
– Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
– До этого мы еще не дошли. Пока мы дошли до того, почему она обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он подъехал, когда я уходил. У него был ключ от ее квартиры.
– Видимо, просто не захотела обращаться к нему. – Бэллоу нахмурился и уставился в свою рюмку.
– Ваше предположение мне очень нравится, – сказал я. – Но понравилось бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
– И мне тоже. И всем нам. Однако в актерской среде всегда царили свободные нравы. Если эти люди не живут интенсивной, довольно беспорядочной жизнью, если их не обуревают чувства – они не смогут схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на сцену.
– Речь не о ее любовных делах, – сказал я. – Но не обязательно делить ложе с преступником.
– Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
Я указал на фотографию.
– Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти пытался продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот, кто его убил, – тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно. Они не знали, где искать.
– А вы?
– Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик. Допустим, ничто на снимке не является уликой. Вы уверены в этом. Тогда зачем же тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей. Она шла на огромный риск. Зачем? Ей был нужен этот снимок. Ради него стоило подвергаться огромному риску. Опять же, зачем? Здесь, на этом снимке, за обеденным столом в определенный день запечатлены двое людей. Причем в тот самый день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда человек по имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку фараонам донесли, что он кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в тюремном журнале. Но фотография говорит, что он находился на воде. Поэтому становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих пор есть ключ от ее квартиры.
Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
– Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал к фараонам. При любом исходе дела они погубят ее. А потом уже не будет иметь значения, действительно ли Стилгрейв – это Плакса Мойер или нет, убил ли он Стейна лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день на воле или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все равно многие решат, что дело тут нечисто. А ее никто не оправдает. В глазах публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается вашего предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
– А какую роль вы здесь отводите себе? – негромко спросил он.
– Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
– Что вам, собственно, нужно? – Голос его стал едким и злобным.
– То, чего я от нее добивался и не смог добиться. Нечто, дающее мне видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не решу, что настал предел.
– Скрывая улики? – сдавленно спросил Бэллоу.
– Если только этот снимок является уликой. Выяснить это, не опорочив репутацию мисс Уэлд, фараоны не смогут. А я, наверно, смогу. Они и пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
– Зачем?
– Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь. Возможно, есть и другие мотивы, но достаточно и одного.
– Какую вы за это хотите сумму?
– Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял денег. Теперь возьму. С документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку шантажа одной из ваших клиенток.
Взяв свою рюмку, я подошел к письменному столу и поставил ее.
Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один из ящиков. С навесной полочки соскользнул маленький магнитофон. Мотор работал, с одной катушки на другую перематывалась тонкая стальная проволока.
Я поглядел на Бэллоу.
– Можете выключить и забрать катушку с собой, – сказал он. – Вы не должны винить меня за то, что я воспользовался им.
Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в обратную сторону, да так быстро, что я, в конце концов, уже не мог разглядеть проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся из-за шелковой тряпки гомиков. Когда вся проволока смоталась, аппарат выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35