— Господи, Франсуа, неужто вы не понимаете, что совершенно на это не способны?
— С меня хватит. Я, пожалуй, пошел.
— Однако вы забыли принести мне свои соболезнования, Франсуа! Печально, что вам приходится напоминать такие вещи.
— Простите… Благоволите принять мои… Нет, к черту! Ваш дядя ненавидел меня, и я платил ему той же монетой!
— Наконец-то вы говорите искренне! Не стану скрывать, я не ожидала от вас такой правдивости!
В это время в дверь постучали.
— Тут кто-нибудь есть?
— Соня! — растерянно пробормотал Лепито.
Мишель смерила его подозрительным взглядом.
— Вы зовете мою мачеху просто по имени?
— О, это по привычке.
— По привычке?
— Да, когда мы тут говорим о мадам Парнак без посторонних… короче говоря, немного фамильярничаем… но это все из-за большой нежности…
— Нежности?
— Ну да, коллективной… вернее сказать, из-за привязанности…
— Почему?
— Что почему?
— Почему вы испытываете коллективную привязанность к Соне?
— Но… потому что она — супруга мэтра Парнака.
— Вы что, меня за дуру принимаете?
— Нет, за кого угодно, только не за дуру.
В окно они видели, как Соня спустилась в сад.
— Что-то вы темните, Франсуа… и похожи на клятвоотступника. Может, вы не так уж равнодушны к моей мачехе?
— Вы с ума сошли!
— Не знаю… Во всяком случае, еще раз предупреждаю: я этого не потерплю!
— Господи боже мой! Оставьте меня в покое! Займитесь наконец своим делом!
— Вот именно, дорогой мой Франсуа, это как раз мое дело, и только из упрямства вы не хотите этого признать. До свидания.
Сделав вид, будто раскладывает оставшиеся на столе досье, Франсуа подождал, пока Мишель отойдет подальше, а потом побежал догонять Соню. Он догнал ее на улице Поль-Думе.
— Мадам Парнак!
Молодая женщина с притворным удивлением обернулась.
— Мсье Лепито?
— Мне необходимо поговорить с вами, это очень важно, — прошептал он.
— Важно?
— Очень!
— Надеюсь, вы меня не обманываете? — немного поколебавшись, спросила она.
— Мне? Обманывать вас? О!
— Что ж, ладно! Тогда в одиннадцать часов в саду, за павильоном моего покойного деверя.
Франсуа пошел обратно и у самого поворота на улицу Пастер столкнулся с вконец расстроенной Мишель. Лепито застыл на месте.
— Вы…
Девушка смотрела на него, не пытаясь скрыть огорчения.
— И вы туда же, Франсуа…
«Уж лучше бы она кричала!» — подумалось незадачливому влюбленному.
— Я… я не понимаю… по крайней мере не совсем… — лепетал он.
— Так вы тоже ее любовник?
— Уверяю вас, Мишель, я даже не знаю, о чем вы…
— Значит у вас у всех такая привычка, да? Вы называете ее просто по имени… из почтения к мужу… Низкий вы человек, Франсуа!
— Позвольте мне все объяснить.
— Какие уж тут объяснения! Все и так ясно. Вы мне казались совсем другим… Я думала: такой человек наверняка полюбит хорошую девушку…
— Вроде вас?
— Вот именно, вроде меня, мсье Лепито! Во всяком случае, уж не эту потаскуху, которая позорит моего отца с первым встречным!
— С первым встречным?
— Уж не считаете ли вы себя единственным ее избранником? Ничто такую не останавливает! Даже в день смерти дяди отбирает жениха у его племянницы. Признайте все-таки, что ваша любовь — первостатейная стерва!
— Я не позволю вам…
— Ах, вы не позволите? А как насчет этого?
И Франсуа Лепито второй раз за двое суток умудрился получить оплеуху от влюбленной девушки.
— Так, теперь, я вижу, вы наконец в состоянии меня выслушать! Несмотря на ваше предательство, я все-таки люблю вас, Франсуа Лепито! И как только вы станете моим мужем, можете в этом не сомневаться, я заставлю вас заплатить за все, что мне пришлось пережить сегодня!
— Да никогда я на вас не женюсь!
— Поживем — увидим!
— Тут и смотреть нечего, все и так ясно!
— Значит, вам мало разрушить семью моего отца? Вы хотите уничтожить еще и нашу?
— Голову даю на отсечение: у меня с вашей мачехой отношения совсем не те, что вы себе вообразили!
— Тем лучше для нее! Но имейте в виду: если эта дрянь не прекратит свои штучки, я ее просто убью!

Франсуа нехотя пообедал — у него начисто пропал аппетит. От мысли о предстоящем свидании немного лихорадило. Неспокойно было на душе и от раздумий о том, что может выкинуть еще пылкая Мишель.
По правде говоря, пробираясь в саду мэтра Парнака к павильону, где еще недавно жил «Мсье Старший», Франсуа чувствовал себя довольно неуверенно. Где-то в одиннадцать Соня не замедлила присоединиться к нему, внезапно появившись из темноты.
— Ну, что случилось? Неужто и в самом деле что-то серьезное? Сами без ума и меня на всякие авантюры толкаете?
Молодой человек рассказал о разговоре с покойным мсье Дезире и о том, как сурово тот отзывался о своей невестке. Но Соня восприняла этот эпизод довольно беззаботно.
— Он меня ненавидел… и хотел, видимо, чтобы брат, как и он сам, был верен покойной жене… Брак Альбера он считал предательством. Впрочем, не стоит и говорить об этом, раз Дезире умер. Ему теперь не до нас…
— Я бы хотел… позвольте мне задать один вопрос?
— Ну, в чем дело?
— Мсье Дезире сказал мне… будто у вас есть… другие мужчины…
Услышав грудной смех Сони, Франсуа почувствовал, как по его коже побежали мурашки.
— Ревнуете?
— До смерти!
Молодая женщина тонкими пальчиками провела по щеке влюбленного.
— Дитя… мой деверь готов был сказать что угодно, лишь бы опорочить меня в ваших глазах…
— Но зачем?
— Может быть, он догадывался, что вы мне не безразличны?
Блестя глазами и быстро наклонившись, Соня слегка коснулась губами губ Франсуа.
— Со… ня, лю… бовь моя! — полузадушенно прохрипел тот.
— А теперь — уходите живо!
Лепито не шел, а летел.

Единственное, что могло нарушить покой Агаты Шамболь — так это привидения. С детства напичканная жуткими историями о потустороннем мире, девушка боялась не столько самого покойника, сколько того непонятного и страшного, что было в нем после смерти. То, что мертвый Дезире, а стало быть превратившийся в нечто совершенно иное, все еще лежит в доме, наполняло ее неясной тревогой. Агата не могла бы точно сказать, чего именно она боится, но была достаточно встревожена, чтобы не спать.
Примерно в четверть двенадцатого кухарка встала, подошла к окну и в лунном свете увидела вдруг, как какой-то мужчина проскочил в калитку и исчез за оградой. Почти в это же время послышалось что-то вроде крика о помощи. Накинув халат и сунув ноги в тапочки, кухарка направилась на улицу. Проходя по коридору мимо комнаты, где лежал покойный мсье Дезире, она быстро перекрестилась — что, если покойник встал из гроба и поджидает ее?
Выйдя в сад, Агата на мгновение остановилась, прислушиваясь. На сей раз она совершенно явственно услышала стон. Он донесся из-за павильона, где жил раньше брат хозяина. У кухарки кровь застыла в жилах от ужаса. Придя в себя, она вернулась в дом, взяла на кухне фонарик и, немного поколебавшись и решив, что будить хозяина все-таки не стоит, отправилась к павильону. Освещая дорогу перед собой, Агата обошла его и за углом неожиданно наткнулась на Соню Парнак. Молодая женщина лежала на газоне лицом вниз, затылок у нее был весь в крови. Подумав, что она мертва, кухарка так пронзительно завизжала, что перебудила весь дом.
III
Врач, которого мэтр Парнак разбудил среди ночи, утром снова находился у изголовья больной. Там и увидел его комиссар Шаллан, решивший, что, учитывая общественное положение жертвы, он обязан лично выяснить все обстоятельства покушения. Поздоровавшись с нотариусом и с врачом, который, как он знал, был другом дома, комиссар выяснил, что Соня, ненадолго придя в себя, пробормотала лишь несколько бессвязных слов, и Агате, бывшей рядом с ней, показалось, будто хозяйка повторяла один и тот же странный вопрос: «Ты… ты, дитя мое… но… но почему?» Никто из присутствующих не мог понять, что значит эта фраза. А та, что могла бы дать объяснение, после лечебных манипуляций, проделанных с ней доктором, впала в глубокий сон, и врач категорически запретил будить ее. Шаллан решил пока допросить Агату. Девушка рассказала обо всем, что видела.
— Вы уверены, что, незадолго до того, как вы услышали стоны, из сада выбежал мужчина? — первое, о чем спросил ее комиссар.
— Уж что-что, а отличить мужчину от женщины я, наверное, сумею? — усмехнулась Агата.
— Он был высокий или маленький? — невозмутимо продолжил комиссар.
— Среднего роста, — буркнула кухарка.
— Толстый, худой?
— Средний.
— Вы не заметили, откуда он бежал?
— С того места, где чуть не прикончил мадам, черт возьми!
— Подумайте… Вы действительно видели, как он двигался со стороны павильона, или домыслили это, увидев окровавленную мадам Парнак?
Агата наморщила лоб, изо всех сил стараясь вспомнить, как было дело.
— Да, теперь, когда вы сказали… Точно-точно, я увидела его, когда он уже был у ограды…
— Значит, вы не могли заметить, с какой стороны он появился?
— Нет, этого я не говорю, но раз мадам…
— Ну и долго вы его видели?
— Нет, не долго, мсье. Как раз, когда он удирал за калитку.
— Так… всего несколько десятых секунды… И вам этого хватило, чтобы разглядеть, мужчина перед вами или женщина?
— Черт возьми! Но он же был в брюках!
— Вы меня удивляете, Агата… Вы что же, ни разу не видели женщин в брючном костюме?
— Ах, да… об этом я как-то не подумала.
— Короче, это могла быть и женщина?
— Да, в таком разе всяко может быть…
Комиссар посмотрел на нотариуса и врача.
— Вот, пожалуйста! И так всегда… Ну хоть вы, доктор, можете сообщить какие-то детали, способные навести меня на след?
— Боюсь, что нет, комиссар… Попытки убить человека тупым предметом обычно требуют физического усилия, и потому мы привыкли ожидать этого скорее от мужчины, но нынешние женщины и девушки почти не уступают сильному полу… Так что я не в состоянии сказать, кто напал на мадам Парнак — мужчина или женщина. Могу лишь заметить, что рана очень глубока, и сначала я даже опасался, не поврежден ли череп.
— Вы делали рентген?
— К счастью, не вижу необходимости.
— Простите, я, конечно, не смею давать вам советы, но не спокойнее ли было бы нам всем, если бы…
— Уверяю вас, комиссар, — сухо оборвал полицейского врач, — что, будь у меня хоть тень сомнения…
— О, разумеется… А что вы скажете, мэтр?
Нотариус пожал плечами.
— После всех пережитых волнений я крепко спал… Меня разбудил крик Агаты. Я еще не успел перемолвиться с женой ни единым словом.
— Да, боюсь, это не очень продвинет мое расследование… Ну а вы, мадемуазель Парнак? Я полагаю, вас тоже разбудили крики Агаты?
— В самом деле.
— Мадам Парнак не говорила вам о каких-то своих заботах и опасениях? Что-нибудь такое тревожило ее в последние дни?
— Мачеха не считает нужным рассказывать мне о своих делах.
По ее тону Шаллан понял, что женщины не слишком любят друг друга.
— Значит, вы не представляете, зачем мадам Парнак вышла в сам в такое позднее время?
От полицейского не ускользнуло, что, прежде чем ответить, девушка немного смутилась.
— Нет, — наконец сказала она.
«Врет, — подумал Шаллан, — но почему?»
Вернувшись в комиссариат, он погрузился в размышления. Некоторые подробности дела выглядели довольно странно: что означает вопрос, который в полубреду повторяла Соня? Какое дитя она имела в виду? Может, Мишель? Она ведь явно солгала, сказав, что не знает, зачем ее мачеха вышла в сад? И врач почему-то не стал делать рентген? От Сони мысли комиссара вернулись к мсье Дезире и его неожиданной кончине… Мсье Дезире… Мадам Парнак… Кто следующая жертва? Больше всего Шаллана раздражало, что он ничего не понимает. Между мсье Дезире и его невесткой — никакой связи, напротив, все знали, как они ненавидят друг друга. Но кому тогда они оба так сильно мешали? Если, конечно, самоубийство мсье Дезире сымитировано, что еще требуется доказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21