У кого-нибудь из них отыщется для тебя пуля-другая.
Солдаты пригорюнившись сидели на корточках, прислонившись спинами к каткам БМП. В такой позе долго не просидишь. Ноги затекут, тогда их не разогнешь. Лица отрешенные, глаза, хоть и уставились - у кого на носки своих ботинок, у кого в рыхлый снег, видят они совсем другое. Большинство потягивают сигареты, но вряд ли чувствуют их вкус. Перспективы открываются совсем не радужные. Впору писать завещание. Того, что тешило души солдат Великой Отечественной, рвавшихся идти в атаку непременно коммунистами, солдаты российской армии были лишены. В КПРФ вступить никто им, конечно, не запрещает, да вступай хоть в ультраконсервативную партию. Но от такой демократической свободы выбора никакого успокоения в душе не появлялось. Наоборот, был и сумбур, и неопределенность.
Солдаты, докурив сигареты до фильтра, побросали окурки. Те, шипя, проели в снегу маленькие дырочки, прямо как мыши в сыре.
В первую линию оцепления они не попали. Значит, если не стрясется чего-то сверхординарного, спать на снегу им не придется, бодрствовать всю ночь - тоже. Они натянули палатки. Лагерь стал напоминать городок жертв стихийного бедствия или, что в последнее время стало более актуально, так называемой гуманитарной катастрофы. Срочно оборудовался командный пункт. Это предполагало длительную осаду. Видимо, и назавтра в село соваться не собирались. Боевиков станут брать измором, как в добрые старые времена, когда крепость обкладывали со всех сторон и ждали, когда же ее защитники начнут помирать от голода. Вот только боеприпасами и продуктами боевики, похоже, запаслись впрок, и, чтобы они стали испытывать недостаток и в том и другом, возле села придется толкаться не один месяц.
На командном пункте верховодил генерал-лейтенант Крашевский по прозвищу Бык. Никто не помнил, когда и почему приклеилось к нему это прозвище, но уж точно не за внешний вид и не за некоторую долю упрямства, которой наделила его природа.
Палатки прогревались медленно. Германские медики из организации Ананэрбе, ставившие свои опыты в концлагерях, выяснили, что от холода нет лучшего рецепта, чем женщина. Отечественное мнение в корне отличалось. Лучшее лекарство от холода - горячительный напиток с большим количеством оборотов. Но солдатам пришлось бороться с холодом, закутавшись покрепче в шинели, примостившись к боку товарища и позаботившись о том, чтобы с другого бока тебя тоже подпирал кто-нибудь теплый.
Егерей разбудила вовсе не артиллерийская канонада, которая, по мнению начальства, должна, очевидно, возмещать отсутствие петушиного пения. Их разбудили лучи солнца, пробравшиеся в палатку через грязные пластиковые стекла.
Ночь выдалась теплой. Она прошла спокойно. Утром пахло весной. Снег вскоре должен растаять. Он и так стал уже рыхлым, водянистым, как пропитавшаяся водой губка. Лысые стволы деревьев, уловив приближение весны, начнут обрастать зеленью, помолодеют, сбросят с себя много лет. Боевикам станет легче перемещаться. Они смогут укрываться за густой листвой.
Они пока молчали, похоже, не решив еще, что же им делать дальше, и проявлять инициативу не желали. Будет смешно, если войска снимут осаду и уйдут. Боевикам тогда, наверное, придется мчаться вдогонку и нарываться на неприятности.
Палатку рассчитывали на шесть человек, но в нее набилось вдвое больше людей. То, что в ней тесно, с лихвой компенсировалось теплотой человеческого общения - чувствовать рядом теплый бок товарища гораздо приятнее, чем покусывание холодного воздуха. Через полгода ситуация изменится на противоположную. Надо за это время либо взять село, либо подвезти еще палаток.
Атмосфера в палатке стала сравнима с той, что бывает в натопленной бане - хоть и не так жарко, но зато так же душно. Егеря досматривали последние, судя по безмятежным лицам, самые сладкие сны. Врываться в эти видения рука не поднималась. Но где-то заревел двигатель БМП, и тут же к нему присоединилось еще несколько - совсем как деревенские собаки, которые дружно подхватывают лай одной из своих подружек, потревоженной то ли прохожим, то ли шорохом ветра, то ли страшным сном, и вот уже вся деревня просыпается от перекатывающегося из одного конца в другой собачьего лая. Лагерь начинал просыпаться. Двигатели выполняли роль утренних горнов, дававших команду: "Подъем".
Холод просачивался сквозь узкую, чуть толще лезвия кинжала, щель между землей и натянутой брезентовой дверью. Когда Кондратьев быстро отбросил ее и, выбравшись из палатки, тут же закрыл, холод окатил его с ног до головы. Но это было приятно. Это бодрило. Кондратьев стал растирать кожу на лице, подумывал растереть его снегом, но от этой мысли по спине, вдоль позвоночника, забегали зябкие мурашки.
За ночь лагерь преобразился. Инженерные подразделения возвели защитные валы, которые прикрывали позиции артиллеристов и пехотинцев. Словно есть волшебная палочка, и все эти валы появились здесь после того, как безымянный волшебник несколько раз взмахнул ею. Очень разумное решение. Не требует никакой дополнительной громоздкой техники, а главное - все происходит мгновенно и бесшумно. Кондратьев был очень признателен за то, что сон его никто не тревожил. Он был готов расцеловать первого же встреченного им офицера или солдата инженерных войск.
За ночь кольцо окружения заметно разрослось вширь, набухло, как болезненная опухоль, поразившая тело. Она будет расширяться и дальше, захватывая все новые и новые участки. Повсюду росли палатки, пробивавшиеся из-под снега, словно какие-то диковинные растения, семена которых минувшим вечером раскидали здесь два вертолета. Они тоже размножились. Вероятно делением. Теперь их было четыре. Они кружили над селом вальяжно и лениво, будто разморенные теплом жирные мясистые стрекозы. Даже если у командования не было точных карт села, вертолетчики уже в подробностях его и сфотографировали, и отсняли на видеопленку.
Медлительность командования настораживала. Боевики хоть и не рыли окопов, но без дела наверняка не сидели, обустраивая огневые точки. В то, что они при каких-то условиях могут сдаться, - верилось с трудом. Такое предположение из области утопий. Вряд ли командование витало в таких грезах, из чего можно было сделать вывод, что переговоры ведутся только о дальнейшей судьбе мирных жителей села, поэтому и активные боевые действия пока не начинаются.
- И чего ждем? - спросил Голубев, после того как, выбравшись из палатки, обозрел пространство. Он щурился от яркого света, протирал пальцами глаза.
- Пока ты выспишься, - бросил Кондратьев.
- Тогда мы не скоро начнем. Но здесь прямо смотр всех подразделений. Кого тут только нет?
- Ребят из отряда космонавтов, - на пороге палатки возник Топорков.
- А может, есть. Ты знаешь, какая у них форма?
- Синяя, наверное, или серебристая, чтобы космическое излучение отражать.
- Тогда точно нет. И еще морских пехотинцев.
- Чего тут удивляться. Море-то отсюда далеко.
- А техники согнали уйму. Прямо к штурму неприступной цитадели приготовились. Как село-то называется - не Берлин ли?
- Не совсем, но похоже. Запомни - лучше противника переоценить. Если он окажется не таким сильным, как мы думаем, то сломаем его быстрее, - в разговор вновь вступил Кондратьев.
- Лорда Дрода здесь нет. Рановато уехал. Вот был бы прекрасный повод для выступления перед коллегами - дармоедами... Ого, смотри, никак на переговоры отправились.
К селу мчался армейский "газик" с натянутым брезентовым верхом На дверях были нарисованы желтые саламандры в красных кругах, что говорило о его принадлежности к инженерным войскам Московского округа.
Колеса утопали в снегу почти до дисков, но "газик" проявлял чудеса проходимости и спокойно мог поспорить с лучшими иностранными внедорожниками. Это был его звездный час. Участвуй он в каком-нибудь ралли, наподобие "Кэмел-Трофи", обеспечил бы себе призовое место. А стань свидетелями его подвига высокопоставленные военные чины из стран третьего мира, безусловно заказали бы для своих армий крупные партии таких машин. Но единственные выходцы из стран третьего мира могли оказаться только в селе, а они-то вряд ли станут расписывать у себя на родине, если вернутся туда, конечно, все достоинства "газиков". Нет, не получат наши выгодных заказов.
Из полуприкрытого окна машины высовывалась кривая палка, на которой болтался кусок белой тряпки, выполнявший функции парламентерского флага, но больше он походил на наволочку, вывешенную сушиться после стирки.
Метрах в тридцати справа от себя Кондратьев увидел телеоператора. Тот разложил уже свою треногу, взгромоздил на нее камеру. Приникнув глазом к объективу, он вел камерой следом за удаляющимся газиком, совсем как снайпер, следивший за целью в оптический прицел. Эффектную он получит картинку, если "газик" начнут обстреливать или он подорвется на мине. Оператор был одет в камуфляжную форму, чтобы не очень привлекать к себе внимания как федералов, так и боевиков, которые, завидев среди позиций что-то пестрое, могут наобум выстрелить.
Тем временем "газик" без каких-либо происшествий добрался до селения и скрылся среди улиц. Теперь его видели только вертолетчики.
Телеоператор еще с минуту снимал опустевшую дорогу, потом выключил камеру, обернулся, постоял в раздумье несколько секунд, а потом понял, что и в лагере происходят события, достойные его внимания, приободрился, широким жестом развернул камеру на 180 градусов и стал снимать все подряд, до чего мог дотянуться. Пальцы его быстро бегали по кнопкам, точно он играл на каком-то странном инструменте, вот только музыку эту никто не слышал.
- Ты можешь опять попробовать стать телезвездой, - сказал Кондратьев.
- Я подумаю. Они имеют очень плохое свойство, - Голубев смотрел на оператора. Егерь отшатнулся невольно, когда траектория, по которой прошел объектив камеры, попала прямо на него, но камера не задержалась, пошла дальше, - стоит появиться одному из них, глазом не успеешь моргнуть, как к тебе лезет уже с десяток человек с микрофонами и начинают расспрашивать, что, собственно, здесь происходит и как настроение. И делают они это, надо заметить, как раз в то время, когда выдалась свободная минута и хочется не на вопросы отвечать, а отдохнуть. Ну что я им скажу? Что сам ничего почти не знаю, а какое тут может быть настроение? Не праздничное же, сами должны понимать. А если начнешь им все это объяснять, обидятся.
- Работа у них такая, а потом должна же общественность знать, как мы тут доблестно воюем. Пойди к нему, спроси, можно ли передать привет домой. Он не откажет.
Вскоре оператор снял камеру, сложил треногу и, подхватив пожитки, резво двинулся на поиски новых объектов для съемок. Направься он к егерям, они, недолго думая, бросились бы от него бежать, как от прокаженного, благо, обремененный тяжелой аппаратурой, он не смог бы за ними угнаться.
Оператор не обратил на них ровно никакого внимания. Его заинтересовал командный пункт.
Обидно, что все были заняты каким-то делом: артиллеристы колдовали возле орудий, танкисты с серьезным видом высовывались из люков и только егеря были чужими здесь. Им отвели роль слоняющихся без дела дармоедов, что утомляло похлеще, чем самая тяжелая работа. Время тянулось до отвращения медленно, и сколько продлится такое ожидание - ведомо было только руководству, а оно пока хранило молчание и в свои планы подчиненных не посвящало.
Переговоры с равным успехом могли либо затянуться, либо быстро разрешиться, если боевики возьмут и просто застрелят парламентеров, не найдя в споре более весомых аргументов, чем несколько пуль. Тогда уж точно станет понятно, что решение проблемы дипломатическим путем невозможно. От безделья скоро начнешь выть как собака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Солдаты пригорюнившись сидели на корточках, прислонившись спинами к каткам БМП. В такой позе долго не просидишь. Ноги затекут, тогда их не разогнешь. Лица отрешенные, глаза, хоть и уставились - у кого на носки своих ботинок, у кого в рыхлый снег, видят они совсем другое. Большинство потягивают сигареты, но вряд ли чувствуют их вкус. Перспективы открываются совсем не радужные. Впору писать завещание. Того, что тешило души солдат Великой Отечественной, рвавшихся идти в атаку непременно коммунистами, солдаты российской армии были лишены. В КПРФ вступить никто им, конечно, не запрещает, да вступай хоть в ультраконсервативную партию. Но от такой демократической свободы выбора никакого успокоения в душе не появлялось. Наоборот, был и сумбур, и неопределенность.
Солдаты, докурив сигареты до фильтра, побросали окурки. Те, шипя, проели в снегу маленькие дырочки, прямо как мыши в сыре.
В первую линию оцепления они не попали. Значит, если не стрясется чего-то сверхординарного, спать на снегу им не придется, бодрствовать всю ночь - тоже. Они натянули палатки. Лагерь стал напоминать городок жертв стихийного бедствия или, что в последнее время стало более актуально, так называемой гуманитарной катастрофы. Срочно оборудовался командный пункт. Это предполагало длительную осаду. Видимо, и назавтра в село соваться не собирались. Боевиков станут брать измором, как в добрые старые времена, когда крепость обкладывали со всех сторон и ждали, когда же ее защитники начнут помирать от голода. Вот только боеприпасами и продуктами боевики, похоже, запаслись впрок, и, чтобы они стали испытывать недостаток и в том и другом, возле села придется толкаться не один месяц.
На командном пункте верховодил генерал-лейтенант Крашевский по прозвищу Бык. Никто не помнил, когда и почему приклеилось к нему это прозвище, но уж точно не за внешний вид и не за некоторую долю упрямства, которой наделила его природа.
Палатки прогревались медленно. Германские медики из организации Ананэрбе, ставившие свои опыты в концлагерях, выяснили, что от холода нет лучшего рецепта, чем женщина. Отечественное мнение в корне отличалось. Лучшее лекарство от холода - горячительный напиток с большим количеством оборотов. Но солдатам пришлось бороться с холодом, закутавшись покрепче в шинели, примостившись к боку товарища и позаботившись о том, чтобы с другого бока тебя тоже подпирал кто-нибудь теплый.
Егерей разбудила вовсе не артиллерийская канонада, которая, по мнению начальства, должна, очевидно, возмещать отсутствие петушиного пения. Их разбудили лучи солнца, пробравшиеся в палатку через грязные пластиковые стекла.
Ночь выдалась теплой. Она прошла спокойно. Утром пахло весной. Снег вскоре должен растаять. Он и так стал уже рыхлым, водянистым, как пропитавшаяся водой губка. Лысые стволы деревьев, уловив приближение весны, начнут обрастать зеленью, помолодеют, сбросят с себя много лет. Боевикам станет легче перемещаться. Они смогут укрываться за густой листвой.
Они пока молчали, похоже, не решив еще, что же им делать дальше, и проявлять инициативу не желали. Будет смешно, если войска снимут осаду и уйдут. Боевикам тогда, наверное, придется мчаться вдогонку и нарываться на неприятности.
Палатку рассчитывали на шесть человек, но в нее набилось вдвое больше людей. То, что в ней тесно, с лихвой компенсировалось теплотой человеческого общения - чувствовать рядом теплый бок товарища гораздо приятнее, чем покусывание холодного воздуха. Через полгода ситуация изменится на противоположную. Надо за это время либо взять село, либо подвезти еще палаток.
Атмосфера в палатке стала сравнима с той, что бывает в натопленной бане - хоть и не так жарко, но зато так же душно. Егеря досматривали последние, судя по безмятежным лицам, самые сладкие сны. Врываться в эти видения рука не поднималась. Но где-то заревел двигатель БМП, и тут же к нему присоединилось еще несколько - совсем как деревенские собаки, которые дружно подхватывают лай одной из своих подружек, потревоженной то ли прохожим, то ли шорохом ветра, то ли страшным сном, и вот уже вся деревня просыпается от перекатывающегося из одного конца в другой собачьего лая. Лагерь начинал просыпаться. Двигатели выполняли роль утренних горнов, дававших команду: "Подъем".
Холод просачивался сквозь узкую, чуть толще лезвия кинжала, щель между землей и натянутой брезентовой дверью. Когда Кондратьев быстро отбросил ее и, выбравшись из палатки, тут же закрыл, холод окатил его с ног до головы. Но это было приятно. Это бодрило. Кондратьев стал растирать кожу на лице, подумывал растереть его снегом, но от этой мысли по спине, вдоль позвоночника, забегали зябкие мурашки.
За ночь лагерь преобразился. Инженерные подразделения возвели защитные валы, которые прикрывали позиции артиллеристов и пехотинцев. Словно есть волшебная палочка, и все эти валы появились здесь после того, как безымянный волшебник несколько раз взмахнул ею. Очень разумное решение. Не требует никакой дополнительной громоздкой техники, а главное - все происходит мгновенно и бесшумно. Кондратьев был очень признателен за то, что сон его никто не тревожил. Он был готов расцеловать первого же встреченного им офицера или солдата инженерных войск.
За ночь кольцо окружения заметно разрослось вширь, набухло, как болезненная опухоль, поразившая тело. Она будет расширяться и дальше, захватывая все новые и новые участки. Повсюду росли палатки, пробивавшиеся из-под снега, словно какие-то диковинные растения, семена которых минувшим вечером раскидали здесь два вертолета. Они тоже размножились. Вероятно делением. Теперь их было четыре. Они кружили над селом вальяжно и лениво, будто разморенные теплом жирные мясистые стрекозы. Даже если у командования не было точных карт села, вертолетчики уже в подробностях его и сфотографировали, и отсняли на видеопленку.
Медлительность командования настораживала. Боевики хоть и не рыли окопов, но без дела наверняка не сидели, обустраивая огневые точки. В то, что они при каких-то условиях могут сдаться, - верилось с трудом. Такое предположение из области утопий. Вряд ли командование витало в таких грезах, из чего можно было сделать вывод, что переговоры ведутся только о дальнейшей судьбе мирных жителей села, поэтому и активные боевые действия пока не начинаются.
- И чего ждем? - спросил Голубев, после того как, выбравшись из палатки, обозрел пространство. Он щурился от яркого света, протирал пальцами глаза.
- Пока ты выспишься, - бросил Кондратьев.
- Тогда мы не скоро начнем. Но здесь прямо смотр всех подразделений. Кого тут только нет?
- Ребят из отряда космонавтов, - на пороге палатки возник Топорков.
- А может, есть. Ты знаешь, какая у них форма?
- Синяя, наверное, или серебристая, чтобы космическое излучение отражать.
- Тогда точно нет. И еще морских пехотинцев.
- Чего тут удивляться. Море-то отсюда далеко.
- А техники согнали уйму. Прямо к штурму неприступной цитадели приготовились. Как село-то называется - не Берлин ли?
- Не совсем, но похоже. Запомни - лучше противника переоценить. Если он окажется не таким сильным, как мы думаем, то сломаем его быстрее, - в разговор вновь вступил Кондратьев.
- Лорда Дрода здесь нет. Рановато уехал. Вот был бы прекрасный повод для выступления перед коллегами - дармоедами... Ого, смотри, никак на переговоры отправились.
К селу мчался армейский "газик" с натянутым брезентовым верхом На дверях были нарисованы желтые саламандры в красных кругах, что говорило о его принадлежности к инженерным войскам Московского округа.
Колеса утопали в снегу почти до дисков, но "газик" проявлял чудеса проходимости и спокойно мог поспорить с лучшими иностранными внедорожниками. Это был его звездный час. Участвуй он в каком-нибудь ралли, наподобие "Кэмел-Трофи", обеспечил бы себе призовое место. А стань свидетелями его подвига высокопоставленные военные чины из стран третьего мира, безусловно заказали бы для своих армий крупные партии таких машин. Но единственные выходцы из стран третьего мира могли оказаться только в селе, а они-то вряд ли станут расписывать у себя на родине, если вернутся туда, конечно, все достоинства "газиков". Нет, не получат наши выгодных заказов.
Из полуприкрытого окна машины высовывалась кривая палка, на которой болтался кусок белой тряпки, выполнявший функции парламентерского флага, но больше он походил на наволочку, вывешенную сушиться после стирки.
Метрах в тридцати справа от себя Кондратьев увидел телеоператора. Тот разложил уже свою треногу, взгромоздил на нее камеру. Приникнув глазом к объективу, он вел камерой следом за удаляющимся газиком, совсем как снайпер, следивший за целью в оптический прицел. Эффектную он получит картинку, если "газик" начнут обстреливать или он подорвется на мине. Оператор был одет в камуфляжную форму, чтобы не очень привлекать к себе внимания как федералов, так и боевиков, которые, завидев среди позиций что-то пестрое, могут наобум выстрелить.
Тем временем "газик" без каких-либо происшествий добрался до селения и скрылся среди улиц. Теперь его видели только вертолетчики.
Телеоператор еще с минуту снимал опустевшую дорогу, потом выключил камеру, обернулся, постоял в раздумье несколько секунд, а потом понял, что и в лагере происходят события, достойные его внимания, приободрился, широким жестом развернул камеру на 180 градусов и стал снимать все подряд, до чего мог дотянуться. Пальцы его быстро бегали по кнопкам, точно он играл на каком-то странном инструменте, вот только музыку эту никто не слышал.
- Ты можешь опять попробовать стать телезвездой, - сказал Кондратьев.
- Я подумаю. Они имеют очень плохое свойство, - Голубев смотрел на оператора. Егерь отшатнулся невольно, когда траектория, по которой прошел объектив камеры, попала прямо на него, но камера не задержалась, пошла дальше, - стоит появиться одному из них, глазом не успеешь моргнуть, как к тебе лезет уже с десяток человек с микрофонами и начинают расспрашивать, что, собственно, здесь происходит и как настроение. И делают они это, надо заметить, как раз в то время, когда выдалась свободная минута и хочется не на вопросы отвечать, а отдохнуть. Ну что я им скажу? Что сам ничего почти не знаю, а какое тут может быть настроение? Не праздничное же, сами должны понимать. А если начнешь им все это объяснять, обидятся.
- Работа у них такая, а потом должна же общественность знать, как мы тут доблестно воюем. Пойди к нему, спроси, можно ли передать привет домой. Он не откажет.
Вскоре оператор снял камеру, сложил треногу и, подхватив пожитки, резво двинулся на поиски новых объектов для съемок. Направься он к егерям, они, недолго думая, бросились бы от него бежать, как от прокаженного, благо, обремененный тяжелой аппаратурой, он не смог бы за ними угнаться.
Оператор не обратил на них ровно никакого внимания. Его заинтересовал командный пункт.
Обидно, что все были заняты каким-то делом: артиллеристы колдовали возле орудий, танкисты с серьезным видом высовывались из люков и только егеря были чужими здесь. Им отвели роль слоняющихся без дела дармоедов, что утомляло похлеще, чем самая тяжелая работа. Время тянулось до отвращения медленно, и сколько продлится такое ожидание - ведомо было только руководству, а оно пока хранило молчание и в свои планы подчиненных не посвящало.
Переговоры с равным успехом могли либо затянуться, либо быстро разрешиться, если боевики возьмут и просто застрелят парламентеров, не найдя в споре более весомых аргументов, чем несколько пуль. Тогда уж точно станет понятно, что решение проблемы дипломатическим путем невозможно. От безделья скоро начнешь выть как собака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61