Развитие организма шло с замедлением. Окажись он в школе, сверстники заклевали бы его обидными прозвищами "карлик", "недомерок" и прочими. Кулаками Малик ничего не доказал бы. Он был слабым бойцом, знал это и, вероятнее всего, пырнул бы ножом обидчика, подкараулив его в подворотне или подъезде.
Малик выбрался из комбинезона, который валялся теперь у его ног. На нем остались черные мешковатые штаны, вытянутые на коленках пузырями, синяя спортивная куртка, потертая и засаленная, за поясом штанов - пистолет, в кармане куртки - граната и выкидной нож. Малик сжимал его рукоятку.
Зубы у него начинали клацать. Пот на спине остывал, испарялся и впитывался обратно в кожу.
- Очень хорошо, - сказал Алазаев, посмотрев на Малика. - Иди.
Малик обреченно двинулся к дороге. Плечи его поникли, голова чуть опустилась вперед. Он таранил воздух. Ноги шаркали, загребая снег, как у старика, для которого высоко поднимать ноги - уже слишком тяжело. Вид у него был таким жалким, что даже самое черствое сердце при виде его должно было наполниться состраданием. Попроси Малик кусок хлеба, вряд ли ему откажут.
Один раз он поскользнулся, но успел выставить руку, на которую и упал, и еще на коленки, потом поднялся, отряхнул налипший на одежду снег, проверил, не выпали ли граната с пистолетом, побрел дальше.
Боевики залегли на холме, приготовили оружие. Теперь снег забился и под одежду. Тела начинали неметь, как после укола обезболивающего. Интересно, сколько нужно времени, чтобы это ощущение распространилось на все органы? Потом можно проводить хирургическую операцию без анестезии.
"Газик" громким тарахтением на полминуты предвосхитил свое появление. Услышав его, Малик, только что закончивший заниматься растяжкой, резво рванул навстречу приближающемуся автомобилю, потом перешел на шаг.
Из выхлопной трубы "газика" периодически вырывались клубы черного едкого дыма, которые не растворялись в воздухе, висели над дорогой плотной тучей, словно машина специально оставляла за собой дымовую завесу.
Даже те жалкие сорок километров, видимо, были предельной скоростью, с которой "газик" мог перемещаться. Он скрипел, трещал, казалось, что сварные швы на его корпусе не выдержат такого напряжения и лопнут, машина начнет разваливаться, теряя сперва крылья, потом выпадут двери, сорвется брезентовая крыша. Он трансформируется в модификацию, предназначенную для более теплого климата: для Африки, Средней Азии или Латинской Америки. Потом останется только рама со все еще работающим двигателем, а затем и она осядет носом в снег, потому что сдуются шины.
Алазаев поймал на мушку автомата смутно видневшегося за лобовым стеклом водителя. Стрельнуть или не стрельнуть - вот в чем вопрос. Водителя убить нетрудно, но потерявшая управление машина может перевернуться, пассажиры получат травмы. Зачем рисковать?
Машину постоянно заносило от того, что задние колеса старались обогнать передние. Чтобы не дать им этого сделать, водитель с нечеловеческой скоростью вертел руль, который, кстати, не снабдили гидроусилителем, и потому он требовал колоссальных усилий - час такой дороги накачивал мышцы на руках получше любого тренажерного зала, причем бесплатно.
Малик бежал навстречу автомобилю, смешно размахивая руками. Он то ли отбивался от насекомых, то ли вообразил себя мельницей или вертолетом. Задыхаясь, он что-то кричал, но ветер уносил в сторону почти все слова. На холм, на котором укрылись боевики, ветер забрасывал какие-то обрывки, точно Малик в одночасье выучил непонятный язык и теперь изъяснялся только на нем, забыв родной.
Водитель, увидев приближающегося человека, ударил по тормозам. Колеса, взвизгнув, замерли - их заклинило, будто в них кто-то загнал железный штырь, но машина продолжала ехать вперед, как на лыжах, медленно разворачиваясь левым боком, надвигаясь, как снежная лавина, на остановившегося и онемевшего Малика. Колеса загребали снег, счищали его с дороги, как скребки. Малик стоял, как столб, который установили посреди дороги сильно подвыпившие ремонтники, и боялся сойти с места, точно очертил вокруг себя мелом круг, через который не могла пробраться никакая нечистая сила, а к ней можно было отнести и извергающий черный дым и пышущий жаром автомобиль - этакий дракон, сделанный колдуном-неоконструктивистом.
"Газик" сбил бы его, как бита городошную фигуру, как шар для боулинга кеглю. Алазаев закрыл глаза, потому что ему было больно видеть, как Малика превращают в мешок из невыделанной кожи, набитый переломанными костями, причем помешать этому, даже если выпустит по автомобилю весь автоматный рожок, а потом еще один, он все равно не сможет. Сердце защемило, только бы не издохнуть от сердечного приступа.
Малик сдвинулся с места, сделал сперва один нерешительный шаг, потом другой, гипнотическое очарование надвигающейся смерти ослабло, он отскочил в сторону - прямо на обочину, которая казалась такой же твердой, что и дорога, но на самом деле оказалась ненадежной, как болотная топь, в которую он провалился по колени.
Автомобиль, едва не задев его, припорошив снегом и обдав ветром, проскочил мимо, остановился, оставив Малика метрах в десяти позади себя.
Водитель ногой пихнул дверь. На ней синей изолентой были выведены две буквы - TV.
Дверь отворилась, болталась на петлях туда и обратно. В эту секунду автомобиль стал напоминать старую развалившуюся избушку.
Малик выбрался из снежной топи. Коленки его дрожали от пережитого страха. Шел он нетвердой походкой, точно сильно нагрузившись спиртным. Ноги прогибались в коленках, тело клонилось к земле, и, чтобы не упасть, Малик, доковыляв до машины, ухватился за борт, как за спасательный круг.
- Ты что под колеса лезешь? - закричал водитель.
Он спрыгнул в снег, распрямился и смотрел на Малика. У того дрожали губы, отвечал он заикаясь, точно сильно продрог, с трудом складывая в слова отдельные звуки, чему очень мешали стучащие друг о друга зубы.
- Т-там-м, рас-ссс-т-тяжка на до-дор-роге.
На водителе был серый маскировочный комбинезон, но без знаков отличия и нашивок, говорящих о его принадлежности к тому или иному подразделению. Очевидно, водитель был штатским, а комбинезон раздобыл либо на базаре, либо выпросил у федералов, у которых на складах такого добра хватило бы, чтобы одеть армию, по численности не уступающую той, что была в Советском Союзе.
Водитель стоял раскованно, широко расставив ноги. Он никого не боялся, смотрел на Малика с каким-то пренебрежением и превосходством, точно хозяин, к которому подбирается недостойный слуга, чтобы вымаливать прощение. Он недоволен тем, что слуга идет, а не ползет на коленях. Водителю очень подошла бы в эту минуту сигара, гуляющая из одного угла рта в другой, а в руке - стек или плетка, которыми он должен отхлестать провинившегося слугу, чтобы впредь он никаких ошибок не совершал и не становился причиной беспокойств для хозяина. Слишком самоуверенный тип. И это несмотря на грязную черную куртку, затертые вылинявшие джинсы и стоптанные ботинки, несмотря на небритость, синяки под глазами от недосыпа и запущенный опухший вид, будто минувшим вечером водитель страшно пил и все еще мучился от похмелья. Изо рта у него несло не спиртным, а табаком, смешанным с чем-то кислым. Он обнажил желтые зубы. С одного взгляда становилось понятно, что он не следует советам рекламы, зубы чистит очень редко, совершенно не заботясь об их белизне. Он был выше Малика минимум на две головы и примерно в полтора раза шире его в плечах. Малик смотрелся рядом с ним этаким пигмеем или обычным человеком, но попавшим в страну великанов. В присутствии таких людей Малик испытывал чувство неполноценности из-за своей комплекции, замыкался, становился угрюмым и старался побыстрее уйти куда-нибудь, чтобы и его никто не видел, и ему на глаза не попадались такие великаны.
Отворились задние дверцы машины. На снег по обе стороны автомобиля вывалилось еще два человека. Один из них поскользнулся, невольно толкнул Малика. Тот полетел прямо на водителя, который, чтобы избежать столкновения, выставил вперед руки, но получилось, что он будто приготовил их для объятий и спешит заключить в них Малика. Тот не преминул этим воспользоваться, налетел на водителя, легонько сжал его, а потом отступил на шаг-другой.
Окровавленное лезвие кинжала тускло блеснуло в его руке.
Водитель крякнул. На лице его появилось недоумение. До бронтозавра так же долго доходит, что на него кто-то напал, вгрызается в бок огромными челюстями, но боль еще не докатилась до мозга. Водитель начал медленно оседать в снег, а ноги его словно плавились, как кусочек масла, попавший на горячую сковородку. Они подломились. Водитель осел на колени, откинулся назад, а потом и вовсе сложился, совсем как резиновая надувная кукла, из которой наполовину спустили воздух.
- Э-э-э? Что такое с ним? - спросил один из репортеров озадаченно, но совсем не испуганно.
На нем была темно-синяя бейсболка с названием хоккейного клуба. Малик сделал такой вывод только потому, что помимо надписи на кепке была вышита еще и эмблема клуба с двумя хоккейными клюшками. Малик окрестил его "хоккеистом". Ему было лет сорок. Длинные седоватые волосы завязаны в пучок, наподобие конского хвоста. Малика стала глодать зависть, когда он рассмотрел темно-синюю джинсовую куртку "хоккеиста" с белым меховым воротником. Руки рвались сейчас же сорвать ее, примерить, но Малик удержался. Никуда эта куртка от него не уйдет.
Второго Малик разглядеть пока не мог. Тот стоял за машиной.
"Хоккеист" не понял, что произошло, хлопал ресницами и полагал, наверное, что с водителем случился нервный припадок и он потерял сознание. В аптечке, которую по правилам ГИБДД полагалось иметь в каждом автомобиле, наверняка есть нашатырный спирт, так что водителя можно вернуть в сознание. Если не поможет нашатырный спирт, придется везти его больницу. Это вполне преодолимые трудности.
- Заболэл он, - сказал Малик, справившись с заиканием, - ты на месте лучше стой, а то тоже заболеешь.
Говоря это, Малик перебросил нож в левую руку. Он убрал бы его, но окровавленное лезвие испачкает куртку, а вытереть кровь он пока не мог. В правую он взял пистолет и с гаденькой улыбочкой наставил его на репортера. Второй, завидев, в чем дело, строить из себя героя не стал, на Малика с кулаками не бросился, а остался на месте. Вот только лицо его побледнело, потускнело, осунулось, подпорченное грустью. Он был помоложе своего спутника, но гораздо старше Малика.
Малик отступил от машины, чтоб видеть обоих.
- Эй ты, - он указал пистолетом на того, что стоял за машиной, - не прячься, встань рядом с ним.
Пистолет очертил в воздухе маршрут, по которому должен был перемещаться репортер.
- Кто вы?
Малик оставил этот вопрос без ответа, сделал еще один шаг назад, быстро обернулся. С холма к нему спешили остальные боевики. Репортеры заметили их только сейчас. Теперь у них должны были рассеяться надежды на спасение.
- К-к-то вы? - вновь повторил репортер.
Заикание - болезнь заразная. Получалось, что она передается от человека к человеку по воздуху. Наблюдение, достойное клинического исследования.
- Ты про нас так много наговорил. Что ты, такой глупый - сам еще не догадался, кто мы?
- О вас - наговорил?
- Ну не о нас - о таких, как мы.
- Вы нас убьете?
- Нет. Интервью дадим.
Малик заулыбался своему остроумию, но репортеры были так напуганы, что не оценили эту шутку, чем немного расстроили Малика. Причину их страхов понять легко. Некоторые боевики жестоко расправлялись с пленными, вспарывали им животы, перерезали горло. Малик видел такие казни, но забавы в этом находил для себя мало.
Кровь хлестала из водителя, как вино из порезанного бурдюка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61