Фары осветили особняк Джатто. Второй раз за этот день они приехали сюда за информацией.
Ворота к вилле Джатто были раскрыты, и это тревожило. За ними лежали два охранника, рубашки на груди потемнели от крови. Дрю проехал к дому. Он не осторожничал: те, кто убил охранников, давно уехали. То, что в доме не горел свет, подтверждало его подозрения. Нападение было совершено днем.
Он затормозил у дверей в дом и быстро вышел из машины, за ним бежала Арлен. На ступеньках лежали три мертвых охранника. Дрю открыл дверь, вошел внутрь, нашел выключатель и включил свет. На какую-то секунду он окаменел от вида лежащих перед ним тел, а потом быстро начал обследовать комнаты. Смерть. Везде смерть.
Джатто лежал в шезлонге за бассейном. Горло перерезано, халат намок от крови.
— Двое, что были у ресторана. Блондин и рыжий, — сказала Ар-лен. — Они были здесь. Дрю кивнул.
— Это единственное объяснение, которое приходит на ум, — предложила Арлен. — Они заставили Джатто говорить. О Медичи. Они поняли, в какое время его лучше брать. Как и мы.
— Я не верю в совпадение. То, что случилось у ресторана, и то, что произошло здесь, — связано, — он посмотрел на тело Джатто. — Хотелось бы мне знать, что надо сделать с человеком, умирающим от рака, чтобы заставить его страдать больше, чем от этой болезни? Как можно заставить его говорить, если он не хочет этого и знает, что за этим все равно последует смерть?
Дрю оттянул в сторону халат на Джатто и обнаружил страшные увечья на его теле.
— Да, у этих ребят есть дар, — скривившись, сказал он.
— Но Джатто не сказал им о нас, — возразила Арлен. — Иначе они сначала убрали бы нас и только потом взялись за Медичи. Дрю опять кивнул.
— Надеюсь, Бог пощадит тебя, Джатто. В конце ты сделал чертовски хорошее дело.
— Блондин и рыжий, — сказала Арлен. — Зачем им нужен Медичи?
— Может, у них та же причина, что и у нас.
— Кардинал?
— Если бы я знал. Идут ли эти ребята параллельно с нами? Или они идут за нами?
— Дрю, они достаточно квалифицированны, возможно — они впереди нас.

Книга четвертая
«КУРС НА СТОЛКНОВЕНИЕ»
Символы смерти
1
Мехико.
Сидя на заднем сиденье своего “мерседеса”, Арон Розенберг воспользовался телефоном и приказал телохранителям еще раз перепроверить до его приезда, нет ли перед домом подозрительных личностей. Не произошло ничего, что вызвало бы беспокойство, но теперь, когда он и Хэлловэй решили выполнить свое деловое соглашение, Розенберг просто не мог быть спокоен. После исчезновения отца его постоянно терзали дурные предчувствия. Роман жены с ее телохранителем только усиливал беспокойство. И вот, несмотря на уверения Хэлловэя о том, что Сосулька и Сет уничтожат “Ночь и Туман”, никаких известий об успешном продвижении их миссии не поступало. А ведь именно предсказания Хэлловэя об их успехе заставили Розенберга согласиться пойти на риск, связанный с отправкой товара. Если “Ночь и Туман” узнают о товаре или дьявол узнает о том, что у “Ночи и Тумана” есть возможность раскрыть природу этого товара и тех, кто отдал приказ об отправке, у нас будет два врага, подумал Розенберг. И нападут оба, хотя и по разным причинам.
“Мерседес” попал в пробку. Впереди, из-под капота грузовика, забитого клетками с цыплятами, валил дым. Рядом стояли и жестикулировали какие-то люди. “Какого черта я делаю в этой стране?” — спросил себя Розенберг. На мгновение он представил горы, реки, леса… Розенберг резко поверну лея к телохранителю слева, а потом так же резко к сидящему впереди. Безумие, подумал он. Еще сам не понимая, что делает, он открыл встроенный в переднее сиденье бар, достал оттуда бутылку текилы, наполнил стакан и залпом выпил эту маслянистую жидкость. Когда текила достигла его желудка, “мерседес” тронулся с места — грузовик отбуксовали на обочину.
Но запах выхлопных газов просачивался и через кондиционер. От смеси теплого профильтрованного воздуха и текилы Розенбергу захотелось срыгнуть. Он поднес ладонь ко рту, как бы стараясь приглушить кашель, мечтая как можно скорее добраться до уборной.
Может, Мария будет в настроении и захочет еще разок “завести” его, фантазировал Розенберг. Все что угодно, только бы отвлечься от проблем. Она обязана ему. Разве он не заваливал ее щедрыми подарками? Разве он стал раздувать скандал из-за ее измены?
Шофер умудрился свернуть на просторную Пасио-де-ля-Реформа и, не сбавляя скорости, доехал до испанского особняка, зажатого с двух сторон высотными зданиями. Телохранители вышли из “мерседеса” и проверили окружающую обстановку на предмет возникновения опасности.
По-видимому, все было спокойно. Один из них кивнул Розенбергу. У входа в особняк появился охранник. Розенберг стрелой пронесся от машины по каменным ступеням в вестибюль своего дома и замер, прислонясь к стене. Он признавал, что его прибытие вряд ли исполнено достоинства, но и смерть, от кого бы она ни исходила, также не исполнена достоинства. Охранники, возможно, подшучивают между собой над ним и его страхами, но он платит им хорошие деньги, и они могут подшучивать сколько влезет, — главное, чтобы они выполняли свою работу.
Увидев служанку, которая удивленно смотрела на него, стоя у лестницы, Розенберг отошел от стены.
— Все в порядке, — сказал он по-испански. — От этой жары стало немного не по себе. Твоя госпожа наверху?
— Нет, сеньор Розенберг, — ответила она. — Ваша жена ушла.
— Ушла? — нахмурился Розенберг. — Куда?
— Она мне не сказала, сеньор.
— С Эстэбаном?
— Ну, конечно, со своим телохранителем.
Со своим телохранителем? — подумал Розенберг. Со своим телонарушителем, так будет точнее.
Он быстро поднялся по лестнице. “Черт, пока я рискую, они целыми днями трахаются!”
Поднявшись наверх, он замер на месте, услышав доносящиеся из комнаты Эстэбана, в конце коридора, голоса. Голоса были слишком тихими, и Розенберг не мог точно определить, кому они принадлежат, но говорили мужчина и женщина. У него вдруг возникло сильное подозрение, что служанка либо ошиблась, либо ей было приказано обмануть его. Он был не в силах решить другие свои проблемы, но уж эту-то он решит прямо сейчас.
Розенберг рванулся к комнате Эстэбана и, пройдя всего несколько шагов, понял, что голоса в действительности шли из комнаты служанки, — она забыла выключить мыльную оперу, которую показывали по телевизору. Но, и поняв это, Розенберг уже не мог остановиться.
Он распахнул дверь в комнату Эстэбана и, будучи полностью уверен, что застанет свою жену на кровати в объятиях телохранителя, ворвался внутрь.
Никого не было. Комната была пуста, но то, что Розенберг увидел на кровати, было настолько страшнее того, что он ожидал увидеть, что у него подкосились колени. Он схватился за бюро Эстэбана и попытался взять себя в руки. Как только он почувствовал, что может сдвинуться с места, Розенберг шагнул к кровати, стянул простыню и прижал ее к себе. Казалось, железный обруч сжимает ему грудную клетку. Он резко развернулся и нервно посмотрел назад, испугавшись, что служанка поднялась за ним и увидела то, что было на простыне. Она и сейчас могла подняться сюда, удивленная его поведением. Необходимо было спрятать простыню.
Розенберг скомкал ее и запихнул под пиджак, надеясь, что служанка не заметит ее, когда он будет идти к себе в спальню. Зайдя в комнату, он рванулся к туалетному столику, чтобы спрятать простыню, и тут увидел в зеркале отражение собственной кровати итого, что было на простыне.
То же самое в комнате Эстэбана. Огромное, черное, пугающее настолько, что, скомкав и запихнув эту простыню вместе с первой в ящик туалетного столика, Розенберг даже не вспомнил о комнате, которую он снимал специально для секретных переговоров. Он элементарно запаниковал и бросился к телефону у кровати.
2
Розенберг использовал небезопасный телефон, и эта глупая неосмотрительность напугала Хэлловэя. Он понимал, что нарушение процедуры в сочетании с невразумительным бормотанием, — результат полной потери Розенбергом контроля над собой.
— Ради Бога, помедленнее, настаивал Хэлловэй. — О чем ты? Что ты нашел?
— Череп! Проклятый череп! Нарисован черной краской на моей простыне! И на простыне телохранителя моей жены тоже!
— Спокойно. Это может означать совсем не то, что ты думаешь. Возможно, это просто угроза. Нет причин думать, что…
— Если мы имеем дело с “Ночью и Туманом”, я должен так думать! Это больше, чем просто угроза! Ты знаешь, что еще означает этот символ! Те, кто нарисовал его, хотят напомнить, что они знают о
Хэлловэй понизил голос, чтобы не привлекать внимания телохранителей в коридоре:
— Хорошо. Предположим, они напоминают нам, — какая разница? Это ничего не меняет. Мы и так знаем, что они вычислили нас.
— Это меняет все! — Розенберг был на грани истерики. — Это доказывает то, что они не успокоятся, взяв наших отцов! Теперь им нужны мы! Следующее поколение тоже должно пострадать! Они в состоянии это сделать! Они способны проникнуть в мой дом, несмотря на все меры предосторожности!
— Мы не можем продолжать говорить на эту тему по этому телефону, — предупредил Хэлловэй. — Заканчиваем. Позвони через час по…
— И это еще не все! — кричал Розенберг. — Почему два черепа? Почему на моей кровати? Почему на кровати телохранителя моей жены?
— Думаю, для двойного эффекта, чтобы…
— Проклятье, ты не понимаешь! Я старался изображать, что сам ничего не подозреваю! Но “Ночь и Туман” знает! Поэтому они нарисовали черепа на двух кроватях! Они говорят мне, что знают обо мне все, — и то, с кем трахается моя жена тоже! Они дают понять, что знают все мои секреты! Все наши секреты, Хэлловэй! Товар! Отправка! Если они узнали о…
— Ты торопишься с выводами.
— Тороплюсь с выводами? — простонал Розенберг. — О Господи, зачем я только решил иметь с тобой дело? Ты так самоуверен, что не можешь признать…
— Сет и Сосулька позаботятся о…
— Позаботятся? Но еще не позаботились, не так ли? А это единственное, что меня волнует! Пока эта парочка охотится за тенями, у меня здесь возникает конкретная ситуация! Я прямо сейчас отменяю наше соглашение!
— Что ты!..
— Или так, или ты даешь мне возможность остановить отправку! Мне не нужны два врага, Хэлловэй! Если наши клиенты узнают, что мы продолжаем это дело, не предупредив их о том, что у “Ночи и Тумана” есть возможность выяснить все насчет товара, они приедут за нам и Они сделают все так, что мы поймем: “Ночь и Туман” — ерунда по сравнению с ними!
— Но я говорю тебе…
— Нет, это я тебе говорю! Как только я повешу трубку, я позвоню в Рио! Я сделаю то, что сразу должен был сделать! Я скажу им “нет”! А потом буду уповать на то, что Господь поможет твоим двум маньякам остановить “Ночь и Туман”!
У Хэлловэя пересохло во рту. Он не сомневался в том, что Розенберг говорил всерьез. Ситуация вышла из-под контроля. Баланс нарушен.
Он облизал сухие губы.
— Хорошо. Если ты думаешь, что так будет лучше.
3
Хэлловэй повесил трубку. Правда была в том — и он никогда бы не осмелился сказать ее Розенбергу, — что ему позвонили уже трое из их группы, и все о черепах. Миллер из Сент-Пола обнаружил один, нарисованный на дне его осушенного бассейна. Куллодэн из Бристоля — на бильярдном столе. Свенсон из Гетеборга — на полу в кухне.
Существовала параллель, которая тревожила Хэлловэя. В каждом случае символ был нарисован в доме жертвы. Этим как бы хотели сказать: “Мы можем достать тебя в любом месте, даже там, где ты чувствуешь себя в полной безопасности. Но если мы захотим, мы можем нарисовать эти символы там, где их увидят все, например, на твоем рабочем месте или там, где их увидят соседи. Мы можем выставить тебя напоказ, унизить твоих жену и детей, подставить под удар твой бизнес. А потом? Ты надеешься, мы удовлетворимся этим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52