Я видела его, говорила с ним, и итог всего этого можно выразить в двух простых словах: мне не удалось. Столько же вероятности для меня стать миссис Армадэль Торп-Эмброзской, сколько английской королевой.
Написать Ольдершо? Возвратиться в Лондон? Нет, прежде надо подумать немножко. Нет, ещё не теперь.
Дайте мне подумать. Я потерпела полную неудачу — неудачу при всех обстоятельствах, склонявшихся в пользу успеха. Я поймала его одного на дорожке перед домом: он чрезвычайно смутился, но в то же время был совершенно готов выслушать меня. Я пробовала тронуть его сначала спокойно, потом со слезами и тому подобным. Я взяла на себя роль бедной, невинной женщины, которую он оскорбил. Я сконфузила, я заинтересовала, я убедила его. Я заговорила с таким чувством о его разлуке с другом, разлуке, которой я была невинной причиной, что заставило его противное, румяное лицо страшно побледнеть и просить меня, наконец, не огорчать его. Но какие бы другие чувства ни возбудила я в нём, я не пробудила его прежние чувства ко мне: я видела это по его глазам, когда он смотрел на меня; я чувствовала это по его пальцам, когда он пожимал мне руку. Мы расстались друзьями, но не более.
Разве для этого, мисс Мильрой, устояла я от искушения, когда знала, что вы каждое утро гуляете в парке? Я упустила время и позволила вам занять моё место в расположении Армадэля, упустила! Я никогда ещё не сопротивлялась искушению, не пострадав за это каким бы то ни было образом. Если бы я последовала моим первым мыслям в тот день, когда я простилась с вами, молодая девица… Хорошо, хорошо! Теперь это всё равно. Передо мною будущее; вы ещё не миссис Армадэль, и я скажу вам ещё одно: на ком ни женился бы он, он никогда не женится на вас. Если я не отплачу вам другим образом, верьте мне, что бы там ни вышло, а я отплачу вам в этом!
К удивлению моему, я не взбешена. В последний раз, когда я была в таком спокойном состоянии при серьёзной неудаче, из этого вышло что-то, чего я не смею написать даже в моём собственном дневнике. Я не стану удивляться, если и теперь из этого выйдет что-нибудь.
Возвращаясь назад, я зашла в квартиру Бэшуда в городе. Его не было дома, и я оставила записку, в которой велела ему прийти поговорить со мной вечером. Я намерена освободить его от обязанности подсматривать за Армадэлем и мисс Мильрой. Я ещё не придумала способ разрушить её надежды в Торп-Эмброзе так, как она разрушила мои. Но когда наступит время и я придумаю — не знаю, до чего доведёт меня оскорблённое чувство — и тогда, может быть, неудобно, а может быть, и опасно иметь поверенным такую мокрую курицу, как Бэшуд.
Я подозреваю, что более расстроена всем этим, чем предполагала. История Мидуинтера опять начинает преследовать меня без всякого к тому повода.
Тихий, торопливый стук в дверь с улицы! Я знаю, кто это. Только рука старого Бэшуда может стучать таким образом.
* * *
Девять часов. Я только что отвязалась от него. Он удивил меня, явившись в расстроенном виде.
Оказалось (хотя я его не приметила), он был в большом доме, пока я гуляла с Армадэлем, и видел, как мы разговаривали на дорожке, а позже слышал, что говорили слуги, которые также видели нас. Мудрое мнение в людской состоит в том, что «мы помирились» и что господин их, вероятно, всё-таки женится на мне. «Он влюблён в её рыжие волосы» — вот какое изящное выражение употребили на кухне. «Барышня не сможет сравниться с ней, и худо придётся барышне». Как я ненавижу грубые привычки низкого класса!
Пока старик Бэшуд рассказывал это, мне показалось, что он конфузился и терялся более обыкновенного. Но я не приметила того, что с ним было в действительности до тех пор пока не сказала ему, что он должен предоставить дальнейшее наблюдение за мистером Армадэлем и мисс Мильрой мне. Вся кровь, которая только была в слабом теле этого старика, как будто сбежала с его лица. Он сделал необыкновенное усилие над собой; он имел такой вид, как будто был готов упасть мёртвым с испуга от своей собственной смелости; но он всё-таки задал вопрос, лепеча и заикаясь и отчаянно комкая в обеих руках свою отвратительную шляпу.
«Извините, мисс Гуи… Гуи… Гуильт! Неужели вы выходите замуж за мистера Армадэля?» Ревнует — если я видела ревность на лице мужчины, то я видела её на его лице, — он ревнует к Армадэлю, в его лета! Если бы я была в духе, я захохотала бы ему в лицо. Теперь же я рассердилась и потеряла всякое терпение. Я сказала ему, что он старый дурак, и приказала ему спокойно заниматься своим обычным делом, пока я не пришлю ему сказать, что он мне опять нужен. Бэшуд покорился по обыкновению, но было что-то необъяснимое в его водянистых старых глазах, когда он простился со мной, чего я ещё никогда не примечала в них прежде. Любви выпала честь производить в людях всякого рода странные изменения. Неужели это действительно возможно, что любовь сделала мистера Бэшуда настолько мужественным, что он даже рассердился на меня?
* * *
Среда. Моё знание привычек мисс Мильрой вызвало у меня вчера вечером подозрение, которое я сочла нужным проверить сегодня утром.
Она всегда имела обыкновение, когда я жила в коттедже, гулять рано утром перед чаем. Когда я сообразила, что часто пользовалась этим самым временем для тайных свиданий с Армадэлем, и мне пришло в голову, что моя бывшая ученица, может быть, вырывает лист из моей книги и что я могу сделать какие-то полезные открытия, если направлю свои стопы к саду майора в этот ранний час. Я не принимала капель, чтобы проснуться рано, провела вследствие этого, ужасную ночь, встала в шесть часов и пошла из своей квартиры к коттеджу по свежему утреннему воздуху.
Не пробыла я и пяти минут у забора сада, как увидела, что она вышла. Мисс Мильрой также, по-видимому, провела дурную ночь: веки её были припухшие и красные, а губы и щёки как будто тоже распухли, точно она плакала. Очевидно, у неё было тяжело на душе; что-то, как скоро выяснилось, заставившее её выйти из сада в парк. Она шла (если только можно назвать ходьбой походку с такими ногами, как у неё!) прямо к беседке, отворила дверь, перешла через мост и все быстрее и быстрее направлялась к нижней части парка, туда, где деревья гуще. Я шла за ней следом по открытому пространству, по-видимому, совершенно неприметно для неё — она была так озабочена, — а когда она замедлила шаги между деревьями, я тоже была между деревьями и не боялась, что она увидит меня.
Скоро послышались тяжёлые шаги, приближающиеся к нам через густой кустарник. Я знала эти шаги так же хорошо, как и она.
«Вот я здесь», — сказала она слабым голосом.
Я стояла за деревьями в нескольких шагах, не зная, с которой стороны выйдет Армадэль из кустарника. Он вышел со стороны, противоположной тому дереву, за которым я стояла. Они сели вместе на валу. Я села за деревом и смотрела на них сквозь кустарник и слышала без малейшего затруднения каждое слово, произнесённое ими.
Разговор начался его вопросом о том, почему она кажется сегодня не в духе и не случилось ли чего неприятного в коттедже. Хитрая девчонка, не теряя времени, произвела нужное впечатление на него: она начала плакать. Он, разумеется, взял её за руку и старался по-своему грубо и прямо утешить её. Нет, её нельзя было утешить. Её ожидала жалкая перспектива; она не спала целую ночь, все думая об этом. Отец призвал её в свою комнату вчера вечером, говорил с ней о её воспитании и сказал ей, что она должна поступить в школу. Место найдено, условия подходят, и как только будут готовы её платья, она должна ехать.
«Пока эта противная мисс Гуильт была в доме, — говорила эта образцовая девица, — я охотно поступила бы в школу, мне хотелось поступить, но теперь совсем другое, я думаю теперь не так: я слишком стара для школы, у меня разбито сердце, мистер Армадэль».
Тут она остановилась, как будто хотела сказать ещё что-то, и бросила на него взгляд, ясно завершавший фразу: «У меня совсем разбито сердце, мистер Армадэль, потому что теперь, когда мы опять стали друзьями, я должна уехать от вас!» Такой наглости, которой постыдилась бы взрослая женщина, способна выказать только молодая девица, на «скромности» которой так упорно настаивают противные сентименталисты настоящего времени!
Даже олух Армадэль понял её. Запутавшись в лабиринте слов, которые не привели ни к чему, он взял её — нельзя сказать за талию, потому что у неё её нет — за китовые усы её корсажа и предложил ей в виде спасения от школы выйти за него замуж.
Если бы я могла убить их обоих в эту минуту, подняв свой мизинец, я ни минуты не сомневаюсь, что я подняла бы его. Теперь же я только хотела посмотреть, как поступит мисс Мильрой.
Она, по-видимому, сочла необходимым (я полагаю, что она встретилась с ним без ведома отца и не забывая, что я прежде неё была предметом расположения мистера Армадэля) выразить добродетельное негодование. Она удивилась, как он мог подумать об этом после его поведения с мисс Гуильт и после того, как отец её запретил ему бывать у него в доме! Разве он хочет заставить её почувствовать, как неизвинительно забылась она? Разве это достойно джентльмена предлагать то, что — он знал так же хорошо, как и она, — было невозможно? И так далее, и так далее. Каждый мужчина с головой понял бы, что значит вся эта пустая болтовня. Армадэль принял это так серьёзно, что начал оправдываться. Он объявил со своей грубой откровенностью, что он имеет серьёзное намерение, что он может помириться с её отцом и что, если майор непременно захочет обращаться с ним как с чужим, то молодые мужчины и молодые девицы в их положении часто венчаются секретно, и отцы и матери, которые не хотели простить им прежде, прощают им после. Такое дерзкое прямое признание в любви, разумеется, оставило мисс Мильрой только два выбора: признаться, что она думала «да», когда говорила «нет», или решиться на новую вспышку гнева. Она была так лицемерна, что предпочла новую вспышку.
«Как вы смеете, мистер Армадэль! Ступайте прочь сейчас же! Это необдуманно, это бездушно, это совершенно неприлично говорить мне такие вещи!» — и так далее, и так далее. Это кажется невероятно, но тем не менее справедливо, что он был так определённо глуп, что поверил ей на слово. Он просил у неё прощения и ушёл, как ребёнок, которого поставили в угол, — самый презренный человек в образе мужчины, на которого только случалось глазам смотреть.
Она подождала, после того как он ушёл, чтобы успокоиться, а я ждала за деревьями, желая посмотреть, как ей это удастся. Взгляд её украдкой устремился на тропинку, по которой он ушёл. Она улыбнулась (справедливее было бы сказать: сделала гримасу, с таким ртом, как у неё), сделала несколько шагов на цыпочках посмотреть ему вслед, опять вернулась назад и вдруг зарыдала. Меня не так легко обмануть, как Армадэля, и я очень ясно видела, что всё это значит.
«Завтра, — подумала я про себя, — ты опять будешь в парке, мисс, совершенно случайно. На следующий день ты заставишь его сделать тебе предложение во второй раз. Через день он осмелится упомянуть опять о тайном браке, и ты только прилично сконфузишься, а ещё через день, если он предложит тебе план и если твои вещи уже уложены для школы, ты выслушаешь его». Да-да, время всегда на стороне мужчины там, где замешана женщина, если мужчина будет настолько терпелив, что позволит времени помочь ему.
Я проследила её возвращение в коттедж и убедилась в том, что она совсем не приметила, как я подсматривала за ней. Я стояла между деревьями и думала. Дело в том, что на меня произвело впечатление то, что я видела и слышала. Чувства, которые я испытывала, нелегко описать. Эта встреча представила мне все в новом свете, показала мне то, что я и не подозревала до сегодняшнего утра, — она действительно любит его.
Как ни тяжёл мой долг, ей теперь нечего бояться, что я не заплачу все до последнего фартинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Написать Ольдершо? Возвратиться в Лондон? Нет, прежде надо подумать немножко. Нет, ещё не теперь.
Дайте мне подумать. Я потерпела полную неудачу — неудачу при всех обстоятельствах, склонявшихся в пользу успеха. Я поймала его одного на дорожке перед домом: он чрезвычайно смутился, но в то же время был совершенно готов выслушать меня. Я пробовала тронуть его сначала спокойно, потом со слезами и тому подобным. Я взяла на себя роль бедной, невинной женщины, которую он оскорбил. Я сконфузила, я заинтересовала, я убедила его. Я заговорила с таким чувством о его разлуке с другом, разлуке, которой я была невинной причиной, что заставило его противное, румяное лицо страшно побледнеть и просить меня, наконец, не огорчать его. Но какие бы другие чувства ни возбудила я в нём, я не пробудила его прежние чувства ко мне: я видела это по его глазам, когда он смотрел на меня; я чувствовала это по его пальцам, когда он пожимал мне руку. Мы расстались друзьями, но не более.
Разве для этого, мисс Мильрой, устояла я от искушения, когда знала, что вы каждое утро гуляете в парке? Я упустила время и позволила вам занять моё место в расположении Армадэля, упустила! Я никогда ещё не сопротивлялась искушению, не пострадав за это каким бы то ни было образом. Если бы я последовала моим первым мыслям в тот день, когда я простилась с вами, молодая девица… Хорошо, хорошо! Теперь это всё равно. Передо мною будущее; вы ещё не миссис Армадэль, и я скажу вам ещё одно: на ком ни женился бы он, он никогда не женится на вас. Если я не отплачу вам другим образом, верьте мне, что бы там ни вышло, а я отплачу вам в этом!
К удивлению моему, я не взбешена. В последний раз, когда я была в таком спокойном состоянии при серьёзной неудаче, из этого вышло что-то, чего я не смею написать даже в моём собственном дневнике. Я не стану удивляться, если и теперь из этого выйдет что-нибудь.
Возвращаясь назад, я зашла в квартиру Бэшуда в городе. Его не было дома, и я оставила записку, в которой велела ему прийти поговорить со мной вечером. Я намерена освободить его от обязанности подсматривать за Армадэлем и мисс Мильрой. Я ещё не придумала способ разрушить её надежды в Торп-Эмброзе так, как она разрушила мои. Но когда наступит время и я придумаю — не знаю, до чего доведёт меня оскорблённое чувство — и тогда, может быть, неудобно, а может быть, и опасно иметь поверенным такую мокрую курицу, как Бэшуд.
Я подозреваю, что более расстроена всем этим, чем предполагала. История Мидуинтера опять начинает преследовать меня без всякого к тому повода.
Тихий, торопливый стук в дверь с улицы! Я знаю, кто это. Только рука старого Бэшуда может стучать таким образом.
* * *
Девять часов. Я только что отвязалась от него. Он удивил меня, явившись в расстроенном виде.
Оказалось (хотя я его не приметила), он был в большом доме, пока я гуляла с Армадэлем, и видел, как мы разговаривали на дорожке, а позже слышал, что говорили слуги, которые также видели нас. Мудрое мнение в людской состоит в том, что «мы помирились» и что господин их, вероятно, всё-таки женится на мне. «Он влюблён в её рыжие волосы» — вот какое изящное выражение употребили на кухне. «Барышня не сможет сравниться с ней, и худо придётся барышне». Как я ненавижу грубые привычки низкого класса!
Пока старик Бэшуд рассказывал это, мне показалось, что он конфузился и терялся более обыкновенного. Но я не приметила того, что с ним было в действительности до тех пор пока не сказала ему, что он должен предоставить дальнейшее наблюдение за мистером Армадэлем и мисс Мильрой мне. Вся кровь, которая только была в слабом теле этого старика, как будто сбежала с его лица. Он сделал необыкновенное усилие над собой; он имел такой вид, как будто был готов упасть мёртвым с испуга от своей собственной смелости; но он всё-таки задал вопрос, лепеча и заикаясь и отчаянно комкая в обеих руках свою отвратительную шляпу.
«Извините, мисс Гуи… Гуи… Гуильт! Неужели вы выходите замуж за мистера Армадэля?» Ревнует — если я видела ревность на лице мужчины, то я видела её на его лице, — он ревнует к Армадэлю, в его лета! Если бы я была в духе, я захохотала бы ему в лицо. Теперь же я рассердилась и потеряла всякое терпение. Я сказала ему, что он старый дурак, и приказала ему спокойно заниматься своим обычным делом, пока я не пришлю ему сказать, что он мне опять нужен. Бэшуд покорился по обыкновению, но было что-то необъяснимое в его водянистых старых глазах, когда он простился со мной, чего я ещё никогда не примечала в них прежде. Любви выпала честь производить в людях всякого рода странные изменения. Неужели это действительно возможно, что любовь сделала мистера Бэшуда настолько мужественным, что он даже рассердился на меня?
* * *
Среда. Моё знание привычек мисс Мильрой вызвало у меня вчера вечером подозрение, которое я сочла нужным проверить сегодня утром.
Она всегда имела обыкновение, когда я жила в коттедже, гулять рано утром перед чаем. Когда я сообразила, что часто пользовалась этим самым временем для тайных свиданий с Армадэлем, и мне пришло в голову, что моя бывшая ученица, может быть, вырывает лист из моей книги и что я могу сделать какие-то полезные открытия, если направлю свои стопы к саду майора в этот ранний час. Я не принимала капель, чтобы проснуться рано, провела вследствие этого, ужасную ночь, встала в шесть часов и пошла из своей квартиры к коттеджу по свежему утреннему воздуху.
Не пробыла я и пяти минут у забора сада, как увидела, что она вышла. Мисс Мильрой также, по-видимому, провела дурную ночь: веки её были припухшие и красные, а губы и щёки как будто тоже распухли, точно она плакала. Очевидно, у неё было тяжело на душе; что-то, как скоро выяснилось, заставившее её выйти из сада в парк. Она шла (если только можно назвать ходьбой походку с такими ногами, как у неё!) прямо к беседке, отворила дверь, перешла через мост и все быстрее и быстрее направлялась к нижней части парка, туда, где деревья гуще. Я шла за ней следом по открытому пространству, по-видимому, совершенно неприметно для неё — она была так озабочена, — а когда она замедлила шаги между деревьями, я тоже была между деревьями и не боялась, что она увидит меня.
Скоро послышались тяжёлые шаги, приближающиеся к нам через густой кустарник. Я знала эти шаги так же хорошо, как и она.
«Вот я здесь», — сказала она слабым голосом.
Я стояла за деревьями в нескольких шагах, не зная, с которой стороны выйдет Армадэль из кустарника. Он вышел со стороны, противоположной тому дереву, за которым я стояла. Они сели вместе на валу. Я села за деревом и смотрела на них сквозь кустарник и слышала без малейшего затруднения каждое слово, произнесённое ими.
Разговор начался его вопросом о том, почему она кажется сегодня не в духе и не случилось ли чего неприятного в коттедже. Хитрая девчонка, не теряя времени, произвела нужное впечатление на него: она начала плакать. Он, разумеется, взял её за руку и старался по-своему грубо и прямо утешить её. Нет, её нельзя было утешить. Её ожидала жалкая перспектива; она не спала целую ночь, все думая об этом. Отец призвал её в свою комнату вчера вечером, говорил с ней о её воспитании и сказал ей, что она должна поступить в школу. Место найдено, условия подходят, и как только будут готовы её платья, она должна ехать.
«Пока эта противная мисс Гуильт была в доме, — говорила эта образцовая девица, — я охотно поступила бы в школу, мне хотелось поступить, но теперь совсем другое, я думаю теперь не так: я слишком стара для школы, у меня разбито сердце, мистер Армадэль».
Тут она остановилась, как будто хотела сказать ещё что-то, и бросила на него взгляд, ясно завершавший фразу: «У меня совсем разбито сердце, мистер Армадэль, потому что теперь, когда мы опять стали друзьями, я должна уехать от вас!» Такой наглости, которой постыдилась бы взрослая женщина, способна выказать только молодая девица, на «скромности» которой так упорно настаивают противные сентименталисты настоящего времени!
Даже олух Армадэль понял её. Запутавшись в лабиринте слов, которые не привели ни к чему, он взял её — нельзя сказать за талию, потому что у неё её нет — за китовые усы её корсажа и предложил ей в виде спасения от школы выйти за него замуж.
Если бы я могла убить их обоих в эту минуту, подняв свой мизинец, я ни минуты не сомневаюсь, что я подняла бы его. Теперь же я только хотела посмотреть, как поступит мисс Мильрой.
Она, по-видимому, сочла необходимым (я полагаю, что она встретилась с ним без ведома отца и не забывая, что я прежде неё была предметом расположения мистера Армадэля) выразить добродетельное негодование. Она удивилась, как он мог подумать об этом после его поведения с мисс Гуильт и после того, как отец её запретил ему бывать у него в доме! Разве он хочет заставить её почувствовать, как неизвинительно забылась она? Разве это достойно джентльмена предлагать то, что — он знал так же хорошо, как и она, — было невозможно? И так далее, и так далее. Каждый мужчина с головой понял бы, что значит вся эта пустая болтовня. Армадэль принял это так серьёзно, что начал оправдываться. Он объявил со своей грубой откровенностью, что он имеет серьёзное намерение, что он может помириться с её отцом и что, если майор непременно захочет обращаться с ним как с чужим, то молодые мужчины и молодые девицы в их положении часто венчаются секретно, и отцы и матери, которые не хотели простить им прежде, прощают им после. Такое дерзкое прямое признание в любви, разумеется, оставило мисс Мильрой только два выбора: признаться, что она думала «да», когда говорила «нет», или решиться на новую вспышку гнева. Она была так лицемерна, что предпочла новую вспышку.
«Как вы смеете, мистер Армадэль! Ступайте прочь сейчас же! Это необдуманно, это бездушно, это совершенно неприлично говорить мне такие вещи!» — и так далее, и так далее. Это кажется невероятно, но тем не менее справедливо, что он был так определённо глуп, что поверил ей на слово. Он просил у неё прощения и ушёл, как ребёнок, которого поставили в угол, — самый презренный человек в образе мужчины, на которого только случалось глазам смотреть.
Она подождала, после того как он ушёл, чтобы успокоиться, а я ждала за деревьями, желая посмотреть, как ей это удастся. Взгляд её украдкой устремился на тропинку, по которой он ушёл. Она улыбнулась (справедливее было бы сказать: сделала гримасу, с таким ртом, как у неё), сделала несколько шагов на цыпочках посмотреть ему вслед, опять вернулась назад и вдруг зарыдала. Меня не так легко обмануть, как Армадэля, и я очень ясно видела, что всё это значит.
«Завтра, — подумала я про себя, — ты опять будешь в парке, мисс, совершенно случайно. На следующий день ты заставишь его сделать тебе предложение во второй раз. Через день он осмелится упомянуть опять о тайном браке, и ты только прилично сконфузишься, а ещё через день, если он предложит тебе план и если твои вещи уже уложены для школы, ты выслушаешь его». Да-да, время всегда на стороне мужчины там, где замешана женщина, если мужчина будет настолько терпелив, что позволит времени помочь ему.
Я проследила её возвращение в коттедж и убедилась в том, что она совсем не приметила, как я подсматривала за ней. Я стояла между деревьями и думала. Дело в том, что на меня произвело впечатление то, что я видела и слышала. Чувства, которые я испытывала, нелегко описать. Эта встреча представила мне все в новом свете, показала мне то, что я и не подозревала до сегодняшнего утра, — она действительно любит его.
Как ни тяжёл мой долг, ей теперь нечего бояться, что я не заплачу все до последнего фартинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70