Это свидание решило все. Мануэль ушёл из гостиницы с поручением найти экипаж для яхты и занять место шкипера на пробном плавание.
Я с тревогой наблюдала за Мидуинтером, пока Армадэль рассказывал нам эти подробности, и потом, когда он вынул аттестаты нового шкипера, которые принёс с собой показать своему другу.
С минуту суеверные предчувствия Мидуинтера затихли, оттеснённые естественным беспокойством за судьбу друга. Он рассмотрел бумаги — после того как он сказал мне, что чем скорее Армадэль попадёт в руки посторонних, тем лучше, — с самым пристальным вниманием и с самым деловым недоверием.
Бесполезно говорить, что аттестаты были написаны правильно и удовлетворительны по содержанию. Когда Мидуинтер возвратил их, на щеках его вспыхнул румянец; он как будто почувствовал неискренность своего поведения и заметил в первый раз, что я рядом и также это примечаю.
«Против аттестатов ничего возразить нельзя, Аллэн. Я рад, что вы наконец получили помощь, которую хотели найти».
Вот всё, что он сказал при расставании. После того как Армадэль ушёл, я больше не видала Мидуинтера: он опять заперся на ночь в своей комнате.
Теперь меня мучает только одно беспокойство. Когда яхта будет готова выйти в море и когда я откажусь занять дамскую каюту, не изменит ли Мидуинтер своего намерения и откажется ли ехать без меня?
* * *
Октября 26. Уже начало будущего испытания. Письмо от Армадэля к Мидуинтеру, которое Мидуинтер сейчас принёс мне. Вот оно:
«Любезный Мид, я так занят, что не могу прийти сегодня. Кончайте вашу работу, ради Бога! Новый шкипер человек деловой. Он уже пригласил англичанина, которого хорошо знает, в помощники шкипера и абсолютно уверен в том, что сможет собрать экипаж дня через четыре. Я умираю от желания подышать морским воздухом, и вы, видимо, также, или вы не моряк? Снасти подготовлены, запасы прибывают на яхту, и мы поставим паруса завтра или послезавтра. Я никогда в жизни не был так весел. Напомните обо мне вашей жене и скажите ей, что она сделает мне одолжение, если приедет тотчас и распорядится насчёт всего, что ей будет нужно в дамской каюте.
Преданный вам А.А.»
Под этим текстом было подписано рукой Мидуинтера: «Вспомни, что я сказал тебе. Напиши! Таким образом отказ покажется ему не таким жестоким, и извинись перед ним, что не можешь ехать на яхте…»
Я написала, не теряя ни минуты. Чем скорее Мануэль узнает (а он непременно узнает это от Армадэля), что решение не ехать на яхте уже принято с моей стороны, тем безопаснее я буду чувствовать себя.
* * *
Октября 27. Письмо от Армадэля в ответ на моё. Он выражает церемонные сожаления, что лишается моего общества в пробном плавании, и вежливо выражает надежду, что Мидуинтер убедит изменить моё решение. Подождёт немного и узнает, что и Мидуинер не поплывёт с ним!..
* * *
Октября 30. Ничего нового до сегодняшнего дня. Сегодня же перемена в нашей жизни наконец совершилась.
Армадэль явился утром в самом шумно-весёлом расположении духа объявить, что яхта готова выйти в море, и спросить, когда Мидуинтер может перебраться на судно. Я сказала ему, чтобы он сам спросил об этом в комнате Мидуинтера. Он оставил меня с ещё одной просьбой передумать и поплыть с ним. Я принесла ещё одно извинение, объявила, что тверда в своём намерении, и села к окну в ожидании результата разговора в смежной комнате.
Вся моя будущность зависела от того, чем закончится разговор между Мидуинтером и его другом. Всё шло так гладко до сих пор. Единственная опасность состояла в том, чтобы Мидуинтер не изменил своего намерения, или, лучше сказать, своего фатализма в последнюю минуту. Если он позволит Армадэлю уговорить себя ехать с ним, разгневанный Мануэль не остановится ни перед чем, он припомнит, что я поручилась ему, что Армадэль поедет из Неаполя один, и он такой человек, что способен рассказать всю мою прошлую жизнь Мидуинтеру, прежде чем яхта выйдет из гавани. Когда я думала об этом и считала минуты, медленно следовавшие одна за другой, а до моего слуха не доходило ничего, кроме шума голосов в смежной комнате, ожидание развязки стало почти невыносимо. Напрасно я старалась приковать своё внимание к тому, что происходило на улице. Я машинально глядела из окна и не видела ничего.
Вдруг — не могу сказать, через сколько времени — шум голосов прекратился, дверь отворилась, и Армадэль в одиночестве показался на пороге.
«Прощайте, — сказал он грубо. — Надеюсь, что, когда я женюсь, жена моя не причинит Мидуинтеру такого разочарования, какое жена Мидуинтера причинила мне!»
Он бросил на меня сердитый взгляд, сердито поклонился и, круто повернувшись, вышел из комнаты.
Я опять видела людей на улице, я видела спокойное море и мачты кораблей в гавани, где стояла яхта. Я могла думать, я могла опять дышать свободно! Слова, спасшие меня от Мануэля, слова, бывшие смертным приговором Армадэля, были сказаны. Яхта должна была уйти без Мидуинтера и без меня!
Охватившее меня чувство восторга почти свело с ума, но это было чувство мгновенное. Сердце моё замерло, когда я подумала о Мидуинтере, который остался один в смежной комнате.
Я вышла в коридор, прислушалась и не услышала ничего. Я тихо постучалась в дверь и не получила ответа. Я отворила дверь и заглянула в комнату: он сидел у стола, закрыв лицо руками. Я молча посмотрела на него и увидела крупные слёзы, струившиеся по его щекам.
«Оставь меня, — сказал он, не отнимая рук от лица. — Я должен один это перенести».
Я вернулась в гостиную. Кто может понять женщин? Мы порой даже сами не понимаем себя. То, что он отослал из кабинета таким образом, поразило меня в самое сердце. Я не думаю, чтобы самая невинная и самая кроткая женщина почувствовала это сильнее меня. И это после того, что я сделала! Это после того, о чём я думала за минуту перед тем, как вошла в его комнату! Кто может это объяснить? Никто, а я менее всех!
Через полчаса дверь его кабинета отворилась, и я услышала, как он торопливо сошёл с лестницы. Я выбежала, не дав себе времени подумать, и спросила, не могу ли я пойти вместе с ним. Он не остановился и не отвечал. Я вернулась к окну и увидела, как он быстро шёл по улице в сторону, противоположную Неаполю и морю.
Теперь я понимаю, что он не слышал меня, в то время я нашла его поведение грубым, жестоким по отношению ко мне. Я надела шляпку и в припадке бешенства от этого поступка послала за коляской и велела кучеру везти меня, куда он хочет. Он отвёз меня, как отвозил всех других приезжих, в музей осматривать статуи и картины.
Я переходила из комнаты в комнату с горящим лицом; все с удивлением смотрели на меня. Я пришла наконец в себя, вернулась в коляску и велела кучеру везти меня назад как можно скорее. Я сбросила манто и шляпку и опять села к окну. Вид моря охладил меня. Я забыла о Мидуинтере и думала об Армадэле и о его яхте. Не было ни малейшего ветра, не было ни облачка на небе, широкие воды залива были так гладки, как зеркало.
Солнце закатилось, короткие сумерки наступили, и их сменила ночь. Я напилась чаю и сидела у стола, думая и мечтая. Когда я окончательно опомнилась и вернулась к окну, взошла луна, а море было спокойно по-прежнему.
Я ещё была у окна, когда на улице увидела Мидуинтера, возвращающегося назад. Я настолько успокоилась, что вспомнила его привычки, и угадала, что он пробовал снять тяжесть с души своей продолжительной прогулкой в одиночестве. Когда услышала, что он вернулся в свою комнату, то решила быть осторожной, чтобы не беспокоить его. Я решила ждать, когда он сам вздумает прийти ко мне.
Скоро услышала, как отворилось окно в его кабинете, и увидела, из своего окна, что он вышел на балкон и, посмотрев на море, поднял руки вверх. На этот раз он постоял, облокотясь на перила балкона и пристально смотря на море, которое поглощало все его внимание.
Долго-долго Мидуинтер не шевелился, потом вдруг увидела, как он вздрогнул, упал на колени, сложив руки, держась за перила балкона.
«Господь да помилует и сохранит тебя, Аллэн! — сказал он набожно. — Прощай навсегда!»
Я посмотрела на море. Дул тихий ветерок, и гладкая поверхность воды сверкала в лунном сиянии. Я опять взглянула на залив — и между мною и полосой лунного света медленно прошло длинное, чёрное судно с высокими, похожими на привидение парусами, скользя по воде бесшумно, как змея.
К ночи яхта Армадэля поплыла в пробный рейс.
Глава III
ДНЕВНИК ПРЕРЫВАЕТСЯ
Лондон, ноября 19. Я опять одна в большом городе, одна в первый раз после нашей свадьбы. Около недели тому назад я отправилась в путь на родину, оставив Мидуинтера в Турине.
Дни были так наполнены событиями с начала этого месяца, а я была так утомлена и душой и телом большую часть времени, что мой дневник оставался в забвении; только несколько отметок, написанных так торопливо и сбивчиво, что я сама едва понимаю их, напоминают мне о том, что случилось после того вечера, когда яхта Армадэля ушла из Неаполя. Я попробую, может быть удастся провести их в порядок без большой потери времени; я попробую, не смогу ли припомнить все обстоятельства по порядку, как они следовали одно за другим с начала месяца.
Третьего ноября, будучи ещё в Неаполе, Мидуинтер получил торопливое письмо от Армадэля из Мессины. «Погода, — писал он, — была прекрасная, и яхта сделала самый быстрый переход, какой только мог я предполагать. Экипаж с виду груб, но капитан Мануэль и его помощник англичанин (последний описан добрейшим существом) прекрасно управлялись с ним». После этого счастливого начала Армадэль, разумеется, продолжал плавание и по совету шкипера решил посетить некоторые гавани в Адриатике, которые, по описанию капитана, стоило осмотреть.
Далее следовал постскриптум, объяснявший, что Армадэль торопился писать, чтобы успеть к неаполитанскому пароходу, и что он снова распечатал письмо прибавить кое-что, забытое им. Накануне отплытия яхты он был у банкира, чтобы взять «несколько сотен золотом», и думает, что забыл там сигарочницу: это была его любимая вещица. Он просил Мидуинтера сделать ему одолжение — постараться найти её и сохранить до будущего свидания.
Вот суть письма.
Я старательно его обдумала, после того как Мидуинтер оставил меня одну после прочтения письма. Я думаю, что Мануэль недаром убедил Армадэля крейсировать в Адриатическом море, в котором гораздо меньше встречается кораблей, чем в Средиземном. Выражения, в которых упоминалось о такой ничтожной потере, как сигарочница, также поразили меня — как предсказание того, что будет. Я заключила, что банковые билеты Армадэля были разменены на золото не по его собственной предусмотрительности и знанию дел. Я подозреваю, что влияние Мануэля было также использовано в этом случае, и опять не без причины. Должна сказать, что во время бессонной ночи эти соображения беспрестанно приходили мне в голову, и время от времени я склонялась к решению о необходимости для меня вернуться в Англию.
Как попасть туда, особенно без Мидуинтера, — я не могла придумать в ту ночь. Я старалась разрешить это затруднение и заснула, измученная к утру, не придумав ничего.
Несколько часов спустя, когда я уже была одета, пришёл Мидуинтер с известием, полученным с утренней почтой от лондонских журналистов. Издатели газет получили от редактора такой благоприятный отзыв о его корреспонденции из Неаполя, что решили предложить ему более ответственную должность с большим жалованьем в Турине. Редакторские инструкции были приложены к письму и его просили не теряя времени выехать из Неаполя к новому месту службы.
Услышав это, я успокоила его, прежде чем он успел задать вопрос, тревоживший его, согласна ли я на переезд. Турин имел в моих глазах большую привлекательность в том отношении, что он находится на дороге в Англию. Я уверила Мидуинтера тотчас, что готова ехать так скоро, как только возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Я с тревогой наблюдала за Мидуинтером, пока Армадэль рассказывал нам эти подробности, и потом, когда он вынул аттестаты нового шкипера, которые принёс с собой показать своему другу.
С минуту суеверные предчувствия Мидуинтера затихли, оттеснённые естественным беспокойством за судьбу друга. Он рассмотрел бумаги — после того как он сказал мне, что чем скорее Армадэль попадёт в руки посторонних, тем лучше, — с самым пристальным вниманием и с самым деловым недоверием.
Бесполезно говорить, что аттестаты были написаны правильно и удовлетворительны по содержанию. Когда Мидуинтер возвратил их, на щеках его вспыхнул румянец; он как будто почувствовал неискренность своего поведения и заметил в первый раз, что я рядом и также это примечаю.
«Против аттестатов ничего возразить нельзя, Аллэн. Я рад, что вы наконец получили помощь, которую хотели найти».
Вот всё, что он сказал при расставании. После того как Армадэль ушёл, я больше не видала Мидуинтера: он опять заперся на ночь в своей комнате.
Теперь меня мучает только одно беспокойство. Когда яхта будет готова выйти в море и когда я откажусь занять дамскую каюту, не изменит ли Мидуинтер своего намерения и откажется ли ехать без меня?
* * *
Октября 26. Уже начало будущего испытания. Письмо от Армадэля к Мидуинтеру, которое Мидуинтер сейчас принёс мне. Вот оно:
«Любезный Мид, я так занят, что не могу прийти сегодня. Кончайте вашу работу, ради Бога! Новый шкипер человек деловой. Он уже пригласил англичанина, которого хорошо знает, в помощники шкипера и абсолютно уверен в том, что сможет собрать экипаж дня через четыре. Я умираю от желания подышать морским воздухом, и вы, видимо, также, или вы не моряк? Снасти подготовлены, запасы прибывают на яхту, и мы поставим паруса завтра или послезавтра. Я никогда в жизни не был так весел. Напомните обо мне вашей жене и скажите ей, что она сделает мне одолжение, если приедет тотчас и распорядится насчёт всего, что ей будет нужно в дамской каюте.
Преданный вам А.А.»
Под этим текстом было подписано рукой Мидуинтера: «Вспомни, что я сказал тебе. Напиши! Таким образом отказ покажется ему не таким жестоким, и извинись перед ним, что не можешь ехать на яхте…»
Я написала, не теряя ни минуты. Чем скорее Мануэль узнает (а он непременно узнает это от Армадэля), что решение не ехать на яхте уже принято с моей стороны, тем безопаснее я буду чувствовать себя.
* * *
Октября 27. Письмо от Армадэля в ответ на моё. Он выражает церемонные сожаления, что лишается моего общества в пробном плавании, и вежливо выражает надежду, что Мидуинтер убедит изменить моё решение. Подождёт немного и узнает, что и Мидуинер не поплывёт с ним!..
* * *
Октября 30. Ничего нового до сегодняшнего дня. Сегодня же перемена в нашей жизни наконец совершилась.
Армадэль явился утром в самом шумно-весёлом расположении духа объявить, что яхта готова выйти в море, и спросить, когда Мидуинтер может перебраться на судно. Я сказала ему, чтобы он сам спросил об этом в комнате Мидуинтера. Он оставил меня с ещё одной просьбой передумать и поплыть с ним. Я принесла ещё одно извинение, объявила, что тверда в своём намерении, и села к окну в ожидании результата разговора в смежной комнате.
Вся моя будущность зависела от того, чем закончится разговор между Мидуинтером и его другом. Всё шло так гладко до сих пор. Единственная опасность состояла в том, чтобы Мидуинтер не изменил своего намерения, или, лучше сказать, своего фатализма в последнюю минуту. Если он позволит Армадэлю уговорить себя ехать с ним, разгневанный Мануэль не остановится ни перед чем, он припомнит, что я поручилась ему, что Армадэль поедет из Неаполя один, и он такой человек, что способен рассказать всю мою прошлую жизнь Мидуинтеру, прежде чем яхта выйдет из гавани. Когда я думала об этом и считала минуты, медленно следовавшие одна за другой, а до моего слуха не доходило ничего, кроме шума голосов в смежной комнате, ожидание развязки стало почти невыносимо. Напрасно я старалась приковать своё внимание к тому, что происходило на улице. Я машинально глядела из окна и не видела ничего.
Вдруг — не могу сказать, через сколько времени — шум голосов прекратился, дверь отворилась, и Армадэль в одиночестве показался на пороге.
«Прощайте, — сказал он грубо. — Надеюсь, что, когда я женюсь, жена моя не причинит Мидуинтеру такого разочарования, какое жена Мидуинтера причинила мне!»
Он бросил на меня сердитый взгляд, сердито поклонился и, круто повернувшись, вышел из комнаты.
Я опять видела людей на улице, я видела спокойное море и мачты кораблей в гавани, где стояла яхта. Я могла думать, я могла опять дышать свободно! Слова, спасшие меня от Мануэля, слова, бывшие смертным приговором Армадэля, были сказаны. Яхта должна была уйти без Мидуинтера и без меня!
Охватившее меня чувство восторга почти свело с ума, но это было чувство мгновенное. Сердце моё замерло, когда я подумала о Мидуинтере, который остался один в смежной комнате.
Я вышла в коридор, прислушалась и не услышала ничего. Я тихо постучалась в дверь и не получила ответа. Я отворила дверь и заглянула в комнату: он сидел у стола, закрыв лицо руками. Я молча посмотрела на него и увидела крупные слёзы, струившиеся по его щекам.
«Оставь меня, — сказал он, не отнимая рук от лица. — Я должен один это перенести».
Я вернулась в гостиную. Кто может понять женщин? Мы порой даже сами не понимаем себя. То, что он отослал из кабинета таким образом, поразило меня в самое сердце. Я не думаю, чтобы самая невинная и самая кроткая женщина почувствовала это сильнее меня. И это после того, что я сделала! Это после того, о чём я думала за минуту перед тем, как вошла в его комнату! Кто может это объяснить? Никто, а я менее всех!
Через полчаса дверь его кабинета отворилась, и я услышала, как он торопливо сошёл с лестницы. Я выбежала, не дав себе времени подумать, и спросила, не могу ли я пойти вместе с ним. Он не остановился и не отвечал. Я вернулась к окну и увидела, как он быстро шёл по улице в сторону, противоположную Неаполю и морю.
Теперь я понимаю, что он не слышал меня, в то время я нашла его поведение грубым, жестоким по отношению ко мне. Я надела шляпку и в припадке бешенства от этого поступка послала за коляской и велела кучеру везти меня, куда он хочет. Он отвёз меня, как отвозил всех других приезжих, в музей осматривать статуи и картины.
Я переходила из комнаты в комнату с горящим лицом; все с удивлением смотрели на меня. Я пришла наконец в себя, вернулась в коляску и велела кучеру везти меня назад как можно скорее. Я сбросила манто и шляпку и опять села к окну. Вид моря охладил меня. Я забыла о Мидуинтере и думала об Армадэле и о его яхте. Не было ни малейшего ветра, не было ни облачка на небе, широкие воды залива были так гладки, как зеркало.
Солнце закатилось, короткие сумерки наступили, и их сменила ночь. Я напилась чаю и сидела у стола, думая и мечтая. Когда я окончательно опомнилась и вернулась к окну, взошла луна, а море было спокойно по-прежнему.
Я ещё была у окна, когда на улице увидела Мидуинтера, возвращающегося назад. Я настолько успокоилась, что вспомнила его привычки, и угадала, что он пробовал снять тяжесть с души своей продолжительной прогулкой в одиночестве. Когда услышала, что он вернулся в свою комнату, то решила быть осторожной, чтобы не беспокоить его. Я решила ждать, когда он сам вздумает прийти ко мне.
Скоро услышала, как отворилось окно в его кабинете, и увидела, из своего окна, что он вышел на балкон и, посмотрев на море, поднял руки вверх. На этот раз он постоял, облокотясь на перила балкона и пристально смотря на море, которое поглощало все его внимание.
Долго-долго Мидуинтер не шевелился, потом вдруг увидела, как он вздрогнул, упал на колени, сложив руки, держась за перила балкона.
«Господь да помилует и сохранит тебя, Аллэн! — сказал он набожно. — Прощай навсегда!»
Я посмотрела на море. Дул тихий ветерок, и гладкая поверхность воды сверкала в лунном сиянии. Я опять взглянула на залив — и между мною и полосой лунного света медленно прошло длинное, чёрное судно с высокими, похожими на привидение парусами, скользя по воде бесшумно, как змея.
К ночи яхта Армадэля поплыла в пробный рейс.
Глава III
ДНЕВНИК ПРЕРЫВАЕТСЯ
Лондон, ноября 19. Я опять одна в большом городе, одна в первый раз после нашей свадьбы. Около недели тому назад я отправилась в путь на родину, оставив Мидуинтера в Турине.
Дни были так наполнены событиями с начала этого месяца, а я была так утомлена и душой и телом большую часть времени, что мой дневник оставался в забвении; только несколько отметок, написанных так торопливо и сбивчиво, что я сама едва понимаю их, напоминают мне о том, что случилось после того вечера, когда яхта Армадэля ушла из Неаполя. Я попробую, может быть удастся провести их в порядок без большой потери времени; я попробую, не смогу ли припомнить все обстоятельства по порядку, как они следовали одно за другим с начала месяца.
Третьего ноября, будучи ещё в Неаполе, Мидуинтер получил торопливое письмо от Армадэля из Мессины. «Погода, — писал он, — была прекрасная, и яхта сделала самый быстрый переход, какой только мог я предполагать. Экипаж с виду груб, но капитан Мануэль и его помощник англичанин (последний описан добрейшим существом) прекрасно управлялись с ним». После этого счастливого начала Армадэль, разумеется, продолжал плавание и по совету шкипера решил посетить некоторые гавани в Адриатике, которые, по описанию капитана, стоило осмотреть.
Далее следовал постскриптум, объяснявший, что Армадэль торопился писать, чтобы успеть к неаполитанскому пароходу, и что он снова распечатал письмо прибавить кое-что, забытое им. Накануне отплытия яхты он был у банкира, чтобы взять «несколько сотен золотом», и думает, что забыл там сигарочницу: это была его любимая вещица. Он просил Мидуинтера сделать ему одолжение — постараться найти её и сохранить до будущего свидания.
Вот суть письма.
Я старательно его обдумала, после того как Мидуинтер оставил меня одну после прочтения письма. Я думаю, что Мануэль недаром убедил Армадэля крейсировать в Адриатическом море, в котором гораздо меньше встречается кораблей, чем в Средиземном. Выражения, в которых упоминалось о такой ничтожной потере, как сигарочница, также поразили меня — как предсказание того, что будет. Я заключила, что банковые билеты Армадэля были разменены на золото не по его собственной предусмотрительности и знанию дел. Я подозреваю, что влияние Мануэля было также использовано в этом случае, и опять не без причины. Должна сказать, что во время бессонной ночи эти соображения беспрестанно приходили мне в голову, и время от времени я склонялась к решению о необходимости для меня вернуться в Англию.
Как попасть туда, особенно без Мидуинтера, — я не могла придумать в ту ночь. Я старалась разрешить это затруднение и заснула, измученная к утру, не придумав ничего.
Несколько часов спустя, когда я уже была одета, пришёл Мидуинтер с известием, полученным с утренней почтой от лондонских журналистов. Издатели газет получили от редактора такой благоприятный отзыв о его корреспонденции из Неаполя, что решили предложить ему более ответственную должность с большим жалованьем в Турине. Редакторские инструкции были приложены к письму и его просили не теряя времени выехать из Неаполя к новому месту службы.
Услышав это, я успокоила его, прежде чем он успел задать вопрос, тревоживший его, согласна ли я на переезд. Турин имел в моих глазах большую привлекательность в том отношении, что он находится на дороге в Англию. Я уверила Мидуинтера тотчас, что готова ехать так скоро, как только возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70