Вы поймёте, какое участие он принял в этой девушке и каким образом он действовал на её чувства, когда я вам скажу, что через два года после пребывания в школе она объявила о своём намерении закончить жизнь в монастыре! Можете вытаращить глаза: мисс Гуильт как затворница есть женский феномен, который не часто приходится видеть. Женщины престранные существа!
— Поступила она в монастырь? — спросил Бэшуд. — Ей это позволили, такой молодой и одинокой, и никто не отсоветовал ей?
— Блэнчардов спрашивали так, для формы, — продолжал Бэшуд-младший. — Они не были против того, чтоб она ушла в монастырь, вы можете себе это представить. Самое последнее письмо, какое они получили от неё, — я за это поручусь — было то письмо, в котором она прощалась с ними на этом свете навсегда. Обитатели этого католического монастыря, разумеется, не хотели себя компрометировать. Правила их не позволяли ей постричься, пока она не выдержит годового испытания, и если она вызовет сомнение, то держать испытание ещё год. Она выдержала испытание в первый год и начала сомневаться, выдержала второй год и на этот раз отказалась от пострижения без дальнейших колебаний. Её положение было довольно неловкое, когда она опять очутилась на свободе. Сестры в монастыре больше не принимали к ней участия. Содержательница школы отказалась взять её в учительницы на том основании, что она слишком хороша собой для этого места. Патер считал её во власти дьявола. Ничего не оставалось более, как написать опять Блэнчардам и просить их помочь ей начать жизнь учительницей музыки. Она написала своей госпоже. Её прежняя госпожа, очевидно, сомневалась в искренности намерения девушки постричься в монахини и воспользовалась случаем, представленным ей прощальным письмом, чтобы прервать все дальнейшие отношения со своей бывшей горничной. Письмо мисс Гуильт было возвращено почтовой конторой. Она навела справки и узнала, что мистер Блэнчард умер, а его дочь уехала из Торп-Эмброза в какое-то неизвестное место. Мисс Гуильт написала наследнику, получившему Торп-Эмброзское имение. На письмо ответили нотариусы, которым было поручено призвать на помощь закон при первой же её попытке получить деньги от какого бы то ни было члена торп-эмброзской фамилии. У мисс Гуильт оставалась последняя возможность узнать адрес местопребывания её бывшей госпожи. Фамильные банкиры, которым она написала, ответили, что им не велено давать адреса этой дамы никому, не испросив прежде позволения её самой. Это последнее письмо решило вопрос — мисс Гуильт не могла сделать ничего более. Имея деньги в своём распоряжении, она могла бы поехать в Англию и заставить Блэнчардов два раза подумать, прежде чем вести дело слишком свысока. Не имея ни полпенни, она была бессильна. Так как она не имела ни денег, ни друзей, вы можете удивляться, как она содержала себя, играя на фортепьяно в концертном зале в Брюсселе. Разумеется, мужчины осаждали её со всех сторон, но находили её холодной, бездушной, как камень. Один из этих отверженных джентльменов был иностранец и познакомил её со своей соотечественницей, имя которой не могут произнести английские губы. Будем называть по её титулу — баронессой. Обе женщины понравились друг другу уже при первом свидании, и новая страница открылась в жизни мисс Гуильт. Она стала компаньонкой баронессы. Всё выглядело внешне вполне прилично; всё было преступно на самом деле.
— В каком отношении, Джемми? Пожалуйста, подожди немножко и скажи мне, в каком отношении.
— В каком отношении? Баронесса любила путешествовать, и её всегда окружал избранный круг друзей, которые были одного образа мыслей с нею. Они переезжали из одного города на континенте в другой и казались такими очаровательными людьми, что везде заводили знакомства. Их знакомые приглашались на приёмы к баронессе, и карточные столы составляли неизменную принадлежность мебели салона баронессы. Понимаете ли вы теперь, или я должен вам рассказать, что карты не считались криминалом на этих пиршествах и что в конце месяца счастье неизменно переходило на сторону баронессы и её друзей. Все они были шулеры, и у меня нет ни малейшего сомнения — не знаю, как у вас, — что обходительность и наружность мисс Гуильт служили приманкой, а это делало её драгоценным членом общества. Её собственные показания состоят в том, что она не знала, что происходит, и совсем не разбиралась в карточной игре, что у неё не было ни одного друга на свете, к кому она могла бы обратиться за помощью, что она любила баронессу по той простой причине, что баронесса была её искренним и добрым другом с начала и до конца. Верьте этому или нет, как хотите. Пять лет путешествовала она по континенту с этими шулерами высшего полёта и, может быть, была бы с ними и до сих пор, если бы баронесса не поймала в Неаполе богатого англичанина по имени Уолдрон… Ага! Это имя поразило вас, не так ли? Вы вместе со всеми читали о процессе знаменитой миссис Уолдрон, и вы знаете теперь, кто мисс Гуильт. Мне не нужно вам говорить?
Он остановился и посмотрел на отца с большим недоумением. Бэшуда совсем не поразило открытие, вдруг сделанное ему. После первого естественного удивления он взглянул на сына со спокойствием, которое было чрезвычайно странно при сложившихся обстоятельствах. В его глазах появился какой-то новый блеск, а на лице заиграл румянец. Если бы было можно подумать это о человеке в его положении, он как будто ободрился, а не пришёл в уныние от того, что услышал.
— Продолжай, Джемми, — сказал он спокойно. — Я один из тех немногих, которые не читали о процессе, а только о нём слышал.
Все ещё про себя удивляясь, Бэшуд-младший откашлялся и продолжал.
— Вы всегда отставали и всегда будете отставать от века, — сказал он. — Когда мы дойдём до процесса, я могу рассказать вам о нём столько, сколько вам нужно знать. Пока мы должны вернуться к баронессе и к мистеру Уолдрону. Несколько вечеров сряду англичанин позволил шулерам действовать, другими словами, он платил за представленную возможность ухаживать за мисс Гуильт. Когда ему показалось, что он произвёл на неё необходимое впечатление, Уолдрон без всякого милосердия раскрыл весь заговор. Вмешалась полиция. Баронесса очутилась в тюрьме, а мисс Гуильт вынуждена была выбирать: или принять покровительство Уолдрона, или опять остаться без денег и друзей. Она была необыкновенно добродетельна и изумительно хитра — это как вам угодно. К удивлению Уолдрона, она ответила ему, что должна примириться с перспективой остаться одинокой на свете и что он должен или сделать ей честное предложение, или оставить её навсегда. Кончилось тем, чем кончается всегда, когда мужчина ослеплён, а женщина умна и решительна. К удивлению родных и друзей, Уолдрон сделал из необходимости добродетель и женился на ней.
— Сколько ему было лет? — поспешно спросил Бэшуд-старший.
Бэшуд-младший расхохотался.
— Он мог быть вашим сыном, — сказал он, — и так богат, что мог набить ваш драгоценный бумажник тысячными билетами! Не опускайте вашу голову. Это был несчастный брак, хотя он был так молод и так богат. Они жили за границей, и сначала довольно хорошо. Он, разумеется, сделал новое завещание, как только женился, и великолепно обеспечил жену под ласковым влиянием медового месяца. Но женщины со временем надоедают, как и другие вещи, и в одно прекрасное утро Уолдрон проснулся с сомнением в душе: не поступил ли он как дурак? Он был человек с тяжёлым характером; он был недоволен сам собой и, разумеется, вскоре стал подозревать её и свирепо ревновать к каждому мужчине, который входил в дом. Детей У них не было, они переезжали с одного места на другое, куда увлекала его ревность, и наконец вернулись в Англию после четырехлетнего супружества. У него был уединённый старый дом у йоркширских болот, и там он заперся со своей женой, не пуская в дом ни одной живой души, кроме собак и слуг. Только один результат, разумеется, мог получиться из такого обращения с решительной молодой женщиной. Может быть, это судьба, а может быть, и случай, но, когда женщина в отчаянии, непременно найдётся мужчина, готовый этим воспользоваться. В этом случае этим мужчиной был капитан Мануэль, уроженец Кубы и (по его рассказу) отставной офицер испанского флота. Он встретился с прелестной женой Уолдрона во время возвращения в Англию, успел поговорить с нею, несмотря на ревность мужа, и последовал за ними в место заточения в доме Уолдрона у болот. Капитан был хитрым и решительным человеком — вроде отважного пирата с оттенком таинственности, которая так нравится женщинам…
— Она не такая, как другие женщины, — вдруг перебил Бэшуд сына. — А ей?.. — Голос его ослабел, и он замолчал, не закончив вопроса.
— А ей нравился ли капитан? — подсказал Бэшуд-младший, снова засмеявшись. — По её собственному рассказу, она обожала его; в то же время её поведение (по её словам) было совершенно невинно. Зная, как внимательно подсматривал за нею муж, это показание (как оно ни невероятно) должно быть правдиво. Около шести недель они ограничивались тайной перепиской. Кубинский капитан (в совершенстве говоривший и писавший по-английски) успел привлечь на свою сторону одну из служанок в йоркширском доме. Чем это могло кончиться, нам нечего трудиться разгадывать. Уолдрон сам довёл дело до кризиса. Дошла ли до него информация о тайной переписке или нет — это неизвестно, но верно то, что он вернулся однажды домой с прогулки верхом в более скверном расположении духа, чем обыкновенно. Жена показала ему такой образец присутствия духа, который ему ещё не удалось превозмочь, и это кончилось тем, что он ударил её по лицу хлыстом. Я боюсь, мы должны сознаться, что это было поведение неблагородное, но на её характер хлыст произвёл самое удивительное действие. С этой минуты она покорилась Уолдрону так, как ещё никогда не покорялась прежде. Две недели после этого он делал, что хотел, — она не перечила ему; он говорил, что хотел, — она не противоречила ни одним словом. Некоторые мужчины, может быть, подозревали бы, что этот внезапный переворот скрывает за собой что-нибудь опасное. Смотрел ли на это Уолдрон такой же точки зрения — я не могу вам сказать. Известно только то, что, прежде чем след хлыста сошёл с лица его жены, он занемог и через два дня умер. Что вы скажете на это?
— Я скажу, что он это заслужил! — сказал Бэшуд, ударив кулаком по столу, когда сын остановился и посмотрел на него.
— Доктор, лечивший умершего, думал не так, как вы, — сухо заметил Бэшуд-младший. — Он пригласил двух других докторов, и все трое отказались дать свидетельство о смерти. Последовало обычное судебное следствие. Показания докторов и слуг совпадали и обвиняли одну и ту же сторону, и миссис Уолдрон была предана суду по обвинению в отравлении мужа. Послали в Лондон за первоклассным стряпчим по уголовным делам снять показания с подсудимой для её защиты, и тогда были написаны эти бумаги. Что с вами случилось? Что вам теперь нужно?
Бэшуд-старший вдруг вскочил с места и, протянув руки к столу, попытался взять бумаги у сына.
— Я хочу на них взглянуть! — вскричал он с жаром. — Я хочу посмотреть, что в них говорится о капитане с Кубы. Это он всё сделал, Джемми, я клянусь, что он сделал все!
— Никто в этом не сомневался из тех, кто в это время знал тайну этого дела, — возразил ему сын, — но никто не мог этого доказать. Сядьте, прошу вас, и успокойтесь. О капитане Мануэле тут нет ничего, кроме сильного подозрения стряпчего о его соучастии, которое адвокат, для которого стряпчий приготовлял эти бумаги, мог использовать при защите или нет, по его усмотрению. С начала до конца она выгораживала капитана. В начале дела она дала два показания стряпчему; оба ему казались ложными. Во-первых, миссис объявила, что она невинна в этом преступлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70