Врач помолчала.
- Понимаете, это все очень сложно. Его надо специально обследовать. Может быть, поможет операция, а может быть, само восстановится все, только я бы на вашем месте не очень надеялась.
- А операция - очень дорогая?
- Да, очень, только я повторяю, вряд ли она поможет.
- Так, значит, вы его можете выписать?
- Да, я же сказала вам, что у нас хирургическое отделение.
- Понимаете, - голос у Марины срывался от отчаяния, - я же не могу его забрать.
Врач посмотрела на нее с плохо скрытым презрением.
- Вы... не смотрите на меня так, мне просто некуда его... дома у нас нет... пожар был! - Марина уже плакала навзрыд.
- Поговорите завтра с заведующим, пока, наверное, подержат его здесь. А потом переведут в другое отделение.
Марина пошла опять в палату. Муж по-прежнему смотрел на нее пустыми глазами. Неужели он совсем ничего не чувствует? Помнит ли он, что с ним произошло, расскажет ли когда-нибудь? Олег Примаков лежал неподвижно, последнее воспоминание отпечаталось в его мозгу.
Тогда, в понедельник, он вышел от тети Нюры расстроенный. Бабуля была хоть и старая, но бодрилась и ни за что не хотела меняться, чтобы жить вместе.
- Вот помру, комната твоя будет, делай, что хочешь, а пока мы с Тимошей уж одни поживем. Примаковы все упрямые, так что ты меня не уговаривай.
В его мысли неожиданно вторглась грубая реальность. Навстречу ему через двор шла, вернее, почти бежала взволнованная, точнее, перепуганная девушка. Вдруг из-за угла выскочил наголо бритый подросток. Он подскочил к девушке, вырвал из ее рук сумку и бросился бежать. Девушка вскрикнула, беспомощно оглядываясь по сторонам. Олег не раздумывал ни секунды: догнать вора было его первым импульсом, и он ему подчинился.
Он помчался через двор, обогнул ряд гаражей и буквально налетел на похитителя. Хорошенько влепив ему по шее, отобрал у него сумку, но говорить с подонком не стал, потому что, во-первых, это бесполезное занятие, а во-вторых, надо было спешить вернуть пострадавшей ее сумочку. Он торопливо прошел на то место, где произошла кража, но девушки там не нашел. Он посмотрел во все стороны, но ее и след простыл. Это было странно. Все-таки у нее сумку украли, могла бы дождаться результатов погони. Ну что ж, в сумке наверняка есть документы, можно посмотреть адрес. Олег открыл сумку. Действительно, в боковом кармане лежал паспорт. Но кроме паспорта, в сумке лежал полураскрывшийся полиэтиленовый пакет, содержимое которого заставило Олега похолодеть. Он осторожно, не вынимая из сумки, развернул пакет пошире... Так и есть, он не ошибся. В пакете лежали толстые пачки долларов в банковской упаковке.
- Боже мой! - сказал Олег. - В какую же историю я влип!
Он машинально положил паспорт девушки в свой нагрудный карман, закрыл сумку и шагнул в сторону улицы и тут же остановился. Дорогу ему преграждали шестеро парней шестнадцати-семнадцати лет. В середине группы стоял его бритоголовый знакомец. На губах его играла зловещая улыбка, а в руке покачивалась велосипедная цепь.
- Ну что, пионер-герой, поговорим за жизнь?
Олег попятился. Драться с шестью озлобленными щенками, накачанными, остервеневшими и вооруженными всякой подручной дрянью, - никаких шансов, забьют насмерть. А тут еще эта сумка в руках с огромными деньгами... Ну что у него за характер, ищет на свою голову приключений... Шел бы себе мимо, мало ли что вокруг происходит, так нет, обязательно надо было ввязаться.
Олег резко развернулся и бросился бежать через двор. Бегал он хорошо и на какое-то время сумел оторваться от своих преследователей, но их было шестеро, и это давало им большое преимущество. Как назло, во дворе никого не было. Впрочем, Олег понимал, что в наше время редко кто решится вмешаться, увидев толпу разъяренных хулиганов. Вся надежда была на ноги.
Обогнув все тот же ряд гаражей, Олег увидел, что находится прямо под окнами тети Нюриной квартиры. Вход был с другой стороны дома, а сюда во двор выходило окно комнаты и балкон. Этим балконом тетя Нюра не пользовалась, он был в аварийном состоянии и мог обвалиться. Олег размахнулся и зашвырнул сумку на балкон - второй этаж все-таки, не слишком высоко. И руки свободны. И за чужие деньги беспокоиться не нужно. Из-за гаражей показались преследователи. Олег бросился вперед, нырнул в подворотню - и понял, что попал в ловушку: двор, куда он вбежал, был глухим: с одной стороны - высокий бетонный забор, с другой кирпичная стена без окон, брандмауэр, кажется, дальше угол какого-то склада, мусорные контейнеры, никакого выхода не было. А за спиной у него уже был слышен топот и учащенное дыхание. Обратный путь был отрезан.
Олег огляделся в поисках какого-нибудь орудия самообороны, но все вокруг было покрыто полурастаявшим снегом, и на глаза ему не попалось даже приличной палки. Ему стало по-настоящему страшно. Преследователи уже столпились в подворотне и проскочили следом за ним во двор. Последним, запыхавшись, подбежал бритоголовый и сразу же бросился к Олегу, брызгая слюной и размахивая велосипедной цепью. Остальные кинулись следом. Олег пытался отбиваться, но их было слишком много, удары сыпались градом. Он старался защитить голову и удержаться на ногах, понимая, что, если он упадет, они забьют его ногами насмерть. Дыхание перехватило от жесткого удара по ребрам. Все вокруг заволокло каким-то багровым туманом. Олег прижался спиной к мусорному контейнеру. Его били молча, или он просто не воспринимал уже шум голосов - слышал только тяжелое дыхание и чье-то натужное уханье. Все поплыло перед его глазами, мир потемнел. Он упал на снег, последнее, что он смог разглядеть, был тяжелый подкованный ботинок, нацеленный прямо ему в лицо...
ЧАСТЬ II
Когда-то эта квартира на Петроградской была большой господской квартирой, принадлежащей родителям Людвиги Юлиановны. Пришла новая власть, родители исчезли, квартира стала запущенной многолюдной коммуналкой, а гимназистка Люся со временем превратилась в маленькую, сухонькую, запуганную старушку, ютящуюся в самой маленькой и самой темной комнатке, когда-то кухаркиной.
Бывшую детскую занимала Захарьиха - торговка с сытного рынка, здоровенная краснорожая баба, главным жизненным удовольствием которой было травить безответную Людвигу Юлиановну. Стоило старушке крадучись направиться по коридору в "места общего пользования", как Захарьиха, неизвестно как это замечавшая, выскакивала в коридор и набрасывалась на нее, истошно вопя:
- Буржуйка выползла! Мало ты народной кровушки попила! Ты еще и при нашей власти пожить норовишь! В сортир народный прешься! Зажилась, стерва, на этом свете!
Непосредственный интерес Захарьихи заключался в том, что она мечтала завладеть комнаткой Людвиги Юлиановны, - хоть и маленькая, а в хозяйстве все сгодится, - и даже заранее подала заявление на эту комнату как. жертва сталинских репрессий. Жертвой репрессий она была очень сомнительной - отсидела при Сталине два года за воровство, - но при ее характере спорить с ней никто не решался, и комнатку ей чуть было не дали, но тут совершенно случайно кто-то из домоуправления вспомнил, что Людвига Юлиановна пока еще жива, и заявление временно отложили.
Захарьиха совсем озверела, и бедная старушка, боясь лишний раз проходить мимо ее комнаты, стала пользоваться общественным туалетом у площади Льва Толстого.
Так продолжалось до тех пор, пока за нее не вступился, по странному капризу судьбы, отставной чекист, заслуженный работник органов Иван Игнатьевич Ильичевский. Иван Игнатьевич вышел из бывшего кабинета, где он проживал в гордом одиночестве, шаркая мягкими суконными бурками, в которых он ходил зимой и летом, аккуратно выбил свою неизменную черную трубку и сказал медленно и весомо:
- Для того ли вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин скрывался в лесах Финляндии, чтобы советская пенсионерка Людвига Юлиановна, пусть даже и буржуазного происхождения, ходила в общественный туалет на площади Льва Толстого? Это политически неверно. Каждый имеет право пользоваться местами общего пользования, - и так сурово при этом пристукнул своей черной трубкой, что Захарьиха перепугалась и скрылась в своей комнате.
Ивана Игнатьевича она боялась и уважала, что было для нее, в сущности, одно и то же. Он давно уже завершил свою карьеру в органах, но тем не менее с соседями держался с ледяным высокомерием человека, прикосновенного к власти, изрекал иногда суровые политические оценки и охотно откликался на давно забытое звание "квартуполномоченный". Соседи его не любили и передавали вполголоса друг другу не вполне достоверные, но достаточно страшные истории из его чекистского прошлого.
Среди прочего, поговаривали, что к его чистым рукам прилипло во времена его буйной молодости немало ценностей, реквизированных во время обысков и арестов у злокозненной буржуазии и прочих врагов народа, но поскольку в свою комнату Иван Игнатьевич никогда никого не приглашал, то ни подтвердить, ни опровергнуть этих слухов никто не мог.
К восьмидесятым годам, когда потихоньку дед начал трогаться, Иван Игнатьевич как-то поскучнел, выцвел, сдал и вскорости тихо скончался. Захарьиха к тому времени, хоть и успела незадолго до этого получить все же комнатку Людвиги Юлиановны, была уже не в лучшей форме, и в комнату Ивана Игнатьевича вселили совершенно новых жильцов, пожилых и добропорядочных супругов Примаковых из расселенного в связи с аварийным состоянием дома здесь же, на Петроградской.
Старожилы квартиры с огромным любопытством заглядывали в комнату покойного чекиста, мол, не надо ли новым жильцам молоток, или чайник поставить, или еще чего по хозяйству, но при этих заглядываниях никаких усыпанных бриллиантами канделябров или хотя бы кабинетов красного дерева не замечали, даже картин на стенах не было, а была обыкновенная, довольно бедная стариковская обстановка; единственно подозрение вызывал громоздкий сундук, обитый медными полосами, да и то, по-видимому, зря, потому что Примаковы сразу же по приезде вызвали племянника Олега и при содействии дворничихиного мужа дяди Васи Капитонова выволокли неподъемное страшилище на помойку.
Неуемная Захарьиха не поленилась там же на помойке перебрать содержимое сундука, выпустила на свет бесчисленное количество моли, которая много лет жила в остатках какого-то меха, весьма возможно, что это была шиншилла. Кроме этого, в сундуке находились дореволюционный маскарадный индейский костюм на мальчика десяти лет с приложенным к нему томагавком, резная деревянная рама, почему-то без картины, вся проеденная жучком, и кружевная испанская черная мантилья, которую хозяйственная Захарьиха попыталась было использовать в качестве головного платка на похоронах родственников и знакомых, но после стирки в отечественном порошке "Новость" мантилья в руках Захарьихи превратилась в клубок рваных ниток. На дне сундука, завернутые в байковое одеяло, лежали две настенные тарелки, расписанные цветами и птицами, но то ли они и раньше были с трещинами, то ли разбились при переноске сундука на помойку, но Захарьиха разочарованно сказала "Черепки!" и выбросила тарелки в мусорный бак. На этом все кончилось, и соседи уверились, что никакого богатства старый чекист после себя не оставил.
Николай Егорович Примаков был мужчина обстоятельный и хозяйственный. После переезда он много работал по благоустройству своей новой жилплощади: побелил потолок, поклеил новые обои, покрасил окна. Комната была большая, светлая, два окна и балкон. Самое почетное место в комнате занимал огромный мраморный камин. Конечно, топить его никому и в голову бы не пришло, в квартире давно уже было проведено паровое отопление, да и дымоход был заложен. Николай Егорович долго раздумывал, как быть с камином, нужна ли в комнате такая бесполезная вещь, но жена уговорила его камин не трогать, пускай себе стоит, места у них много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
- Понимаете, это все очень сложно. Его надо специально обследовать. Может быть, поможет операция, а может быть, само восстановится все, только я бы на вашем месте не очень надеялась.
- А операция - очень дорогая?
- Да, очень, только я повторяю, вряд ли она поможет.
- Так, значит, вы его можете выписать?
- Да, я же сказала вам, что у нас хирургическое отделение.
- Понимаете, - голос у Марины срывался от отчаяния, - я же не могу его забрать.
Врач посмотрела на нее с плохо скрытым презрением.
- Вы... не смотрите на меня так, мне просто некуда его... дома у нас нет... пожар был! - Марина уже плакала навзрыд.
- Поговорите завтра с заведующим, пока, наверное, подержат его здесь. А потом переведут в другое отделение.
Марина пошла опять в палату. Муж по-прежнему смотрел на нее пустыми глазами. Неужели он совсем ничего не чувствует? Помнит ли он, что с ним произошло, расскажет ли когда-нибудь? Олег Примаков лежал неподвижно, последнее воспоминание отпечаталось в его мозгу.
Тогда, в понедельник, он вышел от тети Нюры расстроенный. Бабуля была хоть и старая, но бодрилась и ни за что не хотела меняться, чтобы жить вместе.
- Вот помру, комната твоя будет, делай, что хочешь, а пока мы с Тимошей уж одни поживем. Примаковы все упрямые, так что ты меня не уговаривай.
В его мысли неожиданно вторглась грубая реальность. Навстречу ему через двор шла, вернее, почти бежала взволнованная, точнее, перепуганная девушка. Вдруг из-за угла выскочил наголо бритый подросток. Он подскочил к девушке, вырвал из ее рук сумку и бросился бежать. Девушка вскрикнула, беспомощно оглядываясь по сторонам. Олег не раздумывал ни секунды: догнать вора было его первым импульсом, и он ему подчинился.
Он помчался через двор, обогнул ряд гаражей и буквально налетел на похитителя. Хорошенько влепив ему по шее, отобрал у него сумку, но говорить с подонком не стал, потому что, во-первых, это бесполезное занятие, а во-вторых, надо было спешить вернуть пострадавшей ее сумочку. Он торопливо прошел на то место, где произошла кража, но девушки там не нашел. Он посмотрел во все стороны, но ее и след простыл. Это было странно. Все-таки у нее сумку украли, могла бы дождаться результатов погони. Ну что ж, в сумке наверняка есть документы, можно посмотреть адрес. Олег открыл сумку. Действительно, в боковом кармане лежал паспорт. Но кроме паспорта, в сумке лежал полураскрывшийся полиэтиленовый пакет, содержимое которого заставило Олега похолодеть. Он осторожно, не вынимая из сумки, развернул пакет пошире... Так и есть, он не ошибся. В пакете лежали толстые пачки долларов в банковской упаковке.
- Боже мой! - сказал Олег. - В какую же историю я влип!
Он машинально положил паспорт девушки в свой нагрудный карман, закрыл сумку и шагнул в сторону улицы и тут же остановился. Дорогу ему преграждали шестеро парней шестнадцати-семнадцати лет. В середине группы стоял его бритоголовый знакомец. На губах его играла зловещая улыбка, а в руке покачивалась велосипедная цепь.
- Ну что, пионер-герой, поговорим за жизнь?
Олег попятился. Драться с шестью озлобленными щенками, накачанными, остервеневшими и вооруженными всякой подручной дрянью, - никаких шансов, забьют насмерть. А тут еще эта сумка в руках с огромными деньгами... Ну что у него за характер, ищет на свою голову приключений... Шел бы себе мимо, мало ли что вокруг происходит, так нет, обязательно надо было ввязаться.
Олег резко развернулся и бросился бежать через двор. Бегал он хорошо и на какое-то время сумел оторваться от своих преследователей, но их было шестеро, и это давало им большое преимущество. Как назло, во дворе никого не было. Впрочем, Олег понимал, что в наше время редко кто решится вмешаться, увидев толпу разъяренных хулиганов. Вся надежда была на ноги.
Обогнув все тот же ряд гаражей, Олег увидел, что находится прямо под окнами тети Нюриной квартиры. Вход был с другой стороны дома, а сюда во двор выходило окно комнаты и балкон. Этим балконом тетя Нюра не пользовалась, он был в аварийном состоянии и мог обвалиться. Олег размахнулся и зашвырнул сумку на балкон - второй этаж все-таки, не слишком высоко. И руки свободны. И за чужие деньги беспокоиться не нужно. Из-за гаражей показались преследователи. Олег бросился вперед, нырнул в подворотню - и понял, что попал в ловушку: двор, куда он вбежал, был глухим: с одной стороны - высокий бетонный забор, с другой кирпичная стена без окон, брандмауэр, кажется, дальше угол какого-то склада, мусорные контейнеры, никакого выхода не было. А за спиной у него уже был слышен топот и учащенное дыхание. Обратный путь был отрезан.
Олег огляделся в поисках какого-нибудь орудия самообороны, но все вокруг было покрыто полурастаявшим снегом, и на глаза ему не попалось даже приличной палки. Ему стало по-настоящему страшно. Преследователи уже столпились в подворотне и проскочили следом за ним во двор. Последним, запыхавшись, подбежал бритоголовый и сразу же бросился к Олегу, брызгая слюной и размахивая велосипедной цепью. Остальные кинулись следом. Олег пытался отбиваться, но их было слишком много, удары сыпались градом. Он старался защитить голову и удержаться на ногах, понимая, что, если он упадет, они забьют его ногами насмерть. Дыхание перехватило от жесткого удара по ребрам. Все вокруг заволокло каким-то багровым туманом. Олег прижался спиной к мусорному контейнеру. Его били молча, или он просто не воспринимал уже шум голосов - слышал только тяжелое дыхание и чье-то натужное уханье. Все поплыло перед его глазами, мир потемнел. Он упал на снег, последнее, что он смог разглядеть, был тяжелый подкованный ботинок, нацеленный прямо ему в лицо...
ЧАСТЬ II
Когда-то эта квартира на Петроградской была большой господской квартирой, принадлежащей родителям Людвиги Юлиановны. Пришла новая власть, родители исчезли, квартира стала запущенной многолюдной коммуналкой, а гимназистка Люся со временем превратилась в маленькую, сухонькую, запуганную старушку, ютящуюся в самой маленькой и самой темной комнатке, когда-то кухаркиной.
Бывшую детскую занимала Захарьиха - торговка с сытного рынка, здоровенная краснорожая баба, главным жизненным удовольствием которой было травить безответную Людвигу Юлиановну. Стоило старушке крадучись направиться по коридору в "места общего пользования", как Захарьиха, неизвестно как это замечавшая, выскакивала в коридор и набрасывалась на нее, истошно вопя:
- Буржуйка выползла! Мало ты народной кровушки попила! Ты еще и при нашей власти пожить норовишь! В сортир народный прешься! Зажилась, стерва, на этом свете!
Непосредственный интерес Захарьихи заключался в том, что она мечтала завладеть комнаткой Людвиги Юлиановны, - хоть и маленькая, а в хозяйстве все сгодится, - и даже заранее подала заявление на эту комнату как. жертва сталинских репрессий. Жертвой репрессий она была очень сомнительной - отсидела при Сталине два года за воровство, - но при ее характере спорить с ней никто не решался, и комнатку ей чуть было не дали, но тут совершенно случайно кто-то из домоуправления вспомнил, что Людвига Юлиановна пока еще жива, и заявление временно отложили.
Захарьиха совсем озверела, и бедная старушка, боясь лишний раз проходить мимо ее комнаты, стала пользоваться общественным туалетом у площади Льва Толстого.
Так продолжалось до тех пор, пока за нее не вступился, по странному капризу судьбы, отставной чекист, заслуженный работник органов Иван Игнатьевич Ильичевский. Иван Игнатьевич вышел из бывшего кабинета, где он проживал в гордом одиночестве, шаркая мягкими суконными бурками, в которых он ходил зимой и летом, аккуратно выбил свою неизменную черную трубку и сказал медленно и весомо:
- Для того ли вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин скрывался в лесах Финляндии, чтобы советская пенсионерка Людвига Юлиановна, пусть даже и буржуазного происхождения, ходила в общественный туалет на площади Льва Толстого? Это политически неверно. Каждый имеет право пользоваться местами общего пользования, - и так сурово при этом пристукнул своей черной трубкой, что Захарьиха перепугалась и скрылась в своей комнате.
Ивана Игнатьевича она боялась и уважала, что было для нее, в сущности, одно и то же. Он давно уже завершил свою карьеру в органах, но тем не менее с соседями держался с ледяным высокомерием человека, прикосновенного к власти, изрекал иногда суровые политические оценки и охотно откликался на давно забытое звание "квартуполномоченный". Соседи его не любили и передавали вполголоса друг другу не вполне достоверные, но достаточно страшные истории из его чекистского прошлого.
Среди прочего, поговаривали, что к его чистым рукам прилипло во времена его буйной молодости немало ценностей, реквизированных во время обысков и арестов у злокозненной буржуазии и прочих врагов народа, но поскольку в свою комнату Иван Игнатьевич никогда никого не приглашал, то ни подтвердить, ни опровергнуть этих слухов никто не мог.
К восьмидесятым годам, когда потихоньку дед начал трогаться, Иван Игнатьевич как-то поскучнел, выцвел, сдал и вскорости тихо скончался. Захарьиха к тому времени, хоть и успела незадолго до этого получить все же комнатку Людвиги Юлиановны, была уже не в лучшей форме, и в комнату Ивана Игнатьевича вселили совершенно новых жильцов, пожилых и добропорядочных супругов Примаковых из расселенного в связи с аварийным состоянием дома здесь же, на Петроградской.
Старожилы квартиры с огромным любопытством заглядывали в комнату покойного чекиста, мол, не надо ли новым жильцам молоток, или чайник поставить, или еще чего по хозяйству, но при этих заглядываниях никаких усыпанных бриллиантами канделябров или хотя бы кабинетов красного дерева не замечали, даже картин на стенах не было, а была обыкновенная, довольно бедная стариковская обстановка; единственно подозрение вызывал громоздкий сундук, обитый медными полосами, да и то, по-видимому, зря, потому что Примаковы сразу же по приезде вызвали племянника Олега и при содействии дворничихиного мужа дяди Васи Капитонова выволокли неподъемное страшилище на помойку.
Неуемная Захарьиха не поленилась там же на помойке перебрать содержимое сундука, выпустила на свет бесчисленное количество моли, которая много лет жила в остатках какого-то меха, весьма возможно, что это была шиншилла. Кроме этого, в сундуке находились дореволюционный маскарадный индейский костюм на мальчика десяти лет с приложенным к нему томагавком, резная деревянная рама, почему-то без картины, вся проеденная жучком, и кружевная испанская черная мантилья, которую хозяйственная Захарьиха попыталась было использовать в качестве головного платка на похоронах родственников и знакомых, но после стирки в отечественном порошке "Новость" мантилья в руках Захарьихи превратилась в клубок рваных ниток. На дне сундука, завернутые в байковое одеяло, лежали две настенные тарелки, расписанные цветами и птицами, но то ли они и раньше были с трещинами, то ли разбились при переноске сундука на помойку, но Захарьиха разочарованно сказала "Черепки!" и выбросила тарелки в мусорный бак. На этом все кончилось, и соседи уверились, что никакого богатства старый чекист после себя не оставил.
Николай Егорович Примаков был мужчина обстоятельный и хозяйственный. После переезда он много работал по благоустройству своей новой жилплощади: побелил потолок, поклеил новые обои, покрасил окна. Комната была большая, светлая, два окна и балкон. Самое почетное место в комнате занимал огромный мраморный камин. Конечно, топить его никому и в голову бы не пришло, в квартире давно уже было проведено паровое отопление, да и дымоход был заложен. Николай Егорович долго раздумывал, как быть с камином, нужна ли в комнате такая бесполезная вещь, но жена уговорила его камин не трогать, пускай себе стоит, места у них много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36