Я плыл на корабле, везущем боеприпасы в Вирджинию, и надеялся добраться до берега вплавь, чтобы меня по ошибке не повесили, как шпиона. Но мы так и не достигли Вирджинии. Судно потонуло у острова Кросстри. — Узник содрогнулся. — Ненавижу огнестрельное оружие!
Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.
— Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...
На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.
— Падре, — он почесал ручными кандалами завшивленную голову, — мой дядя — вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?
— Может быть, и нет.
— Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?
Минуты таяли, как свечи в фонарях.
— Возможно, я сумею вам помочь, — решительно кивнул ординарий.
— Вы, падре? В такое время?
— Положитесь на Бога и расскажите историю до конца. Не хочу внушать ложную надежду, но я верю вашим словам. Итак, вы оказались в комнате с красно-золотыми обоями вместе с мертвецом, пригвожденным шпагой к спинке стула. За окном на лужайке находилась статуя языческого божества. Вам показалось, что откуда-то прозвучал шепот. Разумеется, привидения и прочая чепуха тут ни при чем. Но голос произнес: «Он не должен подходить к окнам!»
— Да, — кивнул Даруэнт.
Воспоминания оживали перед ним, словно с помощью какого-то трюка покойного месье Месмера в Париже.
— Ненавижу думать о том, что произошло дальше, так как с этого момента... Короче говоря, он вновь застиг меня врасплох.
— Кто?
— Кучер! Высокий, тощий человек с лицом до глаз обмотанным шарфом, который привез меня в голубой карете. По крайней мере, я думаю, что это был он. Я ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу.
Помните, что я продвинулся в комнату не более чем на три шага. Когда послышался голос, я обернулся. В стене справа от меня находились дверь и камин, у которого стояла рапира, парная той, что убила Фрэнка, но без единого пятнышка. Я стал разглядывать мебель в стиле буль, с инкрустацией из золоченой бронзы, позабыв о двери сзади. Кто-то бросился на меня и снова ударил.
Когда на меня напали в Гайд-парке, я очнулся с головной болью. Но такие удары получаешь трижды в неделю, играя в футбол. Я мог бы поклясться, что в первый раз парень пробормотал извинения.
Но во второй раз у меня едва не треснул череп. Обморок продлился куда дольше, так как начался жар. И пробуждение было совсем иным.
Прежде всего я почувствовал, что нахожусь на открытом воздухе, лежа на спине в полузасохшей грязи и упираясь головой в груду булыжников. Спустя долгое время — во всяком случае, мне так показалось — я услышал скрип колес и другие знакомые уличные звуки. Первое, что я увидел, — возвышающиеся над домами справа от меня греческие колонны перед театром «Ковент-Гарден».
Уже светало. Когда я попытался сесть, началась тошнота.
Как я говорил, моя фехтовальная школа находится неподалеку от театра. К северу, возле таверны «Пьяцца», есть узкий тупик под названием Гартер-Лейн. Во времена наших дедушек это место было в моде. Но в наши дни только банкиры из Сити и торговцы — серьезные люди, над которыми потешаются щеголи, — посещают таверну «Пьяцца». Я лежал на Гартер-Лейн, менее чем в пяти ярдах от моей школы. На затылке запеклась кровь. Как и на рапире в моей правой руке.
Тело Фрэнка Орфорда, уже успевшее окоченеть, лежало на спине передо мной. Говорят, Фрэнк был настолько привередлив, что начищал до блеска даже подошвы своих сапог, как Браммелл. Это оказалось правдой. Я видел сверкающие подошвы, расшитый халат с мятым галстуком и абсолютно чистую рапиру в его правой руке. Мои ботинки тоже были чистыми.
Внезапно моя голова раскололась от боли при звуке трещотки ночного сторожа. Чарли стоял рядом в красном жилете и тарахтел вовсю, призывая на помощь.
Даруэнт опустил голову. Преподобный Хорас Коттон, прислонясь спиной к двери камеры, дышал тяжело и медленно.
— Вы слишком чувствительны, — заметил он. — Вашему живому воображению было бы не грех отдохнуть.
— Я это отрицаю! — заявил заключенный, словно его обвинили в худшем из преступлений.
— Очевидно, вас и мертвого лорда Франсиса доставили туда?
Даруэнт размышлял об обвинительных словах мистера Коттона и пришел к выводу, что они справедливы, хотя и не признавал этого.
— Доставили? — переспросил он. — Да.
— В голубой карете?
— Думаю, что да. На мостовой переулка виднелись следы колес.
— Чтобы представить дело так, будто вы и лорд Франсис, выпив лишнего, вышли из вашей школы, чтобы сразиться при луне на Гартер-Лейн, и что потом вы упали и расшибли голову?
— Да. Но разве я не говорил вам, падре? Дуэль на пистолетах вполне возможна. На саблях — куда ни шло. Но только не на рапирах!
— Несомненно, вы подумали об этом, придя в себя от трещотки сторожа рядом с телом лорда Франсиса?
— Нет. Я ни о чем не думал, кроме тошноты и головной боли. Чарли, зовя на помощь, как будто перед ним была дюжина головорезов, отвел меня в полицейский суд на Боу-стрит.
Я смутно припоминаю, как мы шли туда. Чарли тряс меня за плечо и твердил: «Вы пьяны, верно?» Я отрицал, но сразу потребовал бренди, так как нуждался в нем, и услышал в ответ смех людей, которых не мог разглядеть.
В конторе на Боу-стрит нас принял джентльмен по имени мистер Берни. Он отнесся ко мне с сочувствием. Я пытался рассказать свою историю, но не мог говорить связно. Мистер Берни сказал, что придется подождать прихода главного магистрата, сэра Натаниэла Конанта, и предложил мне прилечь.
Какое-то время я лежал на дощатом полу у стены в комнатушке, где на крючках висели шляпы и громко тикали часы. Думаю, ее использовали раннеры Боу-стрит. Кто-то промыл и перевязал мне голову. Рядом со мной присел на корточки мужчина, как я узнал позже, мистер Хьюберт Малберри. Вы знакомы с мистером Малберри, падре?
Ординарий покачал головой.
— Выглядит он не слишком презентабельно — толстый, неряшливый и почти всю понюшку табака высыпает на себя, — но знает толк в законе. И клянусь душой, которой у меня, возможно, нет, он был мне добрым другом.
«Выпейте это», — сказал мистер Малберри. Прислонив меня к стене, он дал мне глотнуть неразбавленного спирта и запить его водой. После этого мой ум прояснился достаточно, чтобы я смог все рассказать.
Мистер Малберри не задал мне ни одного вопроса, пока я не закончил.
«Думаю, я разбираюсь в людях», — сказал он, затем встал и направился к двери.
Я спросил, куда он идет.
«Черт возьми! — воскликнул мистер Малберри, и его обрюзгшее лицо побагровело. — Разумеется, нанять двуколку! Если этот сельский дом находится там, где вы говорите, я должен найти его!»
Когда он ушел, падре, ко мне пришла еще одна посетительница. Королевский театр на Друри-Лейн находится неподалеку от Боу-стрит, а новости распространяются быстро. Мистер Кин репетировал «Макбета», и Долли Спенсер примчалась в актерском наряде, стеклянных драгоценностях, со слезами на глазах. Она обняла меня и прижалась щекой к моей щеке... — Даруэнт помолчал и добавил с усмешкой: — Как и следовало ожидать, ее вывели оттуда. Кажется, она укусила одного парня в руку. Да, Долли не леди — она всего лишь самое преданное существо на свете.
Он снова ударил по стене скованным запястьем, стараясь причинить себе боль. Священник с сочувствием смотрел на него.
— Малберри вернулся только в сумерки, — продолжал Даруэнт. — Он был слегка навеселе и стоял надо мной, пошатываясь.
«Возможно, вы честный человек, мистер Даруэнт, а возможно, принц лжецов, — заговорил он. — Но я знаю только одно — мы не можем предложить вашу историю судье и присяжным. Лучше придерживайтесь дуэли в пьяном виде».
Думаю, это все.
— Все? — изумленно воскликнул преподобный Хорас.
— Да.
— Вы смеетесь надо мной! Разве этот адвокат не нашел дом?
— Конечно, нашел. Любой сосед мог указать его местонахождение. Дом построил Ванбру — он имеет форму буквы "Е", с куполами на башнях в каждом углу и часовой башней посредине. Я сам проходил мимо него много раз.
— А он нашел языческую статую на лужайке?
— Нашел.
— И комнату, где вы обнаружили лорда Франсиса мертвым?
— Да, падре. С обоями, камином и прекрасным турецким ковром.
— Какое-то безумие! — простонал преподобный Хорас. — Да-да, пейте ваше бренди, если это вас утешает!
— Но, — Даруэнт отставил бутылку после солидного глотка, — я не рассказал, что еще увидел Малберри. Красно-золотые обои теперь покрывала пыль, которая еще более плотным слоем лежала на полу и прекрасном ковре. Между инкрустированным письменным столом и высоким стулом позади него пауки сплели паутину. Такая же паутина обволакивала призмы люстры. В фибровой спинке стула не было никаких следов от удара шпагой.
Отец и мать Фрэнка, граф и графиня Кинсмир, уже давно были за границей. Они велели содержать поместье в порядке, но дом заперли, не оставив там жильцов. Комната выглядела так, словно в нее действительно никто не входил больше двух лет.
Изрядно опьяневший Даруэнт пытался казаться дружелюбным, наблюдая за собеседником.
— Ну, падре, что скажете?
— Это шутка весьма дурного вкуса, — заявил преподобный Хорас. — Не забывайте, что вы шутите над собой.
— Если это шутка, то не моя.
— Возможно, это был другой дом. Или другая комната.
— Боюсь, не было ни другого дома, ни другой комнаты. Я рассказал вам чистую правду. Вы мне больше не верите?
Священник облизнул губы.
— Я знаю, дорогой сэр, — мягко произнес он, — что вы сами в это верите.
— То есть вы называете меня безумцем?
— Нет-нет! Я называю вас другом. Но, говоря откровенно, существуют разные степени... э-э...
— Это не пойдет! — резко прервал его Даруэнт. — Подумайте сами! Защита заявляет в суде нелепую ложь о том, что мы с Фрэнком дрались на дуэли при луне на Гартер-Лейн, и эту ложь принимают безоговорочно. Вы считаете естественным, что родственники Фрэнка с этой целью подкупили присяжных?
— Не естественным, — признал священник. — Но, по крайней мере, правдоподобным.
— Отлично! Тогда кто ходатайствовал об утверждении приговора в Карлтон-Хаус?
— Не понимаю.
— Отец Фрэнка вдрызг разругался с регентом и Красавчиком Браммеллом четыре года назад. Ни один Орфорд, кроме самого Фрэнка, не осмелился бы приблизиться к регенту, даже через посредство Бена Блумфилда. Однако регент утвердил мой смертный приговор, и казнь приблизилась минимум на четыре дня!
— Вы полагаете, что против вас действует кто-то еще, помимо Орфордов и этого таинственного кучера?
— Я это знаю!
— Какое-то время, сэр, я верил, что...
Ординарий оборвал себя на полуслове. Он видел слишком многих людей, сходивших с ума в одиночных камерах и считавших, что их преследуют. Коснувшись молитвенника, священник отошел и сел в нише.
— Вы многое перенесли, — вздохнул преподобный Хорас. — Постарайтесь забыть о мирских делах.
— Нет уж, спасибо. Где Долли? Где, наконец, Малберри? Он был верным другом и приходил навещать меня. — Цепи звякнули. — Вы утверждаете, что у меня есть душа. Я бы обменял эту душу на десять фунтов, чтобы оставить им хоть какое-то наследство в знак моей благодарности.
Новый голос отозвался словно из воздуха:
— Допустим, вам предложат пятьдесят?
Свечи догорали, и пламя стало голубым, с едва заметными алыми искорками. Сердце Даруэнта сжалось от суеверного страха, но он быстро понял, в чем дело.
Зазвенели ключи надзирателя, и за дверью вновь послышался суховатый старческий голос:
— Меня зовут Крокит. Илайес Крокит. Я один из тех, кому пришлось ждать. Предлагаю заключенному пятьдесят фунтов в обмен на маленькую услугу, которая не причинит ему никаких неприятностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.
— Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...
На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.
— Падре, — он почесал ручными кандалами завшивленную голову, — мой дядя — вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?
— Может быть, и нет.
— Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?
Минуты таяли, как свечи в фонарях.
— Возможно, я сумею вам помочь, — решительно кивнул ординарий.
— Вы, падре? В такое время?
— Положитесь на Бога и расскажите историю до конца. Не хочу внушать ложную надежду, но я верю вашим словам. Итак, вы оказались в комнате с красно-золотыми обоями вместе с мертвецом, пригвожденным шпагой к спинке стула. За окном на лужайке находилась статуя языческого божества. Вам показалось, что откуда-то прозвучал шепот. Разумеется, привидения и прочая чепуха тут ни при чем. Но голос произнес: «Он не должен подходить к окнам!»
— Да, — кивнул Даруэнт.
Воспоминания оживали перед ним, словно с помощью какого-то трюка покойного месье Месмера в Париже.
— Ненавижу думать о том, что произошло дальше, так как с этого момента... Короче говоря, он вновь застиг меня врасплох.
— Кто?
— Кучер! Высокий, тощий человек с лицом до глаз обмотанным шарфом, который привез меня в голубой карете. По крайней мере, я думаю, что это был он. Я ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу.
Помните, что я продвинулся в комнату не более чем на три шага. Когда послышался голос, я обернулся. В стене справа от меня находились дверь и камин, у которого стояла рапира, парная той, что убила Фрэнка, но без единого пятнышка. Я стал разглядывать мебель в стиле буль, с инкрустацией из золоченой бронзы, позабыв о двери сзади. Кто-то бросился на меня и снова ударил.
Когда на меня напали в Гайд-парке, я очнулся с головной болью. Но такие удары получаешь трижды в неделю, играя в футбол. Я мог бы поклясться, что в первый раз парень пробормотал извинения.
Но во второй раз у меня едва не треснул череп. Обморок продлился куда дольше, так как начался жар. И пробуждение было совсем иным.
Прежде всего я почувствовал, что нахожусь на открытом воздухе, лежа на спине в полузасохшей грязи и упираясь головой в груду булыжников. Спустя долгое время — во всяком случае, мне так показалось — я услышал скрип колес и другие знакомые уличные звуки. Первое, что я увидел, — возвышающиеся над домами справа от меня греческие колонны перед театром «Ковент-Гарден».
Уже светало. Когда я попытался сесть, началась тошнота.
Как я говорил, моя фехтовальная школа находится неподалеку от театра. К северу, возле таверны «Пьяцца», есть узкий тупик под названием Гартер-Лейн. Во времена наших дедушек это место было в моде. Но в наши дни только банкиры из Сити и торговцы — серьезные люди, над которыми потешаются щеголи, — посещают таверну «Пьяцца». Я лежал на Гартер-Лейн, менее чем в пяти ярдах от моей школы. На затылке запеклась кровь. Как и на рапире в моей правой руке.
Тело Фрэнка Орфорда, уже успевшее окоченеть, лежало на спине передо мной. Говорят, Фрэнк был настолько привередлив, что начищал до блеска даже подошвы своих сапог, как Браммелл. Это оказалось правдой. Я видел сверкающие подошвы, расшитый халат с мятым галстуком и абсолютно чистую рапиру в его правой руке. Мои ботинки тоже были чистыми.
Внезапно моя голова раскололась от боли при звуке трещотки ночного сторожа. Чарли стоял рядом в красном жилете и тарахтел вовсю, призывая на помощь.
Даруэнт опустил голову. Преподобный Хорас Коттон, прислонясь спиной к двери камеры, дышал тяжело и медленно.
— Вы слишком чувствительны, — заметил он. — Вашему живому воображению было бы не грех отдохнуть.
— Я это отрицаю! — заявил заключенный, словно его обвинили в худшем из преступлений.
— Очевидно, вас и мертвого лорда Франсиса доставили туда?
Даруэнт размышлял об обвинительных словах мистера Коттона и пришел к выводу, что они справедливы, хотя и не признавал этого.
— Доставили? — переспросил он. — Да.
— В голубой карете?
— Думаю, что да. На мостовой переулка виднелись следы колес.
— Чтобы представить дело так, будто вы и лорд Франсис, выпив лишнего, вышли из вашей школы, чтобы сразиться при луне на Гартер-Лейн, и что потом вы упали и расшибли голову?
— Да. Но разве я не говорил вам, падре? Дуэль на пистолетах вполне возможна. На саблях — куда ни шло. Но только не на рапирах!
— Несомненно, вы подумали об этом, придя в себя от трещотки сторожа рядом с телом лорда Франсиса?
— Нет. Я ни о чем не думал, кроме тошноты и головной боли. Чарли, зовя на помощь, как будто перед ним была дюжина головорезов, отвел меня в полицейский суд на Боу-стрит.
Я смутно припоминаю, как мы шли туда. Чарли тряс меня за плечо и твердил: «Вы пьяны, верно?» Я отрицал, но сразу потребовал бренди, так как нуждался в нем, и услышал в ответ смех людей, которых не мог разглядеть.
В конторе на Боу-стрит нас принял джентльмен по имени мистер Берни. Он отнесся ко мне с сочувствием. Я пытался рассказать свою историю, но не мог говорить связно. Мистер Берни сказал, что придется подождать прихода главного магистрата, сэра Натаниэла Конанта, и предложил мне прилечь.
Какое-то время я лежал на дощатом полу у стены в комнатушке, где на крючках висели шляпы и громко тикали часы. Думаю, ее использовали раннеры Боу-стрит. Кто-то промыл и перевязал мне голову. Рядом со мной присел на корточки мужчина, как я узнал позже, мистер Хьюберт Малберри. Вы знакомы с мистером Малберри, падре?
Ординарий покачал головой.
— Выглядит он не слишком презентабельно — толстый, неряшливый и почти всю понюшку табака высыпает на себя, — но знает толк в законе. И клянусь душой, которой у меня, возможно, нет, он был мне добрым другом.
«Выпейте это», — сказал мистер Малберри. Прислонив меня к стене, он дал мне глотнуть неразбавленного спирта и запить его водой. После этого мой ум прояснился достаточно, чтобы я смог все рассказать.
Мистер Малберри не задал мне ни одного вопроса, пока я не закончил.
«Думаю, я разбираюсь в людях», — сказал он, затем встал и направился к двери.
Я спросил, куда он идет.
«Черт возьми! — воскликнул мистер Малберри, и его обрюзгшее лицо побагровело. — Разумеется, нанять двуколку! Если этот сельский дом находится там, где вы говорите, я должен найти его!»
Когда он ушел, падре, ко мне пришла еще одна посетительница. Королевский театр на Друри-Лейн находится неподалеку от Боу-стрит, а новости распространяются быстро. Мистер Кин репетировал «Макбета», и Долли Спенсер примчалась в актерском наряде, стеклянных драгоценностях, со слезами на глазах. Она обняла меня и прижалась щекой к моей щеке... — Даруэнт помолчал и добавил с усмешкой: — Как и следовало ожидать, ее вывели оттуда. Кажется, она укусила одного парня в руку. Да, Долли не леди — она всего лишь самое преданное существо на свете.
Он снова ударил по стене скованным запястьем, стараясь причинить себе боль. Священник с сочувствием смотрел на него.
— Малберри вернулся только в сумерки, — продолжал Даруэнт. — Он был слегка навеселе и стоял надо мной, пошатываясь.
«Возможно, вы честный человек, мистер Даруэнт, а возможно, принц лжецов, — заговорил он. — Но я знаю только одно — мы не можем предложить вашу историю судье и присяжным. Лучше придерживайтесь дуэли в пьяном виде».
Думаю, это все.
— Все? — изумленно воскликнул преподобный Хорас.
— Да.
— Вы смеетесь надо мной! Разве этот адвокат не нашел дом?
— Конечно, нашел. Любой сосед мог указать его местонахождение. Дом построил Ванбру — он имеет форму буквы "Е", с куполами на башнях в каждом углу и часовой башней посредине. Я сам проходил мимо него много раз.
— А он нашел языческую статую на лужайке?
— Нашел.
— И комнату, где вы обнаружили лорда Франсиса мертвым?
— Да, падре. С обоями, камином и прекрасным турецким ковром.
— Какое-то безумие! — простонал преподобный Хорас. — Да-да, пейте ваше бренди, если это вас утешает!
— Но, — Даруэнт отставил бутылку после солидного глотка, — я не рассказал, что еще увидел Малберри. Красно-золотые обои теперь покрывала пыль, которая еще более плотным слоем лежала на полу и прекрасном ковре. Между инкрустированным письменным столом и высоким стулом позади него пауки сплели паутину. Такая же паутина обволакивала призмы люстры. В фибровой спинке стула не было никаких следов от удара шпагой.
Отец и мать Фрэнка, граф и графиня Кинсмир, уже давно были за границей. Они велели содержать поместье в порядке, но дом заперли, не оставив там жильцов. Комната выглядела так, словно в нее действительно никто не входил больше двух лет.
Изрядно опьяневший Даруэнт пытался казаться дружелюбным, наблюдая за собеседником.
— Ну, падре, что скажете?
— Это шутка весьма дурного вкуса, — заявил преподобный Хорас. — Не забывайте, что вы шутите над собой.
— Если это шутка, то не моя.
— Возможно, это был другой дом. Или другая комната.
— Боюсь, не было ни другого дома, ни другой комнаты. Я рассказал вам чистую правду. Вы мне больше не верите?
Священник облизнул губы.
— Я знаю, дорогой сэр, — мягко произнес он, — что вы сами в это верите.
— То есть вы называете меня безумцем?
— Нет-нет! Я называю вас другом. Но, говоря откровенно, существуют разные степени... э-э...
— Это не пойдет! — резко прервал его Даруэнт. — Подумайте сами! Защита заявляет в суде нелепую ложь о том, что мы с Фрэнком дрались на дуэли при луне на Гартер-Лейн, и эту ложь принимают безоговорочно. Вы считаете естественным, что родственники Фрэнка с этой целью подкупили присяжных?
— Не естественным, — признал священник. — Но, по крайней мере, правдоподобным.
— Отлично! Тогда кто ходатайствовал об утверждении приговора в Карлтон-Хаус?
— Не понимаю.
— Отец Фрэнка вдрызг разругался с регентом и Красавчиком Браммеллом четыре года назад. Ни один Орфорд, кроме самого Фрэнка, не осмелился бы приблизиться к регенту, даже через посредство Бена Блумфилда. Однако регент утвердил мой смертный приговор, и казнь приблизилась минимум на четыре дня!
— Вы полагаете, что против вас действует кто-то еще, помимо Орфордов и этого таинственного кучера?
— Я это знаю!
— Какое-то время, сэр, я верил, что...
Ординарий оборвал себя на полуслове. Он видел слишком многих людей, сходивших с ума в одиночных камерах и считавших, что их преследуют. Коснувшись молитвенника, священник отошел и сел в нише.
— Вы многое перенесли, — вздохнул преподобный Хорас. — Постарайтесь забыть о мирских делах.
— Нет уж, спасибо. Где Долли? Где, наконец, Малберри? Он был верным другом и приходил навещать меня. — Цепи звякнули. — Вы утверждаете, что у меня есть душа. Я бы обменял эту душу на десять фунтов, чтобы оставить им хоть какое-то наследство в знак моей благодарности.
Новый голос отозвался словно из воздуха:
— Допустим, вам предложат пятьдесят?
Свечи догорали, и пламя стало голубым, с едва заметными алыми искорками. Сердце Даруэнта сжалось от суеверного страха, но он быстро понял, в чем дело.
Зазвенели ключи надзирателя, и за дверью вновь послышался суховатый старческий голос:
— Меня зовут Крокит. Илайес Крокит. Я один из тех, кому пришлось ждать. Предлагаю заключенному пятьдесят фунтов в обмен на маленькую услугу, которая не причинит ему никаких неприятностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38