Как и большинство действительно солидных юридических компаний, чьи доходы выражались астрономическими цифрами, “Крейвиц энд Бэйн” имела небольшую секцию pro bono – ведь надо же было возвращать моральные долги обществу! Фирма гордилась своим полноправным партнером, несколько эксцентричным альтруистом Гарнером Гудмэном. Его просторный кабинет, где в приемной сидели две секретарши, находился на шестьдесят первом этаже. Рекламный проспект фирмы особо подчеркивал значимость, которую руководство придавало бескорыстной заботе о благе сограждан. В частности, там упоминалось, что за один лишь 1989 год сотрудники “Крейвиц энд Бэйн” пожертвовали шестьюдесятью тысячами своих поистине бесценных рабочих часов в пользу неимущих клиентов. Сердобольные юристы опекали оставшихся без родителей детей, осужденных на смерть бедолаг, нелегальных эмигрантов и бездомных. На снимке в проспекте представали двое молодых адвокатов: без пиджаков, узлы галстуков расслаблены, под мышками пятна пота, они стоят в окружении бедно одетых детишек на фоне трущоб. Наши юристы спасают общество!
Одна из таких брошюр лежала в тоненькой папке Адама Холла, неторопливо шагавшего по коридору шестьдесят первого этажа к кабинету Гарнера Гудмэна. Остановившись, Адам заговорил с молодым коллегой: раньше он того в фирме не видел. Перед Рождеством всем сотрудникам выдали нагрудные значки с именами. Люди могли долгие годы работать бок о бок и не знать друг друга – непорядок! Две-три приветственных фразы, и Адам уже входил в приемную. Сидевшая за компьютером секретарша лучезарно улыбнулась:
– Мистера Гудмэна? Будьте добры подождать. – Она кивнула в сторону ряда кресел.
До назначенной на десять утра встречи оставалось пять минут. “Какое это имеет значение? – подумал Холл. Сейчас его ждет работа pro bono. – Забудь о ставке, выбрось из головы премиальные”. В своем рвении творить добро мистер Гудмэн отказывался смотреть на часы.
Адам пролистал папку, усмехнулся, глядя на коллег с фотоснимка, еще раз перечитал собственное резюме: колледж в Пеппердайне, юридическая школа Мичигана, редакторская работа в профессиональном журнале, статьи по вопросам неоправданно жестоких наказаний, заметки о нескольких смертных приговорах. Резюме, конечно, скромное, но для двадцатишестилетнего специалиста он смотрится неплохо. В фирме “Крейвиц энд Бэйн” Адам Холл успел проработать всего девять месяцев.
За резюме настал черед комментариев Верховного суда страны относительно применения смертной казни в Калифорнии. Пробежав бумаги глазами, Адам сделал несколько выписок.
Секретарша поинтересовалась, не хочет ли он кофе, но предложение ее было вежливо отклонено.
* * *
Кабинет Гарнера Гудмэна вечно выглядел так, будто по нему только что пронесся смерч. Папкам с делами уже не хватало места на стеллажах, пыльными стопками они высились по углам, валялись, распахнутые, на полу. Груды бумаг покрывали огромный стол. Ковер под ним пестрел скомканными разноцветными конвертами. Если бы не опущенные жалюзи, из окна открывался бы великолепный вид на озеро Мичиган, но хозяин кабинета не располагал временем, чтобы любоваться дивным пейзажем.
Мистер Гудмэн был уже достаточно пожилым мужчиной с пышной седовласой шевелюрой и аккуратной белой бородкой. Туго накрахмаленная рубашка, казалось, скрипом отзывается на каждое его движение. Темно-зеленый галстук-бабочка находился там, где ему и положено, то есть точно по центру между уголками воротника.
Войдя, Адам осторожно обошел разбросанные по полу бумаги. Гудмэн не поднялся ему навстречу, но нетерпеливым жестом протянул руку. Холл вложил в нее свою папку и уселся на единственный в кабинете свободный стул. Минут десять он с тревогой наблюдал за тем, как сухие белые пальцы переворачивают страницу за страницей, теребят клинышек бородки, проверяют, не сбился ли в сторону галстук.
– Так чем же привлекла вас работа pro bono? – после длительного молчания, не отрывая взгляда от бумаг, монотонно спросил Гудмэн.
Из скрытых динамиков лилась тихая классическая музыка.
– М-м… В общем-то причин несколько… – Адам нервно поерзал на стуле.
– Догадываюсь. Вы горите желанием послужить людям, принести пользу человечеству. Или ваша совесть уже не может мириться с чудовищными гонорарами, душа стремится к очищению, а руки соскучились по тяжелому, но благородному труду. – Поверх тонкой металлической оправы очков на Холла смотрела пара холодных голубых глаз. – Верно?
– Не совсем.
– Сейчас ваш напарник – Эммит Уайкофф, так? – Гудмэн взмахнул отзывом старшего партнера, который руководил работой молодого юриста.
– Да, сэр.
– Отличный специалист. Честно говоря, сам я от Эммита не в восторге, но у него блестяще организованный ум. Он входит в тройку наших лучших экспертов по уголовному праву. Зато характер просто невыносимый. Согласны?
– Мы неплохо ладим друг с другом.
– И как долго?
– С самого начала. Девять месяцев.
– Значит, вы у нас уже девять месяцев?
– Да, сэр.
– Нравится здесь? – Закрыв папку, Гудмэн снял очки и стиснул их правую дужку крепкими зубами.
– Я люблю свою работу.
– Еще бы. Но почему вы выбрали именно нашу фирму? Перед вами распахнула бы двери любая контора. Почему вы пришли к нам?
– Меня привлекают уголовные дела. А у “Крейвиц энд Бэйн” в этой сфере весьма прочная репутация.
– Сколько вы получили предложений? Уж простите любопытного старика.
– Не помню.
– И откуда?
– Главным образом они поступали из федерального округа Колумбия. Одно, правда, было из Денвера. Нью-йоркские фирмы меня не интересовали.
– Какой же оклад мы вам дали?
Адам нервно раздвинул колени. Неужели Гарнер, партнер, не знает, сколько фирма платит новичку?
– Что-то около шестидесяти тысяч. А ваш? Впервые за время беседы Гудмэн улыбнулся:
– Четыреста тысяч долларов в год. Такая сумма позволяет боссам непринужденно трепать языками о социальной защищенности бедных юристов. Четыреста тысяч, верите?
Слухи об этом до Адама доходили.
– Но вы не жалуетесь, а?
– Нет. Считаю себя счастливейшим представителем нашей профессии. Мне платят сумасшедшие деньги за работу, которая не приносит ничего, кроме удовольствия. Я не занимаюсь скрупулезными калькуляциями часов, за которые платит клиент. Мечта всякого юриста! Вот почему я до сих пор каждый день прихожу в офис. А ведь мне скоро семьдесят.
Сотрудники фирмы шепотом делились с новичками легендой: на заре юности Гудмэн не выдержал душевного напряжения и стал частенько заглядывать на донышко бутылки. Через год он напоминал выжатый лимон. Только когда, прихватив детей, от мужа-алкоголика ушла супруга, Гудмэн сумел каким-то образом убедить партнеров фирмы в том, что еще на что-то способен.
– Чем конкретно завалил вас коллега Эммит?
– В основном исследовательской работой. Сейчас он разбирает тяжбу строительной компании с министерством обороны, и почти все мое время уходит на проверку многочисленных контрактов. На прошлой неделе я направил ходатайство в суд. – Последнюю фразу Адам произнес с ноткой гордости в голосе. Обычно новичков выдерживали на коротком поводке не менее года.
– Настоящее ходатайство? – Гудмэн был поражен.
– Так точно, сэр.
– В настоящий суд?
– Да, сэр.
– Реальному судье?
– Совершенно верно.
– И кто победил?
– Окончательное решение еще не принято, но оно будет в мою пользу. Я не оставил судейскому чиновнику ни шанса.
Гудмэн второй раз улыбнулся и на этом поставил точку в игре. Вновь раскрыв папку, он сказал:
– Эммит дает вам солидные рекомендации. Очень на него не похоже.
– Воздает должное таланту, – позволил себе улыбнуться и Адам.
– Однако ваша просьба в высшей мере необычна, мистер Холл. Все-таки чем она вызвана?
Адам кашлянул. Опять в душе поднялось тревожное чувство, он судорожно свел колени.
– Видите ли, речь идет о смертном приговоре.
– О смертном приговоре? – переспросил Гудмэн.
– Да, сэр.
– Но почему?
– Я против смертной казни.
– Как и все мы, мистер Холл. У меня вышло несколько книг на эту тему. Пару десятков таких дел я вел сам. Зачем вы-то решили туда полезть?
– Я читал ваши книги. Просто хочу помочь. Захлопнув папку, Гарнер швырнул ее на стол. В воздух вспорхнули клочки бумаги.
– Вы слишком молоды и неопытны.
– Думаю, вам придется изменить мнение.
– Послушайте, мистер Холл, одно дело посоветовать клиенту хорошее вино, и совсем другое – представлять интересы осужденного на казнь. В ваших руках жизнь и смерть человека. Это огромная ответственность, сынок. Во всяком случае, никак не развлечение.
Адам кивнул, но не произнес ни звука. Не моргая, он смотрел Гудмэну прямо в глаза. Негромко прозвенел телефон, однако никто не повернул к нему головы.
– Дело уже открыто? Или вы нашли фирме нового клиента?
– Дело Кэйхолла, сэр, – медленно выговорил Адам. Гудмэн подергал за кончик галстука.
– Сэм Кэйхолл указал нам на дверь. Неделю назад суд подтвердил, что он имеет право отказаться от наших услуг.
– Я ознакомился с точкой зрения суда. Но приговоренному необходим адвокат.
– Черта с два! Через три месяца душа его отправится в преисподнюю – с помощью адвоката или без таковой. Скажу откровенно: буду рад навсегда забыть о Кэйхолле.
– Ему необходим адвокат, – повторил Адам.
– Он сам представляет собственные интересы, причем делает это мастерски. Сам пишет ходатайства, заявляет протесты, сам роется в справочной литературе. По слухам, дает даже практические советы другим заключенным, правда, исключительно белым.
– Я от корки до корки изучил его досье. Гудмэн водрузил очки на переносицу, задумался.
– Но это же полтонны бумаг! Зачем?
– Дело Кэйхолла меня словно околдовало. Я наблюдал за ним годами, читал все, что попадалось под руку. Вы спрашивали, почему я выбрал “Крейвиц энд Бэйн”… Так вот, откровенность за откровенность: с самого начала я горел желанием взять это дело на себя. Фирма ведет его pro bono уже восемь лет, если не ошибаюсь?
– Семь, но они похожи на двадцать. Общение с мистером Кэйхоллом – штука не из приятных.
– Охотно верю. Особенно если учесть, что почти десятилетие он провел в одиночке.
– Лекции о жизни за решеткой можете читать другим, мистер. Вы в тюрьме-то когда-нибудь бывали?
– Нет.
– А я сподобился. Я видел камеры смертников в шести штатах. Когда во время нашей беседы Сэма Кэйхолла приковывали к ножке табурета, он осыпал меня ужасными проклятиями. Это нераскаявшийся грешник и законченный расист, ненавидящий окружающих. Он и вас возненавидит… если вы встретитесь.
– Я так не думаю.
– Вы юрист, мистер Холл. А юристов Сэм ненавидит больше, чем чернокожих и евреев, вместе взятых. Почти десять лет он смотрит смерти в лицо, считая себя жертвой заговора злокозненных адвокатов. Он два года мечтал отправить нас ко всем чертям. Время, затраченное на то, чтобы удержать его среди живых, обошлось фирме в два миллиона долларов! Но старого пердуна это не удовлетворило. Сколько раз он отказывался от встречи с нашими людьми, когда те специально приезжали в Парчман! Он рехнулся, мистер Холл. Подыщите себе что-нибудь другое. Как насчет преступлений против несовершеннолетних, а?
– Благодарю покорно. Меня больше волнует проблема смертной казни. Я одержим мыслью о деле Кэйхолла, скажем так.
Гудмэн поправил очки, откинулся к спинке кресла, провел ладонью по хрустнувшему крахмалом полотну рубашки.
– В чем же, позвольте спросить, причина вашей одержимости?
– Уж больно необычна история этого Сэма, разве нет? Ку-клукс-клан, движение за гражданские права, террористические акты, кровь невинных детей. Тот период времени богат на события. Казалось бы, далекое прошлое, но миновало-то всего двадцать пять лет. У меня волосы дыбом встают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85