Затем все трое направились обратно к воротам лагеря.
Теперь все зависело от речных птиц, совершавших свои регулярные налеты. Дьюарт посмотрел в сторону реки. Я следил за его взглядом. Птицы летели к лагерю.
Им оставалось еще с полминуты пути, когда Дьюарт подал знак левой рукой. Ратт кивнул, и тут же с востока донесся низкий звук отдаленного взрыва.
Дьюарт сделал еще один знак, наклонив голову. Снова прогремел взрыв в районе рисовых полей, потом третий.
– Ты слышал, Бао?
– ВК стрелять мины в нас с востока, – крикнул Бао. – Скоро ударить!
Командир лагеря выкрикнул что-то по-вьетнамски старейшине Као-Дай. Двое коммунистических бандитов повернулись к заложенной мешками с песком пагоде, удивление и испуг отразились на их лицах. Самым уязвимым местом в партизанской войне Вьетконга была связь. Я с трудом сдерживал смех, представив себе, что происходит сейчас в головах двух молодых коммунистов. Их не предупредили, вот что они, по всей вероятности, шептали сейчас друг другу. Надо же было кому-то выбрать такое неудачное время для обстрела лагеря!
Краем глаза я увидел птиц. Затем раздался оглушительный треск сверху.
– Летит! – закричал Дьюарт. Ланг выкрикнул то же предупреждение по-вьетнамски. Двое "советников" монаха ринулись к обложенной мешками с песком пагоде, столкнув старика, который упал на колени. Бао поспешил на помощь старейшине Као-Дай, прикрыв его своим телом.
Дьюарт вовремя схватил за руку Ланга, который рванулся было к пагоде, и швырнул его на землю. Я тоже лег на траву.
Увидев, что оба вьетконговца скрылись внутри пагоды, Дьюарт подал сигнал Ратту. Три взрыва, последовавшие один за другим, сотрясли землю, взрывная волна заставила меня затаить дыхание. Похоже, что взрывник переборщил в своем реализме.
Дьюарт медленно поднялся на ноги и помог встать перепуганному переводчику. Капитан Бао помог подняться потрясенному монаху и отряхнул его белое одеяние от пыли. Пыль и обломки падали сверху на лагерь. Солдаты со стен лагеря открыли яростный огонь из автоматических винтовок в восточном направлении.
Первый взрыв разметал мешки с песком и проделал в стене лагеря дыру радиусом в три фута. Второй взрыв оставил после себя воронку примерно в центре лагеря, не вызвав, однако, никаких разрушений.
Охваченный сильной дрожью, Ланг уставился на результат третьего взрыва – на то, что осталось от пагоды Као-Дай, где он собирался укрыться от обстрела, когда капитан Дьюарт бросил его на землю. Облако пыли, щепки и куски тростника над дымящимся кратером.
Бао, не отрываясь, смотрел туда же.
– Прямое попадание, – произнес он наконец.
Дьюарт кивнул.
– Хорошо, что мы успели перенести боеприпасы в другое место. Я говорил тебе, что хороший минометчик из ВК может попасть в носовой платок с края того поля, если захочет.
Старый монах несколько минут смотрел на дымящиеся руины, и постепенно до него стал доходить смысл происшедшего. Он повернулся, и американский капитан увидел в его глазах сначала облегчение, а затем удовлетворенность.
Дьюарт сложил ладони и торжественно поклонился ему. Затем сказал Лангу:
– Передай монаху Као-Дай, что мы построим ему новую пагоду в любом месте, которое он укажет, в пяти или более километрах от лагеря. – Дьюарт махнул рукой в направлении к взорванным мешкам с песком. – Скажи ему, что нет никакой возможности извлечь тела для похорон. Скажи ему, – он сделал паузу, – скажи, что я сожалею о случившемся.
Дьюарт отвернулся от Бао и монаха, подмигнул мне и заметил ухмылку на лице Ратта, который смотрел поверх штабного помещения. Затем капитан Дьюарт крикнул:
– О'кей, Ратт, соберите-ка людей и наведите в лагере порядок. Завтра мы продолжим оборудование зданий. Я, черт побери, хочу завтра ночью спать под крышей.
– Есть, сэр. Установить одну жестяную крышу, сэр!
Двух птичек – одним камнем
Я познакомился с капитаном Брэнди Мертеллом спустя несколько недель после того, как генерал Нгуэн Кхань принял бразды правления в руководстве Южного Вьетнама от "Большого" Миня – событие, которое американские советники считали переменой к лучшему. Настоящее имя Мертелла было Франсуа, но так его никто не называл. Родом из Бельгии, во время Второй мировой войны – агент УСС, в начале пятидесятых Брэнди попал в американскую армию и стал гражданином Соединенных Штатов.
Я находился в Сайгоне с капитаном Тимом Пикинсом, который уже почти полностью залечил свои раны. Тим сидел за рулем джипа и возил меня по городу. В одиннадцать часов утра мы проезжали мимо маленького открытого кафе в американизированной части города, и тут он увидел капитана Мертелла. Брэнди сидел за столиком рядом с тротуаром, одетый в красивый спортивный костюм, и читал французскую газету.
Тим резко затормозил.
– Никто не знает, чем, черт побери, занимается Брэнди, когда оказывается в городе, – сказал он. – Он превратился в одного из сайгонских лягушатников, и его нигде не видно. Я думаю, что он сотрудничает с Агентством. – Пикинс зловеще усмехнулся. – Подождем, пока он сам нас заметит. Он не любит показываться рядом с американцами.
– Так, может быть, оставим его в покое?
– Лучше хватай его, пока не поздно. Нет никакой гарантии, что ты сможешь найти капитана Мертелла в Нам Луонге, где находится его лагерь. Он занимается делами, о которых я ничего не знаю. А ведь мне по должности положено знать обо всем, что происходит с десятью командами А из моего района.
Когда мы вошли в кафе, Брэнди повернул к нам свое длинное с резкими чертами лицо; его темно-карие водянистые глаза скорбно уставились на нас. Волосы, черные как уголь, он носил длинными в нарушение уставных требований. Выглядел он на удивление молодо.
– Доброе утро, Брэнди, – дружелюбно приветствовал его Пикинс.
Мертелл кивнул, но ничего не ответил.
– Ничего, если мы с тобой присядем? Позволь представить тебе человека, который очень хотел с тобой познакомиться.
Брэнди несколько мгновений смотрел на меня с меланхоличным выражением. Затем повернулся к старому официанту-вьетнамцу и по-французски попросил его подать счет.
Официант подал Брэнди счет. Он положил на листок несколько пиастров и встал. Затем произнес еще одну фразу по-французски и вышел из кафе. Мы последовали за ним.
– В этом месте, – сказал на улице Брэнди с легким французским акцентом, – меня знают как Робэра, плантатора-француза из провинции Тай Нинь. Они не подозревают даже, что я понимаю английский. Это местечко исключительно полезное. Но они будут в крайнем недоумении, если я заговорю с американцами.
Пикинс хмыкнул.
– Извини, если мы испортили тебе игру.
Брэнди пожал плечами, на его лице появились прямые складки. Затем он повернулся ко мне и извинился за свою неучтивость.
– Не за что извиняться, – сказал я, – но я и в самом деле хотел бы узнать, чем вы здесь занимаетесь.
– Сейчас я направляюсь в "Павлин", где должен встретиться со своим медиком и сержантом разведки. Можете присоединиться ко мне, если хотите.
Пикинс помахал мне рукой и уехал, а мы с Брэнди прошли два квартала пешком до ресторана, где нашли сержанта Оссидиана, темноволосого разведчика с грубыми чертами лица, и сержанта Таргара, медика.
Таргар имел заметный, хотя и приятный акцент; он рассказал мне, что родился в Венгрии, но в 1952 году покинул ее и вступил в американскую армию. Его внешность с явными восточными чертами я приписал столетиям вторжений и миграций населения на Балканах.
Разговор за ленчем шел очень живой и дружелюбный, а когда с едой было покончено, капитан Мертелл, по существу, разрешил своим подчиненным полностью посвятить меня в миссию их команды. Именно это они и сделали, когда мы завернули в "Каприс", любимое местечко спецназа, где напитки были прохладными, а девочки – приятными на глаз и даже на ощупь, если у тебя появилось желание их потрогать.
Как я выяснил, двумя самыми сложными проблемами в Нам Луонге были вербовка хороших боевиков и приобретение агентуры для разведки. Обе решались с присущей спецназу изобретательностью.
Оба сержанта с явным удовольствием смаковали детали хитроумных приемов, которые позволили капитану заполучить столь необходимых боевиков в нерегулярные части. По своей предыдущей миссии Мертелл был лично знаком с шефом полиции Сайгона времен президента Дьема. Брэнди знал, что представляет собой сайгонская тюрьма, и ему пришла в голову блестящая идея вытащить оттуда юных правонарушителей и дать им возможность присоединиться к боевым частям, чтобы сражаться с коммунистами, а не гнить в вонючих камерах древней тюрьмы. Потребовалось специальное президентское распоряжение, но в конце концов Мертелл набрал около сотни отъявленных воров, насильников, грабителей, торговцев наркотиками, сутенеров, гомосексуалистов и убийц. Последние были отпущены в Нам Луонг по той причине, что они убивали других преступников, а не добропорядочных граждан.
Шеф полиции пообещал молодым бандитам пожизненное заключение в случае, если они дезертируют из Нам Луонга, и перед строем объявил, что дает капитану Мертеллу и его коллеге из ЛЛДБ право расстреливать на месте любого из "тюремных пташек", который не подчинится приказу.
Эта группа нерегулярных бойцов оказалась весьма отчаянной, несмотря на разнообразные истязания, которым они подвергались в промежутках между боями. Однако они были настолько напуганы перспективой снова вернуться в тюрьму, что в отличие от регулярных частей среди них практически не было случаев дезертирства.
К несчастью, после падения президента Дьема его преемник, "Большой" Минь, в поисках популярности в народе, объявил амнистию и бросил бывшего шефа полиции в тюрьму. После этого большая часть боевиков из числа сайгонских преступников дезертировала. Остались лишь немногие, обращенные американцами в свою веру.
В настоящее время, в связи с резким возрастанием активности Вьетконга в районе Нам Луонга, а также с приходом к власти агрессивного генерала Хана, одной из задач капитана Мертелла было восстановление боевой части из криминальных элементов. Таргар выразил твердую уверенность, что "старик" сможет справиться с этим делом.
Вербовка новой агентуры оказалась куда более сложной проблемой, поскольку Нам Луонг располагался в провинции, где влияние Вьетконга постоянно возрастало; более того, были серьезные основания предполагать, что в этой провинции находился штаб командования партизан.
Еще две недели назад у Оссидиана был ценный агент, некто Танг, лейтенант подразделения Вьетконга, расположившегося близ центра провинции, всего лишь в пяти милях от лагеря спецназа. Высокообразованный Танг кроме вьетнамского владел английским, французским и китайским языками. Будучи буддистом, он не имел шансов на служебное продвижение, которого, по его мнению, заслуживал, в условиях дьемовской римско-католической администрации. Вьетконг, или как он предпочитал именовать себя "Национальный фронт освобождения", нашел недовольного своей карьерой служащего и завербовал на свою сторону.
Однако Танг не был кровожадным по природе и вскоре испытал чувство протеста по отношению к тактике террора, практиковавшейся Вьет-конгом, в котором был вынужден принять участие. Однажды, когда он оказался среди тех вьет-конговцев, которые согнали на городскую площадь беременных женщин, затем вспарывали им животы и извлекали оттуда младенцев, он испытал такое сильнейшее нервное потрясение, что понял невозможность своего дальнейшего пребывания в рядах этой коммунистической организации.
Один из агентов Оссидиана, имевший возможность свободно проходить через лагеря вьеткон-говцев, доложил о неудовлетворенности и смятении Танга, и вскоре была назначена встреча между Тангом и Оссидианом в надежном месте в центре провинции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59