Теперь Игорю страшно хотелось домой, в деревню, на лавку перед домом, чтобы о ногу терся Васька-кот. Он бы отдал все накупленное и накопленное, чтобы вернуться сейчас в Куземкино. Но, Игорь открыл глаза, он не в Куземкино, он на угольном складе.
– Спроси, он дозрел? – подал голос второй, явно старший в этой паре уголовник, держащийся позади.
– Ты дозрел? – спросил первый. Повернулся к старшему: – Молчит.
– Заговорит, – прилетело от второго.
– Бляха, пакета нету! – огорченно сказав бандит, оглядевшись. – Ща бы их любимый ментовский способ применили. Мешок на голову. Действует безотказно, как пурген.
– Лом возьми, – подсказал второй.
– А точно!
Бандит поднял с пола лом, выбрав из нескольких покороче и потолще.
– Не все ментам нас конопатить и месить. Ты знаешь, – пальцы бандита сжали подбородок, – как меня ваши в обезьяннике мордовали?! «Колбасами» с песком! Иглу в десну втыкали, понял, чмо! А до того ОМОН на задержании отходил ботами. Ща, ментяра, все у меня узнаешь!
Бандит размахнулся ломом, как дубиной.
«Да нет! Не будет он! Пугает! Я же надзиратель!»
Тусклое железо описало дугу… Гранатой разорвалась боль в коленной чашечке. Потом почему-то непереносимо взыли сразу все зубы, его здоровые, крепкие зубы, запуская сотню каленых стрел в мозг. И накрыла темнота, как попугая тряпка…
…Отступила.
– Ну вот и очухался.
Игорь узнал голос первого бандита. Да, твою мать, он уже их различает по голосам.
– Может, ему лом в задницу засунуть?
– Можно, – одобрил второй. – Но для начала сделай ему из яиц гоголь-моголь. Погоди-ка! Держи окурок, чего добру пропадать.
– Дело. Сейчас мы ему…
Изнутри по колену методично лупил таран. Как на качелях: вверх взмываешь – отпускает, ухаешь вниз – и пронзает. Игорь повторял себе, заклинал себя: «Своих не продавать, не простят, нельзя, я с ними, не продавать, не простят…»
А зековские пальцы расстегивали форменные пуговицы. Затрещала от рывка тряпка – хана тельнику с начесом. Бандюган, подмигнув жертве, затянулся, раскаляя сигаретный уголек, и затушил окурок о грудь Игоря Макеева.
О Господи, мать родная, никогда не думал, что это так больно!!! Сердце будто дверью защемило, у меня ж никогда не болело сердце…
– Не дозрел наш фрукт?
– Эй, слышь? – Опять пальцы задрали подбородок. – Ты дозрел? Не, крепится.
– Тогда приступай к гоголю-моголкъ
– Ага, – не скрыл своей радости первый бандит. – Сперва наметим рукой.
«Нельзя», – отчего-то это слово загорелось под закрывшимися глазами Игоря. Потом каждую буковку этого слова боль разнесла на куски, будто в неоновую рекламу попала молния.
Тряпка во рту впитывала слюну и крики, то и другое не выпуская наружу. Трусы намокали и липли к коже. Накатила тошнота, и наконец пришел настоящий страх.
– А теперь ломиком.
Больше Игорь держаться не мог.
– Стой, Боксер! – приказал второй. – Наш терпила башкой замотал. Спроси его по новой, дозрел ли.
Игорь расслышал и бурно закивал.
– Ну, Боксер, вытаскивай кляп. Слушать будем.
– Вы меня не убьете? – сплюнув, через тяжелые вздохи проговорил Игорь.
– Не знаю, еще не знаю, – ответил второй зек. Он подошел ближе, и Игорь мог его теперь хорошо рассмотреть: не высокий и не низкий, крепко сбитый, с оловом в глазах. – Пойдешь в сознанку, будешь стараться, отпустим. Хотя ты жизни не заслуживаешь. Ну, говори!
– Да, я убил этого… ну на «П», вашего товарища.
– Гниль! – Бандит, которого, выяснилось, звали Боксер, провел в живот Игоря незамысловатый апперкот.
– Уймись! – приказал старший. – Мешаешь колоть. Продолжай.
Продышавшись, Игорь вновь смог заговорить:
– Дал промеж лопаток во время шмона камеры. Он прогнулся от боли, в этот момент всадил ему шприц-тюбик. По-моему, он не почу…
– К главному переходи! – перебил старший зек.
– Задание и шприц-тюбик получил от прапорщика Григорьева, старшего смены.
– Задание? – скривил губы главный в зековской паре. – Как красиво звучит. Типа, не виноватый я, приказ выполнял. Видишь?
Уголовник поднес ладонь поближе к Игорю и показал, что держал в ней во время их беседы. Пейджер или тамагоччи. Зек понажимал какие-то кнопочки и… Игорь услышал себя: «Задание и шприц-тюбик я получил от прапорщика…»
– Делай выводы и живи пока. Разрешаю. Но могу перекроить приговор. Тогда достану отовсюду. Отвяжи ему одну цапку, Боксер, дальше сам отвяжется.
– А если он в управу побежит? – забеспокоился номер первый.
– Бежать он, Боксер, уже не справится. Надо говорить «поковыляет». Так вот, если он похромает в управу, то выроет себе могилу. Но он на идиота не похож. Он no-тихому сейчас уберется из изолятора, обратится в травмпункт, возьмет больничный и будет откашливаться на бюллетене. Мотаем отсюда.
Игорь, освобожденной рукой потянувшись к узлу на второй руке, услышал разговор идущих к двери его мучителей:
– Ты, Шрам, правильный мужик, да за тебя…
– Насчет мужика чтоб я больше не слышал.
– Извини, Шрам, я ж в хорошем смысле! Ты правильный человек, денег не жалеешь, чтоб ментам за кореша отомстить. Уважаю.
Боксер открыл дверь, пропуская Шрама.
– Во напели! – Шрам посмотрел на электронное табло, которое показывало в том числе и время, и отправил диктофон в карман. – Целая фонотека набирается. Потом положу на музыку и буду слушать…
Глава одиннадцатая
ВОЛЯ
И снятся мне кошмарики:
Я на воздушном шарике, я на воздушном шарике
Летаю над страной,
Я над лесами с мишками, над лагерями с вышками,
А за колючей проволокой собаки и конвой.
1
Росту в нем отмерялось не больше метра шестидесяти, А для его ремесла, то есть обрабатывать рожу сидящего на стуле клиента, больше и не требовалось. Сухонький, вертлявый сморчок, который вроде обязан по жизни, природе и ремеслу быть болтливым, молчал как рыба об лед. Нет, впрочем, до рыбы не дотягивал, рыба не бормочет под нос «тэкс, тэкс».
Не иначе, списанный на пенсию киношный гример. Что делать, не хватает загрузки на всю фильмовую братию. А старичку добрые люди взяли и подыскали занятьице по профессии, к тому ж поденежнее, чем на прежнем месте. Разве что, вот беда, безмолствовать приходится.
Но перепланировка личины продлилась недолго. Гример, прочирикав «тэкс» громче и утвердительнее прежнего, выудил из своего чемоданчика круглое зеркало с ручкой. Когда старик протянул его Сергею, то Сергей готов был зуб дать, что у гримера вырвется-таки: «Ну, что скажете, милейший?» Однако старик удержался – запретили, видать, накрепко.
Отраженный зеркалом Шрам понравился Шраму смотрящему. Оказывается, ему в масть густые усы, типа как у Боярского, только старик налепил ему не черные, а ржавые. «После всех дел, на покое, свои, что ли, попробовать отрастить?» Патлы парика, тоже рыжеватые, были уложены в заурядный причесон. «Канадка? Полубокс? Вот уж в чем не шарю». Гример чуть сузил Сергею гляделки – получился кивок на татарские примеси в крови. Короче, то ли работяга, то ли барыга среднего пошиба, то ли инженеришка, пес его разберет, пес такого запомнит.
Отсчитав несколько шагов от своего шедевра, цыпляча голову то так, то этак, гример пристально оглядел результат, остался доволен и стремительно шугнулся из комнаты.
Едва он скрылся в дверном проеме, как в том же проеме показался человек прямо противоположного возраста и габаритов. Лет тридцати, под метр девяносто, с дзюдоистской шеей и крепкими лыжами. Можно не сомневаться, один из его поводырей на этот вечер и ночь. И взгляд у человека – взведенный капкан, только зацепи скобу, и захлопнется. Под мышкой топорщится кобура.
Похож, конечно, на качка, да понятно, не качок. Вряд ли на такую работу взяли бы простого носителя мышечной массы. Как вряд ли бы взяли узколобого быка и, вообще, кого-то, замазанного с братвой. Но раз он красится под братву (вон и обрил себя по бычковской моде и разодет в спортивные штаны и чернокожую куртку), то и окрестим его про себя, решил Шрам, для удобства, Братаном.
Братан подошел к Сергею, вытащил из кармана скатку черной материи.
– Вы готовы? – вежливо так поинтересовался.
– Без базара.
Братан размотал скатку, оказавшуюся широким платком, и завязал Сергею зенки. «Ишь ты, – подумал Шрам, – какая таинственность, прям как в фильмах про графьев и маркизов».
Его, временно незрячего, за руку провели какими-то закутками, где проскрипели-хлопнули три двери, вывели на улицу, усадили в машину. По дыханию, шевелению и прочим глистам, Сергей понял, что с ним едут, считая Братана, трое. Машина завелась, тронулась, притормозила (ясно, что у ворот), а потом вписалась в уличный шум. Тогда Сергею вернули зрение.
Сергей нашел себя в джипе с тонированными стеклами («„лендровер», неплохая тачка»). На заднем сиденье, помимо Шрама, укачивались двое: слева – Братан, справа – белесый хлопец с бледной кожей альбиноса, рука опущена в карман черного костюма («на чем греется, интересно, его лапа?»). Присутствовал в «лендровере» и шофер.
Братан с компанией – однозначно не попкари в штатском на шабашке. Должна к фирме «Углы» лепиться spynna для подгонки наркоты, лялек и выполнения всякого рода шустрилова на воле. Вот братаны с альбиносами из этой группы. Шайка, нет сомнений, невелика и не связана более ни с кем и ни с чем, замкнута только на «Вторые Кресты».
Под молчание Шрама и «экскурсоводов из долларолюбивого турбюро „На волю»» джип несся по Свердловской набережной к Больше-охтинскому мосту, обгоняя рейсовые автобусы и частные автомобили.
Воля через затемненное стекло джипа выглядела иначе, чем всегда. Типа кина не про нашу жизнь. Или вроде картинок из «Клуба кинопутешествий». Где-то там живут, ходят, ездят, посещают, а также пьют и любят, да ты-то ни при чем, тебе разрешено только смотреть.
Джип тем временем одолевал Большеохтинский мост. Внизу пыхтел буксир, сдвигая вниз по черной вечерней Неве сигарное тело баржы.
Экскурсия по Санкт-Петербургу, посмотрите налево, позырьте направо. Экскурсия, опутанная проволокой условий. Некоторые очень мутные – не долбить наркоту, хотя водку можно. Некоторые по уму – запрещено совершать во время прогулки преступления.
«А сбежать от вас, ребята, даже в пути было бы нетрудно», – вдруг коротнулось Шраму. Только зачем убегать с экскурсии, когда за те же деньги можно просто купить побег…
2
Конвоиров-экскурсоводов, судя по непроницаемым физиям, ничего не припекало.
А так, на взгляд Шрама, было чему поудивляться. Человек платит бешеные бабки за поход на волю и выбирает вот такие апартаменты вот в таком, братцы, месте.
Место начиналось в полутора километрах от черты города Вирши. Называлось оно – огородническое товарищество «Рассвет». Несколько гектаров земли были поделены на квадратики в четыре сотки каждый. Чтоб, значит, трудящиеся украшали свой стол огородной продукцией, выращиваемой в личное время.
Огородничество – это вам не садоводство. В огородническом товариществе строительство домов запрещено. Да и на фига, скажите, строить что-то, окромя сараев для инвентаря, на земле, которая принадлежит предприятию. И оно в любой момент имеет законное право согнать огородников к еханому бабаю?
Сторожевая хибара выделялась среди времянок, сараев и будок, как воспитатель выделяется в детском саду. В сумеречное время домишко вдобавок служил маяком товарищества «Рассвет» – окно, залитое желтым керосиновым огнем, указывало путь. К тому окну и пробирался малой скоростью джип, съехав с трассы. Фары выискивали лужи помельче, грязь пожиже.
Вылезли, не думая об обуви. В дом заходили так: первым водила, расстегнувший матерчатую куртку – за брючный ремень заткнут пистолет, далее Шрам, замыкали Братан и альбинос. Сени провоняли дымом и прелыми шмотками. А за открывшейся дверью пахнуло печеной картошкой.
– Здорово, Колобок!
– Шрам! Ну, ты и вырядился! – Навстречу Сергею от аэродромных размеров стола выкатился Колян по кликухе Колобок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Спроси, он дозрел? – подал голос второй, явно старший в этой паре уголовник, держащийся позади.
– Ты дозрел? – спросил первый. Повернулся к старшему: – Молчит.
– Заговорит, – прилетело от второго.
– Бляха, пакета нету! – огорченно сказав бандит, оглядевшись. – Ща бы их любимый ментовский способ применили. Мешок на голову. Действует безотказно, как пурген.
– Лом возьми, – подсказал второй.
– А точно!
Бандит поднял с пола лом, выбрав из нескольких покороче и потолще.
– Не все ментам нас конопатить и месить. Ты знаешь, – пальцы бандита сжали подбородок, – как меня ваши в обезьяннике мордовали?! «Колбасами» с песком! Иглу в десну втыкали, понял, чмо! А до того ОМОН на задержании отходил ботами. Ща, ментяра, все у меня узнаешь!
Бандит размахнулся ломом, как дубиной.
«Да нет! Не будет он! Пугает! Я же надзиратель!»
Тусклое железо описало дугу… Гранатой разорвалась боль в коленной чашечке. Потом почему-то непереносимо взыли сразу все зубы, его здоровые, крепкие зубы, запуская сотню каленых стрел в мозг. И накрыла темнота, как попугая тряпка…
…Отступила.
– Ну вот и очухался.
Игорь узнал голос первого бандита. Да, твою мать, он уже их различает по голосам.
– Может, ему лом в задницу засунуть?
– Можно, – одобрил второй. – Но для начала сделай ему из яиц гоголь-моголь. Погоди-ка! Держи окурок, чего добру пропадать.
– Дело. Сейчас мы ему…
Изнутри по колену методично лупил таран. Как на качелях: вверх взмываешь – отпускает, ухаешь вниз – и пронзает. Игорь повторял себе, заклинал себя: «Своих не продавать, не простят, нельзя, я с ними, не продавать, не простят…»
А зековские пальцы расстегивали форменные пуговицы. Затрещала от рывка тряпка – хана тельнику с начесом. Бандюган, подмигнув жертве, затянулся, раскаляя сигаретный уголек, и затушил окурок о грудь Игоря Макеева.
О Господи, мать родная, никогда не думал, что это так больно!!! Сердце будто дверью защемило, у меня ж никогда не болело сердце…
– Не дозрел наш фрукт?
– Эй, слышь? – Опять пальцы задрали подбородок. – Ты дозрел? Не, крепится.
– Тогда приступай к гоголю-моголкъ
– Ага, – не скрыл своей радости первый бандит. – Сперва наметим рукой.
«Нельзя», – отчего-то это слово загорелось под закрывшимися глазами Игоря. Потом каждую буковку этого слова боль разнесла на куски, будто в неоновую рекламу попала молния.
Тряпка во рту впитывала слюну и крики, то и другое не выпуская наружу. Трусы намокали и липли к коже. Накатила тошнота, и наконец пришел настоящий страх.
– А теперь ломиком.
Больше Игорь держаться не мог.
– Стой, Боксер! – приказал второй. – Наш терпила башкой замотал. Спроси его по новой, дозрел ли.
Игорь расслышал и бурно закивал.
– Ну, Боксер, вытаскивай кляп. Слушать будем.
– Вы меня не убьете? – сплюнув, через тяжелые вздохи проговорил Игорь.
– Не знаю, еще не знаю, – ответил второй зек. Он подошел ближе, и Игорь мог его теперь хорошо рассмотреть: не высокий и не низкий, крепко сбитый, с оловом в глазах. – Пойдешь в сознанку, будешь стараться, отпустим. Хотя ты жизни не заслуживаешь. Ну, говори!
– Да, я убил этого… ну на «П», вашего товарища.
– Гниль! – Бандит, которого, выяснилось, звали Боксер, провел в живот Игоря незамысловатый апперкот.
– Уймись! – приказал старший. – Мешаешь колоть. Продолжай.
Продышавшись, Игорь вновь смог заговорить:
– Дал промеж лопаток во время шмона камеры. Он прогнулся от боли, в этот момент всадил ему шприц-тюбик. По-моему, он не почу…
– К главному переходи! – перебил старший зек.
– Задание и шприц-тюбик получил от прапорщика Григорьева, старшего смены.
– Задание? – скривил губы главный в зековской паре. – Как красиво звучит. Типа, не виноватый я, приказ выполнял. Видишь?
Уголовник поднес ладонь поближе к Игорю и показал, что держал в ней во время их беседы. Пейджер или тамагоччи. Зек понажимал какие-то кнопочки и… Игорь услышал себя: «Задание и шприц-тюбик я получил от прапорщика…»
– Делай выводы и живи пока. Разрешаю. Но могу перекроить приговор. Тогда достану отовсюду. Отвяжи ему одну цапку, Боксер, дальше сам отвяжется.
– А если он в управу побежит? – забеспокоился номер первый.
– Бежать он, Боксер, уже не справится. Надо говорить «поковыляет». Так вот, если он похромает в управу, то выроет себе могилу. Но он на идиота не похож. Он no-тихому сейчас уберется из изолятора, обратится в травмпункт, возьмет больничный и будет откашливаться на бюллетене. Мотаем отсюда.
Игорь, освобожденной рукой потянувшись к узлу на второй руке, услышал разговор идущих к двери его мучителей:
– Ты, Шрам, правильный мужик, да за тебя…
– Насчет мужика чтоб я больше не слышал.
– Извини, Шрам, я ж в хорошем смысле! Ты правильный человек, денег не жалеешь, чтоб ментам за кореша отомстить. Уважаю.
Боксер открыл дверь, пропуская Шрама.
– Во напели! – Шрам посмотрел на электронное табло, которое показывало в том числе и время, и отправил диктофон в карман. – Целая фонотека набирается. Потом положу на музыку и буду слушать…
Глава одиннадцатая
ВОЛЯ
И снятся мне кошмарики:
Я на воздушном шарике, я на воздушном шарике
Летаю над страной,
Я над лесами с мишками, над лагерями с вышками,
А за колючей проволокой собаки и конвой.
1
Росту в нем отмерялось не больше метра шестидесяти, А для его ремесла, то есть обрабатывать рожу сидящего на стуле клиента, больше и не требовалось. Сухонький, вертлявый сморчок, который вроде обязан по жизни, природе и ремеслу быть болтливым, молчал как рыба об лед. Нет, впрочем, до рыбы не дотягивал, рыба не бормочет под нос «тэкс, тэкс».
Не иначе, списанный на пенсию киношный гример. Что делать, не хватает загрузки на всю фильмовую братию. А старичку добрые люди взяли и подыскали занятьице по профессии, к тому ж поденежнее, чем на прежнем месте. Разве что, вот беда, безмолствовать приходится.
Но перепланировка личины продлилась недолго. Гример, прочирикав «тэкс» громче и утвердительнее прежнего, выудил из своего чемоданчика круглое зеркало с ручкой. Когда старик протянул его Сергею, то Сергей готов был зуб дать, что у гримера вырвется-таки: «Ну, что скажете, милейший?» Однако старик удержался – запретили, видать, накрепко.
Отраженный зеркалом Шрам понравился Шраму смотрящему. Оказывается, ему в масть густые усы, типа как у Боярского, только старик налепил ему не черные, а ржавые. «После всех дел, на покое, свои, что ли, попробовать отрастить?» Патлы парика, тоже рыжеватые, были уложены в заурядный причесон. «Канадка? Полубокс? Вот уж в чем не шарю». Гример чуть сузил Сергею гляделки – получился кивок на татарские примеси в крови. Короче, то ли работяга, то ли барыга среднего пошиба, то ли инженеришка, пес его разберет, пес такого запомнит.
Отсчитав несколько шагов от своего шедевра, цыпляча голову то так, то этак, гример пристально оглядел результат, остался доволен и стремительно шугнулся из комнаты.
Едва он скрылся в дверном проеме, как в том же проеме показался человек прямо противоположного возраста и габаритов. Лет тридцати, под метр девяносто, с дзюдоистской шеей и крепкими лыжами. Можно не сомневаться, один из его поводырей на этот вечер и ночь. И взгляд у человека – взведенный капкан, только зацепи скобу, и захлопнется. Под мышкой топорщится кобура.
Похож, конечно, на качка, да понятно, не качок. Вряд ли на такую работу взяли бы простого носителя мышечной массы. Как вряд ли бы взяли узколобого быка и, вообще, кого-то, замазанного с братвой. Но раз он красится под братву (вон и обрил себя по бычковской моде и разодет в спортивные штаны и чернокожую куртку), то и окрестим его про себя, решил Шрам, для удобства, Братаном.
Братан подошел к Сергею, вытащил из кармана скатку черной материи.
– Вы готовы? – вежливо так поинтересовался.
– Без базара.
Братан размотал скатку, оказавшуюся широким платком, и завязал Сергею зенки. «Ишь ты, – подумал Шрам, – какая таинственность, прям как в фильмах про графьев и маркизов».
Его, временно незрячего, за руку провели какими-то закутками, где проскрипели-хлопнули три двери, вывели на улицу, усадили в машину. По дыханию, шевелению и прочим глистам, Сергей понял, что с ним едут, считая Братана, трое. Машина завелась, тронулась, притормозила (ясно, что у ворот), а потом вписалась в уличный шум. Тогда Сергею вернули зрение.
Сергей нашел себя в джипе с тонированными стеклами («„лендровер», неплохая тачка»). На заднем сиденье, помимо Шрама, укачивались двое: слева – Братан, справа – белесый хлопец с бледной кожей альбиноса, рука опущена в карман черного костюма («на чем греется, интересно, его лапа?»). Присутствовал в «лендровере» и шофер.
Братан с компанией – однозначно не попкари в штатском на шабашке. Должна к фирме «Углы» лепиться spynna для подгонки наркоты, лялек и выполнения всякого рода шустрилова на воле. Вот братаны с альбиносами из этой группы. Шайка, нет сомнений, невелика и не связана более ни с кем и ни с чем, замкнута только на «Вторые Кресты».
Под молчание Шрама и «экскурсоводов из долларолюбивого турбюро „На волю»» джип несся по Свердловской набережной к Больше-охтинскому мосту, обгоняя рейсовые автобусы и частные автомобили.
Воля через затемненное стекло джипа выглядела иначе, чем всегда. Типа кина не про нашу жизнь. Или вроде картинок из «Клуба кинопутешествий». Где-то там живут, ходят, ездят, посещают, а также пьют и любят, да ты-то ни при чем, тебе разрешено только смотреть.
Джип тем временем одолевал Большеохтинский мост. Внизу пыхтел буксир, сдвигая вниз по черной вечерней Неве сигарное тело баржы.
Экскурсия по Санкт-Петербургу, посмотрите налево, позырьте направо. Экскурсия, опутанная проволокой условий. Некоторые очень мутные – не долбить наркоту, хотя водку можно. Некоторые по уму – запрещено совершать во время прогулки преступления.
«А сбежать от вас, ребята, даже в пути было бы нетрудно», – вдруг коротнулось Шраму. Только зачем убегать с экскурсии, когда за те же деньги можно просто купить побег…
2
Конвоиров-экскурсоводов, судя по непроницаемым физиям, ничего не припекало.
А так, на взгляд Шрама, было чему поудивляться. Человек платит бешеные бабки за поход на волю и выбирает вот такие апартаменты вот в таком, братцы, месте.
Место начиналось в полутора километрах от черты города Вирши. Называлось оно – огородническое товарищество «Рассвет». Несколько гектаров земли были поделены на квадратики в четыре сотки каждый. Чтоб, значит, трудящиеся украшали свой стол огородной продукцией, выращиваемой в личное время.
Огородничество – это вам не садоводство. В огородническом товариществе строительство домов запрещено. Да и на фига, скажите, строить что-то, окромя сараев для инвентаря, на земле, которая принадлежит предприятию. И оно в любой момент имеет законное право согнать огородников к еханому бабаю?
Сторожевая хибара выделялась среди времянок, сараев и будок, как воспитатель выделяется в детском саду. В сумеречное время домишко вдобавок служил маяком товарищества «Рассвет» – окно, залитое желтым керосиновым огнем, указывало путь. К тому окну и пробирался малой скоростью джип, съехав с трассы. Фары выискивали лужи помельче, грязь пожиже.
Вылезли, не думая об обуви. В дом заходили так: первым водила, расстегнувший матерчатую куртку – за брючный ремень заткнут пистолет, далее Шрам, замыкали Братан и альбинос. Сени провоняли дымом и прелыми шмотками. А за открывшейся дверью пахнуло печеной картошкой.
– Здорово, Колобок!
– Шрам! Ну, ты и вырядился! – Навстречу Сергею от аэродромных размеров стола выкатился Колян по кликухе Колобок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41