тут только я поняла, насколько безопаснее чувствовала себя с Томасом, несмотря ни на что...
Отыскала я только тех, троих. Остальные, видимо, откатились глубже, в лощину. Я не стала их разыскивать. Не смогла. Но этих все-таки пришлось обобрать – я обшарила их карманы и полевые сумки, сложила в одну из них то, что могло пригодиться, подобрала отнятый у Томаса пистолет.
Вернувшись, я увидела, что за время моего отсутствия ничего не изменилось.
– Он так и не пришел в себя, – сказал Игорь. – Я не знаю...
– Оправится ли он вообще?
– Да.
– Все равно. Ты прав. Нужно уходить отсюда.
Он устало поднялся.
– Черт. Сил больше нет. Мы уже столько времени по-настоящему не отдыхали.
– Я знаю... что поделаешь.
Я наклонилась над Томасом. Он по-прежнему не двигался, ни на что не обращал внимания, но, когда я потянула его за собой, поднялся и пошел следом.
Мы начали спускаться, очень медленно, обходя каждый корень, каждую выбоину в земле.
– Что с ним? – спросил Игорь.
– Не знаю.
– Думаю, это оттого, что ему пришлось... защищать нас. Шок... Если, ты говоришь, они не убивают. Вообще, в принципе.
Я вздохнула.
– Да, похоже на то. Замечательно. Дальше-то как?
– Ты хоть знаешь, куда мы идем?
Я неуверенно сказала:
– Вниз.
– Тут где-то должна быть река. Может, лучше выйти к ней?
– Не знаю, безопасно ли это. Мне кажется, у реки всегда больше шансов наткнуться на кого-то. А я взяла у них фляги с водой.
– Ты действительно думаешь, что мы можем еще на кого-то натолкнуться?
– Запросто.
Здесь ступать уже было не так больно, земля под ногами мягко пружинила, но идти все равно было трудно, потому что мы постоянно натыкались на груды валежника, приходилось обходить поваленные стволы деревьев, нас все время отжимало вниз и влево – уж не знаю, куда мы на самом деле двигались. Где-то к полудню остановились передохнуть и поесть то, что я отыскала в сумках у тех, убитых... Томас вел себя все так же – никак. Паршиво...
Я нашла какую-то яму, перегороженную упавшим деревом, и мы забились под него, чтобы передохнуть. Мне, кажется, удалось даже заснуть – часа на два. Часы у меня давно уже остановились – просто потому, что я забыла их завести – не до того было, но, когда мы выбрались наружу, солнце заметно отодвинулось к западу; тени удлинились, стало холодно.
А потом мы шли, пока совсем не стемнело, и я чувствовала себя совсем беспомощной. Ну что мы будем делать, если натолкнемся на кого-то... как отыщем дорогу... Правда, может, мы уже вышли в относительно безопасную зону, которую контролирует администрация округа. А может, вообще пересекли границу этого округа... Томас говорил что-то...
Ночью было еще хуже. Холод и страх – не те вещи, к которым можно привыкнуть. Я так и не могла заснуть, вздергиваясь каждый раз, когда поблизости трещала ветка или шуршала сухая листва кустарника. От земли тянуло холодом, как я ни старалась подгребать под себя побольше палой листвы. Такие ночи тянутся бесконечно, и начинает казаться, что самое важное – это суметь дождаться рассвета.
Утро, впрочем, особого облегчения не принесло. Оно тоже оказалось каким-то пустым и холодным – до того холодным, что двигаться было так же невыносимо, как и оставаться на месте. Невозможно было заставить себя встать и идти дальше – и зачем это в былые благополучные времена люди добровольно взваливали на себя всякие испытания, добровольно голодали и мерзли, почему они так трогательно полагали, что трудности сплачивают, а человеческие отношения приобретают особую красоту... ага...
Игорь был в таком же гнусном состоянии, как и я сама, а Томас по-прежнему ничего не соображал. И, что самое неприятное, некому было решать, что делать дальше, куда двигаться. Игорь-то, по-моему, не слишком хотел взваливать эту ответственность на себя. Я тоже. Может, за все это время мы так привыкли к подчиненной роли, что уже не могли отказаться от нее? Теперь, когда я с радостью бы прислушалась к любому совету... я была все равно, что одна.
Костер развести я побоялась. Помню, как я раздражалась, когда Томас запрещал нам жечь костры, – потому что тогда ответственность лежала на нем, а я могла себе позволить злиться в свое удовольствие... но мы и теперь не могли попить горячего и отогреться. И все наши припасы, добытые мародерством, подходили к концу, а как перебиться дальше – неизвестно. И сколько нам еще осталось вот так идти... Бог его знает.
– Игорь, – говорю, – послушай... может... мы ведь так далеко не уйдем. Сам видишь. Может... пойдешь вперед? Тут уже, скорее всего, скоро должны попасться какие-то посты. Если на них натолкнешься, скажешь, где нас искать. Мы будем двигаться за тобой. Как ты думаешь?
Он устало вздохнул.
– Да нет, – говорит, – не стоит. Нам, конечно, с самого начала не везет, но что тут поделаешь? Не хочется мне, знаешь, идти одному.
Как быстро он вырос, думаю. Или, может, просто мы его воспринимали иначе, а он и не изменился совсем. На самом-то деле я даже обрадовалась, что он решил остаться. Хотя что он мог сделать, чем помочь? Никто не мог...
– Что ж, – говорю, – пошли.
И мы снова двинулись в путь. Самое смешное, что даже когда мы наконец вышли к шоссе, то пошли вдоль него, по насыпи, вместо того чтобы в свое удовольствие неторопливо вышагивать по гладкому гудрону. Но шоссе хорошо просматривалось, и я боялась, что, случись какая-то неприятность, мы не успеем с него убраться. Так прошли мы какое-то время, потом от шоссе отделилась разбитая грунтовая дорога, она вела в долину, по которой текла небольшая река, потом дорога перекинулась через воду, обернувшись мостом, и мы увидели деревушку. Она стояла под горой, прилепившись к искусственному озерку, – видимо, поблизости была электростанция. Раньше тут было много плотин – чуть не на каждой речушке. Они и сейчас кое-где остались.
Вид у деревушки был очень мирный, всего несколько домиков, но беленьких, аккуратных – богатый раньше был край.
– Ну что, – говорит Игорь, – может, сходим в гости?
Искушение было слишком велико. В конце концов, может, удалось бы наврать что-то вполне правдоподобное, или просто дождаться патрульных и благополучно сдаться им, пусть сами разбираются: не может быть, чтобы сюда никто никогда не заходил.
И тут я увидела овражек – рядом с нами, минутах в десяти ходьбы. Очень удобный овражек.
Это все и решило.
– Давай, – говорю, – я вас все-таки оставлю. Сгоняю туда, погляжу. А если все в порядке, то вернусь за вами.
Он пожал плечами.
– Как знаешь, конечно. Но, по-моему, зря. Что там, хуже, чем тут, по-твоему?
– Да нет, наверное, – неуверенно ответила я.
И все-таки я их оставила. Может, просто потому, что подсознательно хотела побыстрей добраться до нормального жилого места, а с ними пришлось бы идти дольше... или впрямь было неспокойно... не знаю. Для того чтобы спуститься в долину, пришлось сначала выбраться на дорогу, и я прошла этот отрезок пути чуть не бегом, до того было приятно чувствовать под ногой такую ровную, удобную поверхность, а потом перейти по мосту, страшновато нависавшему над речкой, которая здесь, в этом месте, прежде чем раскинуться мирным, добропорядочным озером, шумела и закручивалась водоворотами.
Но уже когда я подошла поближе, меня охватило странное чувство – знаете, как бывает, – словно я переживаю этот миг во второй раз; чувство это и само по себе неприятно, а сейчас оно окрашивалось чем-то еще... Что-то было не так.
Вокруг было очень тихо.
Я побоялась подойти по дороге, со стороны одной-единственной улочки, по обеим сторонам которой расположились добротные, с любовью отстроенные дома, каждый за своим забором, и свернула на задворки. Здесь буйно росла трава; сараи, дровяные склады, курятники – все было как положено, все нетронутое, дикий виноград полз по задней стене дома, оплетал перила балкона, за забором высились сухие стебли мальв с побуревшими прошлогодними цветами.
Никого.
Тут больше не было людей.
Не только людей – тут больше никого, ничего не было; никакой живности, даже птиц, яблоневый сад при дороге стоял бесшумный, точно призрак. Под ногами валялась сгнившая падалица. Мне стало очень страшно. Тут не было людей и все же было нечто – ощущение чужого присутствия, молчаливого, давящего. Пустота, воронка, неподвижный взгляд из того мира, где, кроме пустоты, ничего не бывает.
О, Господи!
Мне надо бы повернуться и со всех ног бежать отсюда, но что-то заставило меня пройти, медленно передвигая ноги, пробраться между деревьями, отбросить щеколду перекосившейся калитки и выйти по дорожке к дому. Ощущение тоски и холода между мирами не исчезло, но и не стало сильнее – я толкнула дверь, она отворилась сама по себе. Окна затянуты пыльными выгоревшими ситцевыми занавесками, половичок чуть сдвинут от порога, словно его оттолкнули ногой, на столе какая-то посуда... на стенке вырезанная из журнала репродукция. Девочка с персиками. Там, сбоку, была еще одна дверь, в другую комнату. Она не была открыта настежь, лишь приотворена. Оттуда тянулся липкий холодный ужас.
Там ворочалось и дышало что-то такое, что я развернулась, зацепилась ногой за проклятый половичок, меня бросило на дверной косяк, но я даже не почувствовала боли. Я бежала и бежала, и деревья, дома, мост через реку, река – все проносилось мимо, словно без моего участия. То, что поджидало меня там, в тишине, за дверью, было невыносимо, ему не было равных, ему не было названия, оно опустошало душу и выедало мозг, оно не знало жалости, ничего не знало...
...Оно не дало себе труда преследовать меня.
Не помню, как я оказалась в овраге. Я схватила Игоря за руку и начала орать – так орать, что у меня самой заложило уши. Какое-то время он это терпел, потом несколько раз сильно встряхнул меня за плечи.
– Заткнись! – сказал он. – Да заткнись же ты!
Я сразу замолчала, словно ждала, чтобы на меня прикрикнули. Теперь нас охватила давящая тишина – она заползала за шиворот и липла к спине, точно пластырь.
– Да что там такое? – спросил Игорь.
– Не... я не знаю. Помнишь то село, в которое мы тогда заехали? Тут то же самое. Только здесь это случилось давно. Но все равно – что-то осталось. Тут что-то очень страшное, Игорь. Я даже не могу этого объяснить.
– Никого нет?
– Ну... да.
– Они могли просто уйти отсюда.
– Да... наверное, могли.
Я не стала говорить ему, что уверена – никуда они не ушли. Я ничего не рассказала о той полуоткрытой двери. О том, что за ней было, или наоборот, чего не было. Потому что, если бы я попыталась это рассказать, то, наверное, не выдержала бы. Тронулась умом. А потом... Ведь они и вправду могли уйти куда-то. Сейчас так неспокойно...
– Все равно, – говорю, – пошли отсюда.
И почувствовала, как рука Томаса легла мне на плечо.
Возвращаться на дорогу мы не стали, а двинулись вниз по склону, напрямик, вдоль кромки леса, который неторопливо сползал с каменистого обрыва в долину. Трава тут уже была зеленая, мягкая.
Днем пришлось сделать остановку. Первые-то несколько часов я, подгоняемая страхом, шла, как заведенная, но потом, чем дальше мы отходили, тем меньше оставалось сил. Томас такой мертвой хваткой сжимал мне плечо, что, думаю, там уже был один сплошной синяк. Мы опустились в траву на небольшой поляне, края которой поросли зарослями ежевики. Тут было уже тепло, действительно, по-настоящему тепло; лучи солнца отвесно падали на изголодавшуюся землю сквозь прошлогоднюю жестяную листву дубняка, сквозь иголки сосен. Я кинула куртку на землю и растянулась на ней, бездумно наблюдая, как у моего лица прямо в небо уходят коленчатые стебли.
Если ни о чем не думать, то, можно сказать, я чувствовала себя хорошо.
– Ну ладно, – сказал Игорь, который сидел, прислонившись к стволу дерева и покусывая травинку, – куда мы вообще вышли?
А надо сказать, в направлениях я всегда путаюсь. Бывают люди, которые блестяще ориентируются в пространстве – солнце за спиной, север слева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Отыскала я только тех, троих. Остальные, видимо, откатились глубже, в лощину. Я не стала их разыскивать. Не смогла. Но этих все-таки пришлось обобрать – я обшарила их карманы и полевые сумки, сложила в одну из них то, что могло пригодиться, подобрала отнятый у Томаса пистолет.
Вернувшись, я увидела, что за время моего отсутствия ничего не изменилось.
– Он так и не пришел в себя, – сказал Игорь. – Я не знаю...
– Оправится ли он вообще?
– Да.
– Все равно. Ты прав. Нужно уходить отсюда.
Он устало поднялся.
– Черт. Сил больше нет. Мы уже столько времени по-настоящему не отдыхали.
– Я знаю... что поделаешь.
Я наклонилась над Томасом. Он по-прежнему не двигался, ни на что не обращал внимания, но, когда я потянула его за собой, поднялся и пошел следом.
Мы начали спускаться, очень медленно, обходя каждый корень, каждую выбоину в земле.
– Что с ним? – спросил Игорь.
– Не знаю.
– Думаю, это оттого, что ему пришлось... защищать нас. Шок... Если, ты говоришь, они не убивают. Вообще, в принципе.
Я вздохнула.
– Да, похоже на то. Замечательно. Дальше-то как?
– Ты хоть знаешь, куда мы идем?
Я неуверенно сказала:
– Вниз.
– Тут где-то должна быть река. Может, лучше выйти к ней?
– Не знаю, безопасно ли это. Мне кажется, у реки всегда больше шансов наткнуться на кого-то. А я взяла у них фляги с водой.
– Ты действительно думаешь, что мы можем еще на кого-то натолкнуться?
– Запросто.
Здесь ступать уже было не так больно, земля под ногами мягко пружинила, но идти все равно было трудно, потому что мы постоянно натыкались на груды валежника, приходилось обходить поваленные стволы деревьев, нас все время отжимало вниз и влево – уж не знаю, куда мы на самом деле двигались. Где-то к полудню остановились передохнуть и поесть то, что я отыскала в сумках у тех, убитых... Томас вел себя все так же – никак. Паршиво...
Я нашла какую-то яму, перегороженную упавшим деревом, и мы забились под него, чтобы передохнуть. Мне, кажется, удалось даже заснуть – часа на два. Часы у меня давно уже остановились – просто потому, что я забыла их завести – не до того было, но, когда мы выбрались наружу, солнце заметно отодвинулось к западу; тени удлинились, стало холодно.
А потом мы шли, пока совсем не стемнело, и я чувствовала себя совсем беспомощной. Ну что мы будем делать, если натолкнемся на кого-то... как отыщем дорогу... Правда, может, мы уже вышли в относительно безопасную зону, которую контролирует администрация округа. А может, вообще пересекли границу этого округа... Томас говорил что-то...
Ночью было еще хуже. Холод и страх – не те вещи, к которым можно привыкнуть. Я так и не могла заснуть, вздергиваясь каждый раз, когда поблизости трещала ветка или шуршала сухая листва кустарника. От земли тянуло холодом, как я ни старалась подгребать под себя побольше палой листвы. Такие ночи тянутся бесконечно, и начинает казаться, что самое важное – это суметь дождаться рассвета.
Утро, впрочем, особого облегчения не принесло. Оно тоже оказалось каким-то пустым и холодным – до того холодным, что двигаться было так же невыносимо, как и оставаться на месте. Невозможно было заставить себя встать и идти дальше – и зачем это в былые благополучные времена люди добровольно взваливали на себя всякие испытания, добровольно голодали и мерзли, почему они так трогательно полагали, что трудности сплачивают, а человеческие отношения приобретают особую красоту... ага...
Игорь был в таком же гнусном состоянии, как и я сама, а Томас по-прежнему ничего не соображал. И, что самое неприятное, некому было решать, что делать дальше, куда двигаться. Игорь-то, по-моему, не слишком хотел взваливать эту ответственность на себя. Я тоже. Может, за все это время мы так привыкли к подчиненной роли, что уже не могли отказаться от нее? Теперь, когда я с радостью бы прислушалась к любому совету... я была все равно, что одна.
Костер развести я побоялась. Помню, как я раздражалась, когда Томас запрещал нам жечь костры, – потому что тогда ответственность лежала на нем, а я могла себе позволить злиться в свое удовольствие... но мы и теперь не могли попить горячего и отогреться. И все наши припасы, добытые мародерством, подходили к концу, а как перебиться дальше – неизвестно. И сколько нам еще осталось вот так идти... Бог его знает.
– Игорь, – говорю, – послушай... может... мы ведь так далеко не уйдем. Сам видишь. Может... пойдешь вперед? Тут уже, скорее всего, скоро должны попасться какие-то посты. Если на них натолкнешься, скажешь, где нас искать. Мы будем двигаться за тобой. Как ты думаешь?
Он устало вздохнул.
– Да нет, – говорит, – не стоит. Нам, конечно, с самого начала не везет, но что тут поделаешь? Не хочется мне, знаешь, идти одному.
Как быстро он вырос, думаю. Или, может, просто мы его воспринимали иначе, а он и не изменился совсем. На самом-то деле я даже обрадовалась, что он решил остаться. Хотя что он мог сделать, чем помочь? Никто не мог...
– Что ж, – говорю, – пошли.
И мы снова двинулись в путь. Самое смешное, что даже когда мы наконец вышли к шоссе, то пошли вдоль него, по насыпи, вместо того чтобы в свое удовольствие неторопливо вышагивать по гладкому гудрону. Но шоссе хорошо просматривалось, и я боялась, что, случись какая-то неприятность, мы не успеем с него убраться. Так прошли мы какое-то время, потом от шоссе отделилась разбитая грунтовая дорога, она вела в долину, по которой текла небольшая река, потом дорога перекинулась через воду, обернувшись мостом, и мы увидели деревушку. Она стояла под горой, прилепившись к искусственному озерку, – видимо, поблизости была электростанция. Раньше тут было много плотин – чуть не на каждой речушке. Они и сейчас кое-где остались.
Вид у деревушки был очень мирный, всего несколько домиков, но беленьких, аккуратных – богатый раньше был край.
– Ну что, – говорит Игорь, – может, сходим в гости?
Искушение было слишком велико. В конце концов, может, удалось бы наврать что-то вполне правдоподобное, или просто дождаться патрульных и благополучно сдаться им, пусть сами разбираются: не может быть, чтобы сюда никто никогда не заходил.
И тут я увидела овражек – рядом с нами, минутах в десяти ходьбы. Очень удобный овражек.
Это все и решило.
– Давай, – говорю, – я вас все-таки оставлю. Сгоняю туда, погляжу. А если все в порядке, то вернусь за вами.
Он пожал плечами.
– Как знаешь, конечно. Но, по-моему, зря. Что там, хуже, чем тут, по-твоему?
– Да нет, наверное, – неуверенно ответила я.
И все-таки я их оставила. Может, просто потому, что подсознательно хотела побыстрей добраться до нормального жилого места, а с ними пришлось бы идти дольше... или впрямь было неспокойно... не знаю. Для того чтобы спуститься в долину, пришлось сначала выбраться на дорогу, и я прошла этот отрезок пути чуть не бегом, до того было приятно чувствовать под ногой такую ровную, удобную поверхность, а потом перейти по мосту, страшновато нависавшему над речкой, которая здесь, в этом месте, прежде чем раскинуться мирным, добропорядочным озером, шумела и закручивалась водоворотами.
Но уже когда я подошла поближе, меня охватило странное чувство – знаете, как бывает, – словно я переживаю этот миг во второй раз; чувство это и само по себе неприятно, а сейчас оно окрашивалось чем-то еще... Что-то было не так.
Вокруг было очень тихо.
Я побоялась подойти по дороге, со стороны одной-единственной улочки, по обеим сторонам которой расположились добротные, с любовью отстроенные дома, каждый за своим забором, и свернула на задворки. Здесь буйно росла трава; сараи, дровяные склады, курятники – все было как положено, все нетронутое, дикий виноград полз по задней стене дома, оплетал перила балкона, за забором высились сухие стебли мальв с побуревшими прошлогодними цветами.
Никого.
Тут больше не было людей.
Не только людей – тут больше никого, ничего не было; никакой живности, даже птиц, яблоневый сад при дороге стоял бесшумный, точно призрак. Под ногами валялась сгнившая падалица. Мне стало очень страшно. Тут не было людей и все же было нечто – ощущение чужого присутствия, молчаливого, давящего. Пустота, воронка, неподвижный взгляд из того мира, где, кроме пустоты, ничего не бывает.
О, Господи!
Мне надо бы повернуться и со всех ног бежать отсюда, но что-то заставило меня пройти, медленно передвигая ноги, пробраться между деревьями, отбросить щеколду перекосившейся калитки и выйти по дорожке к дому. Ощущение тоски и холода между мирами не исчезло, но и не стало сильнее – я толкнула дверь, она отворилась сама по себе. Окна затянуты пыльными выгоревшими ситцевыми занавесками, половичок чуть сдвинут от порога, словно его оттолкнули ногой, на столе какая-то посуда... на стенке вырезанная из журнала репродукция. Девочка с персиками. Там, сбоку, была еще одна дверь, в другую комнату. Она не была открыта настежь, лишь приотворена. Оттуда тянулся липкий холодный ужас.
Там ворочалось и дышало что-то такое, что я развернулась, зацепилась ногой за проклятый половичок, меня бросило на дверной косяк, но я даже не почувствовала боли. Я бежала и бежала, и деревья, дома, мост через реку, река – все проносилось мимо, словно без моего участия. То, что поджидало меня там, в тишине, за дверью, было невыносимо, ему не было равных, ему не было названия, оно опустошало душу и выедало мозг, оно не знало жалости, ничего не знало...
...Оно не дало себе труда преследовать меня.
Не помню, как я оказалась в овраге. Я схватила Игоря за руку и начала орать – так орать, что у меня самой заложило уши. Какое-то время он это терпел, потом несколько раз сильно встряхнул меня за плечи.
– Заткнись! – сказал он. – Да заткнись же ты!
Я сразу замолчала, словно ждала, чтобы на меня прикрикнули. Теперь нас охватила давящая тишина – она заползала за шиворот и липла к спине, точно пластырь.
– Да что там такое? – спросил Игорь.
– Не... я не знаю. Помнишь то село, в которое мы тогда заехали? Тут то же самое. Только здесь это случилось давно. Но все равно – что-то осталось. Тут что-то очень страшное, Игорь. Я даже не могу этого объяснить.
– Никого нет?
– Ну... да.
– Они могли просто уйти отсюда.
– Да... наверное, могли.
Я не стала говорить ему, что уверена – никуда они не ушли. Я ничего не рассказала о той полуоткрытой двери. О том, что за ней было, или наоборот, чего не было. Потому что, если бы я попыталась это рассказать, то, наверное, не выдержала бы. Тронулась умом. А потом... Ведь они и вправду могли уйти куда-то. Сейчас так неспокойно...
– Все равно, – говорю, – пошли отсюда.
И почувствовала, как рука Томаса легла мне на плечо.
Возвращаться на дорогу мы не стали, а двинулись вниз по склону, напрямик, вдоль кромки леса, который неторопливо сползал с каменистого обрыва в долину. Трава тут уже была зеленая, мягкая.
Днем пришлось сделать остановку. Первые-то несколько часов я, подгоняемая страхом, шла, как заведенная, но потом, чем дальше мы отходили, тем меньше оставалось сил. Томас такой мертвой хваткой сжимал мне плечо, что, думаю, там уже был один сплошной синяк. Мы опустились в траву на небольшой поляне, края которой поросли зарослями ежевики. Тут было уже тепло, действительно, по-настоящему тепло; лучи солнца отвесно падали на изголодавшуюся землю сквозь прошлогоднюю жестяную листву дубняка, сквозь иголки сосен. Я кинула куртку на землю и растянулась на ней, бездумно наблюдая, как у моего лица прямо в небо уходят коленчатые стебли.
Если ни о чем не думать, то, можно сказать, я чувствовала себя хорошо.
– Ну ладно, – сказал Игорь, который сидел, прислонившись к стволу дерева и покусывая травинку, – куда мы вообще вышли?
А надо сказать, в направлениях я всегда путаюсь. Бывают люди, которые блестяще ориентируются в пространстве – солнце за спиной, север слева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18