Мы поели в пустом грязном кафе, где в углу были свалены разбитые, перевернутые столы и стулья, а когда собрались, Томас сказал, что теперь поведет он. Но дальше ехали мы не очень долго, дождь лил все сильнее, по разбитому покрытию пузырилась вода, а сумерки из-за паршивой погоды наступили раньше обычного. Наконец Томас решил, что дальше он не поедет, а лучше нам заночевать – но и это решение тоже оказалось не так-то легко выполнить, потому что он вел машину в этой сплошной пелене дождя еще с час, разыскивая безопасное место, где можно остановиться. Наконец, он съехал с дороги на какую-то не очень раскисшую колею, отвел джип подальше и выключил фары. Дорогу, по которой мы ехали, отсюда было почти не разглядеть, но зато и мы, наверное, оттуда были не видны. В проклятом джипе впятером сидеть было просторно, а вот спать – не очень, в результате мышцы у меня свело, и они ныли точно после тяжелой физической работы. Проснулась я от того, что Томас толкнул меня в бок. Я вскинулась, в джипе слабо светилась какая-то лампочка на панели, а снаружи было совсем темно.
– Автоколонна идет, – сказал он. – Хочешь посмотреть?
Я вылезла из машины. Господи, до чего же приятно пройтись по земле, даже если под ногами и не совсем земля, а какое-то вязкое месиво. Дождь, правда, прекратился, и вокруг стоял странный, острый, живой запах – запах земли, в которой что-то происходит, постоянно, исподволь, незаметно для глаза.
Дорога больше не была черной – по ней медленно проплывали огни фар, они отражались в лужах, дробились, до нас донесся глухой надсадный гул. Это была здоровущая автоколонна – вереница груженых бронированных машин, она тянулась и тянулась – всего я насчитала восемь грузовиков.
– Они редко бывают такими большими, – сказал Томас, незаметно возникший из тьмы. – Обычно машины три-четыре, не больше. Они стараются проскочить за счет скорости.
– Откуда ты знаешь?
Дело в том, что такие автоколонны редко заходили в город. Они разгружались где-то на своих складах, то ли за городской чертой у старой тюрьмы, то ли около военного аэродрома. А может, таких точек было несколько.
– Да я сам ходил с такой. Недолго, правда.
– Страшно было?
– Как когда, – честно ответил Томас. – А один раз нас подстрелили. Поэтому я и съехал с дороги – лучше задержаться или сделать лишний крюк, но никому не попадаться на глаза.
Я неуверенно кивнула. И раньше знала, что дорога опасна, но как-то не задумывалась над этим. Томас не производил впечатления паникера – но он вел себя более чем осторожно именно потому, что хорошо представлял себе, что тут делается.
– Томас, – сказала я, – я тут говорила с одним драйвером. Знаешь, он рассказывал какую-то странную историю. Про то, что их не пустили проехать через какой-то город, и что там было какое-то зарево и вообще было странно... глупо звучит, но, знаешь, он не из тех, у кого воображение богатое. А мы ведь последнее время ничего не знаем о том, что вокруг творится. Просто никаких известий не получаем.
Он помолчал. Автоколонна проехала, последние уходящие огни метнулись по мокрой, разбитой дороге; по черной земле, которая поглощала любой свет – втягивала в себя, не отпускала; по его лицу – на секунду четкие черты дрогнули, поплыли, словно вода под ветром...
– В том, что их куда-то там не пропустили, – сказал он наконец, – нет ничего странного. Их терпят, но не любят, драйверов. Они, знаешь, ребята отчаянные – там только такие и держатся. Мало ли, что они там натворили. А что касается того, что там все выглядело странно... понимаешь, вообще-то ходят слухи, что с какими-то местами просто пропадает связь. Но, по-моему, это не относится к крупным городам, а до мелочи ни у кого руки не доходят. А может, ему просто померещилось... Не знаю.
Я вздохнула.
– Где мы вообще живем? – говорю. – Раньше было точно известно, что может быть, а чего – нет. А теперь все готовы поверить во что угодно.
Томас пожал плечами. Может, он относился к тем рационального склада людям, которые вообще предпочитают не забивать себе голову всякими глупостями.
– Пошли, – говорит, – теперь до утра ничего интересного не будет.
Мы вернулись к джипу, и я увидела, что от машины отделился темный силуэт. Кому-то еще не спится.
– Эй! – негромко окликнул Томас.
– Это я, – откликнулась Кристина.
– Как твои дела? – спросил он. – Отошла немного?
Она устало сказала:
– Ага. Пока машина не едет, все в порядке. А может, завтра легче будет. Я думаю, это дело привычки.
– Ну-ну, – неуверенно отозвался Томас. Кажется, он не верил в приспособляемость.
– Нам еще долго ехать? – по-моему, и сама Кристина в эту приспособляемость не очень-то верила.
– Если бы не было всяких посторонних факторов, – ответил он, – я бы сказал – дня четыре. При условии, что мы не будем очень гнать, а будем щадить себя и машину. Но, учитывая, что на дорогах творится... надо будет, кстати, радио послушать.
Он нырнул на переднее сиденье и вылез, держа в охапке какую-то темную массу, которая распалась на портативный приемник и пластиковый коврик. Развернул коврик, устроился возле машины и врубил радио, правда, негромко. Оттуда доносился треск, шипение, странные плывущие звуки, потом какой-то горячечный голос, который кричал:
– А мне наплевать! Кто остался? Никого там не осталось! Дай мне два самолета, по крайней мере! Ну, хоть один! Я эту заразу выжгу... – Голос замутился, побледнел и ушел в сторону; опять раздался сухой треск атмосферных разрядов, потом вдруг выплыл еще один голос, женский, бодрый до идиотизма:
– А сейчас для наших мужественных парней, которые рискуют жизнью на дорогах, певица Ника Зарудная споет песню «Сегодня я с тобой, орел мой горный».
– С ума посходили, – пробормотал Томас, вырубил радио, которое уже начало самозабвенно выводить:
Сегодня я с тобой, орел мой горный,
Сегодня я уже не буду гордой, –
и полез обратно в машину.
Кристина задумчиво поглядела ему вслед.
– Я его боюсь, – сказала она. – Как тебе удается с ним ладить?
Я честно сказала:
– Сама его боюсь. Но он, по-моему, ничего плохого не хочет. Просто себя так держит.
– Мне тут неуютно, – говорит она. – Остальных я тоже не знаю.
– С остальными все понятно. Они-то как раз на виду. Игоря я давно уже знаю – года два-три. Он хороший мальчик. Разумный, спокойный. Он с виду выглядит слабым, но мне кажется, что это не так. Просто домашний мальчик, вот и все. А Герка... я его самого не очень хорошо знаю, так, общие знакомые. Но, в общем, таких людей тоже хватает. Он привык быть сильным... ему это очень важно, думаю. А кто сейчас сильный? Вот он и мучается.
– Тяжело с ними... Ты-то как держишься?
– Да никак, – говорю. – Так, стараюсь не скандалить. И то, знаешь... Мы все время друг у друга на виду. Уйти некуда. Отдохнуть от посторонних глаз негде. Как тут убережешься?
– Вот все вы меня обвиняете, – сказала она с неожиданной горечью, – что я негибкая. Что требую от людей слишком много. Вот они меня и не любят.
Ну чего от меня она хочет, бедняга?
– Кристинка, а кто кого сейчас любит? Кто сейчас согласится взять на себя ответственность за другого человека? Сознательно, во всяком случае. Ты же посмотри, во что мы все превратились!
А ведь и правда, думаю. Уж не знаю, каким нужно обладать героизмом, чтобы решиться в наше время на какие-то прочные человеческие отношения... и что из этого получится.
– Все мы, – говорю, – получаем то, что заслуживаем. Поспать не хочешь?
Я пошла внутрь. Там хоть тепло.
Может, ей хотелось еще поговорить – просто потому, что на самом деле мы почти друг с другом не разговаривали – так, по необходимости. А о чем говорить – жаловаться противно, хвастаться нечем...

* * *
На следующий день нас обстреляли.
До сих пор мне трудно восстановить последовательность событий. Все произошло слишком уж быстро. Вспышки света я уловила боковым зрением, потом раздался грохот и одновременно с ним – удар. Наш джип подскочил, пошел юзом, каким-то образом Томас ухитрился его выправить, и тут раздался второй удар, от которого машина съехала на обочину и перевернулась на бок. Да, видимо, так все и было... Я сидела на заднем сиденье вместе сИгорем и Кристиной, каким-то чудом мне удалось упереться руками и ногами в спинку переднего сиденья – сознание в этом никакого участия не принимало. Я склонна полагать, что кричала, а может, и кто-нибудь еще, не я одна, но этого я, ей-Богу, не помню. Потом, внезапно, навалилась неподвижная ватная тишина... Мотор не работал. Наконец, Томас спросил:
– Все живы?
Я отозвалась:
– Да, – но это была только я одна. Потом откликнулся Герка.
– Что там у тебя? – спросил Томас.
Подо мной что-то слабо зашевелилось. Игорь. Кристине, видно, было хуже всего – она сидела у задней двери, на которую и пришелся основной удар.
– Так что там? – повторил он.
– Игорь жив. Кристина – не знаю.
– Нужно выбираться отсюда. И поскорее.
Наконец, ему удалось открыть свою дверь, и он вылез наружу. За ним вылез Герка. Оба они были целы, только слегка потрепаны.
– Давай! – заорал Герка. – Выбирайся! Ты же мешаешь добраться до остальных.
Я начала толкать дверь, но ее заклинило. Вполне возможно, что в тоскливой панике я просто дергала не ту ручку.
Вдвоем они навалились на заднюю дверь – это было не так уж легко, потому что она открывалась в небо, – наконец, Герке удалось приоткрыть ее на достаточную ширину, чтобы вытянуть меня за шиворот.
– Отойди подальше, – сказал Томас. – За машину.
Я отошла. Джип лежал себе на боку, и из него что-то вытекало. Мне это не понравилось.
– Ребята, – говорю, – он, кажется, сейчас взорвется.
– Сам вижу, – сквозь зубы пробормотал Томас.
Они все еще возились у задней двери. Томас залез внутрь и, наконец, появился, таща за собой оглушенного Игоря. Тут я уже пришла в себя настолько, что сообразила, что им нужна помощь. Я перехватила Игоря и начала оттаскивать его от машины, пока они выволакивали Кристину и все вещи, которые попадались им под руку. Оказавшись за безопасным пригорком, я опустила Игоря на землю и побежала обратно. Кристина лежала на асфальте у машины, лицо бледное, глаза закрыты, нога неестественно вывернута. Я подхватила пару тюков, а Томас и Герка – Кристину – и поволокли ее к тому же пригорку. Мы успели вовремя – относительно вовремя, потому что раздался еще один удар, я зажмурилась, а когда открыла глаза, машина пылала так, что в этом даже проглядывала какая-то нездешняя красота – потрясающие сочетания красок! Горящие обломки летели в разные стороны. Я лежала на холодной земле – в бок мне упирался какой-то тюк – и тупо размышляла над тем, что фейерверк в прямом переводе означает «огненная работа», когда Томас сбил меня с мысли.
– Ты поглядела, что с ней? – спросил он.
– Нет, – ответила я, потому что боялась ее осматривать – а вдруг то, что я увижу, будет совсем невыносимо.
– Хоть знаешь, что надо делать?
– На зрачки посмотреть... кажется. Может, пульс...
– Во-первых, ей под голову нужно что-нибудь подложить.
Я стащила с себя куртку, свернула и положила Кристине под голову, потому что рыться в тюках сил не было. Потом по очереди приподняла ей веки.
– Ну, что там?
– Зрачки, кажется, одинаковые, если это что-то значит. На свет реагируют.
– А нога?
– Томас, я боюсь.
Он вздохнул, опустился на колени и начал осторожно ощупывать ей ногу. Потом сказал:
– Штаны надо резать.
– Что там?
– Перелом. Похоже на перелом.
– Интересно, – сказал Герка, – а где эти суки, которые в нас попали?
– Я вообще не думаю, что они подойдут, – ответил Томас. – Если бы они хотели ограбить машину, они бы ее просто остановили. Наверное, мы напоролись на какой-нибудь местный патруль, который засел где-то на высоте довольно далеко отсюда и палит во все, что движется. Но уходить отсюда нужно поскорее.
– Как мы пойдем? Она не скоро оклемается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18