Они переходили через мост, разговаривая и куря сигареты. Я как можно быстрее побежал к суду. Я пробежал уже футов пятьдесят, когда один из них отшвырнул окурок и указал на меня пальцем.
Тут я впервые в жизни по-настоящему испытал, что значит бег. Это ритм, мерные, сильные движения, согласованная работа всех мышц. Сначала их сбило с толку, что я бегу к ним навстречу, но когда я свернул к зданию суда, они с криками устремились за мной. Мои руки сжались в кулаки; ноги высоко взлетали над тротуаром. Когда я добежал до стоянки полицейских машин, они остановились.
Они что-то кричали мне вслед. Из-за угла с жужжанием вылетел человек на мотоцикле, в черной куртке, похожий на Зака. Его появление на минуту привело моих гонителей в замешательство, и этого времени мне хватило, чтобы ввалиться в желтую дверь со стеклянной светящейся табличкой “Полиция”.
Там сидел человек в форме и печатал на машинке. Увидев меня, он встал, и я увидел на поясе у него пистолет.
– Моя фамилия Тигарден, – сказал я, тяжело дыша, – У меня встреча с шерифом.
– Да-да, – он очень медленно вытащил из машинки лист бумаги. – Подождите.
Левой рукой он потянулся к телефону, продолжая держать правую в опасливой близости к револьверу. В основании телефона виднелся ряд кнопок; он нажал на одну и проговорил в трубку:
– Тигарден здесь.
Положив трубку, он обратился ко мне:
– Идите прямо туда. Он вас ждет. Дверь справа с надписью “шериф”.
Я легко нашел логово Белого Медведя. Кабинет десять на двенадцать, со столом и картотекой. Большую его часть занимал сам Белый Медведь.
– Садись, Майлс, – он кивнул мне на стул рядом со своим столом. – Похоже, у тебя был нелегкий денек.
Глядя на него, я ощутил нашу разницу в возрасте куда острее, чем раньше. В этом грузном человеке с серьезным квадратным лицом мало что осталось от мальчишки, кидавшего бумажные шарики в прихожан пастора Бертильсона. Даже причина для его прозвища исчезла: его шапка белых волос потемнела, а на темени уже просвечивала лысина.
– У тебя, похоже, вся жизнь была нелегкой, но все равно я рад тебя видеть.
– Да, нам есть что вспомнить. Хорошее было время.
– Особенно если сравнить с нынешним. Шайка твоих горожан пыталась забить меня палками. Я еле смог убежать.
Он покачал головой:
– Поэтому ты пришел ко мне так поздно?
– То, что я пришел к тебе, спасло меня. Они гнались за мной до самых дверей участка. Если бы я не пошел сюда, лежал бы сейчас возле Фрибо с разбитой головой.
– Я слышал, ты каждый день сидишь у Фрибо.
– Ты мне не веришь?
– Верю, Майлс. Сейчас многие здесь раздражены. Но я не думаю, что ты был к ним так близко, что сможешь их опознать.
– Я изо всех сил пытался оказаться от них подальше.
– Успокойся, Майлс. Они тебя не тронут, уверяю тебя. Главное, успокойся и не бери в голову.
– Другие твои подопечные сегодня днем бросали в меня камни.
– Да? Они тебя не поранили?
– Вроде бы нет. Поэтому я тоже должен не обращать на них внимания? Только потому, что они не пробили мне череп?
– Это же просто хулиганы. Их немного. Но скажу тебе, Майлс: некоторые приличные люди тоже не хотят, чтобы ты оставался здесь.
– Почему это?
– Потому, что они тебя не знают, вот и все. За сто лет ты единственный, кого упомянули в проповеди. Ты сам не хочешь уехать?
– Нет. Я хочу остаться. Я приехал сюда работать.
– Ага. Ладно. И сколько ты собираешься здесь пробыть?
– До двадцать первого. Потом не знаю.
– Ну, это не так долго. Я только хочу попросить тебя остаться, пока мы не выясним кое-что. Ладно?
– Это что, подписка о невыезде?
– Нет, что ты. Просто просьба.
– Будешь меня допрашивать, Белый Медведь?
– Черт возьми, нет. Мы просто говорим. Я хочу, чтобы ты кое в чем мне помог.
Я откинулся в кресле. Хмель прошел. Шериф Говр смотрел на меня с улыбкой, которую я не мог назвать доброй. Мои органы чувств всегда подтверждали теорию: когда человек изменяется, изменяется и его запах. Раньше от Белого Медведя пахло свежевскопанной землей – особенно сильно, когда он на полной скорости гнал по 93-му свою развалюху или набивал камнями почтовые ящики; теперь он, как и Дуэйн, пах порохом.
– Могу я рассчитывать на твою помощь? Я посмотрел в квадратное лицо человека, который когда-то был моим другом, и сказал:
– Можешь.
– Ты, конечно, слышал об этих девушках. Гвен Олсон и Дженни Странд. Вторую из них нашел твой сосед Ред Сандерсон, и это было не самое приятное зрелище. Моего помощника Дейва Локкена, что сидит там, даже стошнило.
– У него и сейчас не слишком бодрый вид.
– С любым нормальным человеком случилось бы то же, – сказал Говр. – По правде говоря, мы все не можем прийти в себя. Этот сукин сын еще где-то здесь. И мы не знаем, кто это, вот что самое страшное.
– У тебя есть какие-нибудь идеи?
– О, мы стараемся следить за всеми, но видишь ли, никого из местных нельзя и заподозрить. Я шерифствую уже четыре года и хочу быть переизбранным на следующий срок. А ты здесь человек новый, со свежим взглядом. К тому же образованный. Я хочу узнать, может ты видел или слышал что-нибудь подозрительное?
– Погоди немного. Так эти люди, которые гонялись за мной, думали, что это я? Что я их убил?
– Спросил бы их.
– О Боже, – сказал я. – Я не мог и подумать о таком. Мне хватает собственных проблем. Я не затем сюда приехал.
– Сдается мне, ты сам не знаешь, зачем приехал.
– А мне сдается, что это мое личное дело.
Он осекся:
– Да-да, я вижу. Извини.
– Ладно. Ну что ж... я ничего такого не заметил. Некоторые вели себя странно, даже враждебно, но это не то. Встретил одного странного парня... – тут я осекся. Мне не хотелось навлекать подозрения на Зака или Алисон. Белый Медведь вопросительно приподнял брови, – ...но он совсем мальчишка. Не хочу даже называть его. Не знаю даже, чем я могу помочь.
– Просто помни. Если что-нибудь заметишь, сразу звони мне. Ладно, приятель? Я кивнул.
– Вот. Мы можем к двадцать первому покончить со всем этим. А теперь у меня еще несколько вопросов к тебе, – он надел темные очки, став похожим на перекормленного школьника-хулигана, и взял со стола какую-то бумагу:
– Я слышал, ты недавно имел неприятности в Плэйнвью. Мне прислал это тип по имени Фрэнк Драм. Он записал номер твоей машины.
– Боже, – я тут же вспомнил маленького подхалима, который выскочил тогда из таверны.
– У тебя там была какая-то ссора. Ты помнишь?
– Еще бы. Они отнеслись ко мне так же по-доброму, как здешние хулиганы. Все получилось просто глупо. Они слушали радио, и я спросил, что случилось. Им не понравилось мое лицо и то, что я приехал из Нью-Йорка. Вот они и выкинули меня, да еще записали мой номер. Вот и все. Это было как раз в тот день, когда нашли ту девочку.
– Просто для протокола: ты помнишь, где провел предыдущую ночь?
– В каком-то мотеле. Я не помню названия.
– Может, у тебя сохранился счет?
– Я платил наличными. А на кой черт тебе это все надо?
– Это не мне. Там есть коп по фамилии Лараби, вот он и просил меня разузнать.
– Скажи своему Лараби, пусть подотрется. Я ночевал в забегаловке где-то в Огайо, вот и все.
– Ладно, ладно, Майлс. Незачем так волноваться. А где ты поранил руку?
Я в изумлении взглянул на руку. Почти забытая повязка сильно запачкалась и уже начала развязываться.
– Это случайно. Я порезался о свою машину.
– Дейв Локкен может перевязать тебя. Он классно это делает. Когда это случилось?
– В тот же день. Когда я лишился своего обеда.
– Еще один посетитель, Эл Сервис, официальный стукач в этой части графства, утверждает, что перед тем, как уйти, ты сказал странную фразу. Ты вроде бы сказал, что надеешься, что убьют еще одну девушку.
– Я этого не говорил. Я ведь даже не знал тогда, что кого-то убили. Просто я разозлился и пожелал им, чтобы то, что случилось, случилось снова. Сказал, что они это заслужили.
Он снял очки.
– Понятно. Неудивительно, что про тебя пошли слухи, Майлс. Ты ведь даже старую Маргарет Кастад умудрился обидеть.
– Старую кого?
– Жену Энди. Она позвонила мне, как только ты ушел. Сказала, что ты пишешь порнографию, и потребовала, чтобы я выставил тебя из города.
– Ну, об этом я даже говорить не хочу. Она всегда меня недолюбливала. Но сейчас я изменился.
– Как и все мы. Ладно, ты не можешь мне ничего рассказать, но кое в чем ты можешь помочь прямо сейчас. Возьми, пожалуйста, бумагу и опиши все, что случилось в ресторане, и поставь дату и подпись. Я отошлю копию Лараби. Тебе же будет лучше, – он порылся в столе и выудил оттуда лист бумаги и ручку. – В общих словах. Не растягивай.
– Что ж, – я взял бумагу и написал то, что он просил.
– Значит, договорились. Звони, если что вспомнишь.
Я сунул руку в карман и нащупал сложенный листок бумаги:
– Подожди. Ты мне тоже можешь помочь. Скажи, кто, по-твоему, прислал мне вот это? Там внутри – чистый лист, – я достал конверт и положил на стол. Руки у меня опять дрожали. – Это уже второе. Первое было адресовано мне.
Он опять надел очки и склонился над столом. Прочитав фамилию на конверте, он уставился на меня:
– Ты получил еще одно?
– То было адресовано мне. И тоже с чистым листом внутри.
– Ты можешь мне его оставить?
– Нет. Оно мне нужно. Я только хочу узнать, кто его отправил, – я испытал чувство, что совершаю ужасную ошибку. Оно было таким сильным, что у меня задрожали колени.
– Майлс, мне жаль это говорить, но почерк здесь похож на твой.
– Что?
Он подвинул ко мне конверт и мои показания. Почерк действительно был очень похож.
– Но я не писал этого, Белый Медведь.
– Немногие здесь помнят, что меня так звали.
– Ладно. Давай конверт.
– Как хочешь. Только эксперт может разобраться с этим почерком. Дэйв! – он встал и подошел к двери. – Тащи свою аптечку!
* * *
– Я слышал, вы называли его Белым Медведем. Это прозвище мало кто помнит.
Локкен и я спускались по Мейн-стрит в сгущающейся темноте. Зажглись фонари, я снова слышал тихое гудение неоновых вывесок. В окнах бара Энглера горел свет, отбрасывая на тротуар желтоватый отблеск.
– Мы старые друзья.
– Должно быть. Вообще-то он от этого прозвища лезет на стенку. Где ваша машина? Похоже, вам уже ничего не грозит.
– А я так не думаю. Белый Медведь велел вам довести меня до машины, и я хочу, чтобы вы так и сделали.
– Черт, тут же никого нет.
– Я недавно тоже так думал. А как вы зовете его, если не Белым Медведем?
– Я? Я зову его “сэр”.
– А Лараби?
– Кто?
– Лараби. Шериф из Плэйнвью.
– Простите, но в Плэйнвью нет никакого Лараби и вообще нет шерифа. Там есть полицейский по фамилии Ларсен, мой двоюродный брат. Шериф Говр звонит туда раз или два в неделю. Это все в его подчинении, все эти маленькие городки – Сентервилл, Либерти, Бланделл. Он считается в них шерифом. Так где ваша машина?
Я стоял посреди темной улицы, смотрел на свой “фольксваген” и пытался осмыслить то, что сказал Локкен. Это было трудно сделать, потому что я увидел, во что превратилась моя машина.
– О Господи. Это ваша? Я кивнул, не в силах выдавить ни слова. Окна были разбиты, крыша и капот покрыты вмятинами. Одна фара болталась на проводе, как выбитый глаз. Я пошел взглянуть на передние фары, потом на задние. Они оказались нетронутыми, но заднее стекло тоже было разбито.
– Порча личной собственности. Вам надо вернуться в участок и подать жалобу. Я подпишусь.
– Нет. Лучше сами скажите об этом Говру. Может, вам он поверит, – гнев закипал во мне, и я схватил Локкена за руку так, что он ойкнул. – Передайте ему, что я подам жалобу Лараби.
– Но я же сказал, что мой двою...
Я уже сел в машину и мучал зажигание.
* * *
Болтающаяся фара оторвалась, как только я взобрался на вершину первого холма. Через треснувшее ветровое стекло я видел только половину дороги, и ту как в тумане. Уцелевшая фара освещала кусты у дороги; луч ее прыгал, как и мое настроение, колеблющееся между гневом и обидой. Так это Лараби хотел знать, как я порезал руку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Тут я впервые в жизни по-настоящему испытал, что значит бег. Это ритм, мерные, сильные движения, согласованная работа всех мышц. Сначала их сбило с толку, что я бегу к ним навстречу, но когда я свернул к зданию суда, они с криками устремились за мной. Мои руки сжались в кулаки; ноги высоко взлетали над тротуаром. Когда я добежал до стоянки полицейских машин, они остановились.
Они что-то кричали мне вслед. Из-за угла с жужжанием вылетел человек на мотоцикле, в черной куртке, похожий на Зака. Его появление на минуту привело моих гонителей в замешательство, и этого времени мне хватило, чтобы ввалиться в желтую дверь со стеклянной светящейся табличкой “Полиция”.
Там сидел человек в форме и печатал на машинке. Увидев меня, он встал, и я увидел на поясе у него пистолет.
– Моя фамилия Тигарден, – сказал я, тяжело дыша, – У меня встреча с шерифом.
– Да-да, – он очень медленно вытащил из машинки лист бумаги. – Подождите.
Левой рукой он потянулся к телефону, продолжая держать правую в опасливой близости к револьверу. В основании телефона виднелся ряд кнопок; он нажал на одну и проговорил в трубку:
– Тигарден здесь.
Положив трубку, он обратился ко мне:
– Идите прямо туда. Он вас ждет. Дверь справа с надписью “шериф”.
Я легко нашел логово Белого Медведя. Кабинет десять на двенадцать, со столом и картотекой. Большую его часть занимал сам Белый Медведь.
– Садись, Майлс, – он кивнул мне на стул рядом со своим столом. – Похоже, у тебя был нелегкий денек.
Глядя на него, я ощутил нашу разницу в возрасте куда острее, чем раньше. В этом грузном человеке с серьезным квадратным лицом мало что осталось от мальчишки, кидавшего бумажные шарики в прихожан пастора Бертильсона. Даже причина для его прозвища исчезла: его шапка белых волос потемнела, а на темени уже просвечивала лысина.
– У тебя, похоже, вся жизнь была нелегкой, но все равно я рад тебя видеть.
– Да, нам есть что вспомнить. Хорошее было время.
– Особенно если сравнить с нынешним. Шайка твоих горожан пыталась забить меня палками. Я еле смог убежать.
Он покачал головой:
– Поэтому ты пришел ко мне так поздно?
– То, что я пришел к тебе, спасло меня. Они гнались за мной до самых дверей участка. Если бы я не пошел сюда, лежал бы сейчас возле Фрибо с разбитой головой.
– Я слышал, ты каждый день сидишь у Фрибо.
– Ты мне не веришь?
– Верю, Майлс. Сейчас многие здесь раздражены. Но я не думаю, что ты был к ним так близко, что сможешь их опознать.
– Я изо всех сил пытался оказаться от них подальше.
– Успокойся, Майлс. Они тебя не тронут, уверяю тебя. Главное, успокойся и не бери в голову.
– Другие твои подопечные сегодня днем бросали в меня камни.
– Да? Они тебя не поранили?
– Вроде бы нет. Поэтому я тоже должен не обращать на них внимания? Только потому, что они не пробили мне череп?
– Это же просто хулиганы. Их немного. Но скажу тебе, Майлс: некоторые приличные люди тоже не хотят, чтобы ты оставался здесь.
– Почему это?
– Потому, что они тебя не знают, вот и все. За сто лет ты единственный, кого упомянули в проповеди. Ты сам не хочешь уехать?
– Нет. Я хочу остаться. Я приехал сюда работать.
– Ага. Ладно. И сколько ты собираешься здесь пробыть?
– До двадцать первого. Потом не знаю.
– Ну, это не так долго. Я только хочу попросить тебя остаться, пока мы не выясним кое-что. Ладно?
– Это что, подписка о невыезде?
– Нет, что ты. Просто просьба.
– Будешь меня допрашивать, Белый Медведь?
– Черт возьми, нет. Мы просто говорим. Я хочу, чтобы ты кое в чем мне помог.
Я откинулся в кресле. Хмель прошел. Шериф Говр смотрел на меня с улыбкой, которую я не мог назвать доброй. Мои органы чувств всегда подтверждали теорию: когда человек изменяется, изменяется и его запах. Раньше от Белого Медведя пахло свежевскопанной землей – особенно сильно, когда он на полной скорости гнал по 93-му свою развалюху или набивал камнями почтовые ящики; теперь он, как и Дуэйн, пах порохом.
– Могу я рассчитывать на твою помощь? Я посмотрел в квадратное лицо человека, который когда-то был моим другом, и сказал:
– Можешь.
– Ты, конечно, слышал об этих девушках. Гвен Олсон и Дженни Странд. Вторую из них нашел твой сосед Ред Сандерсон, и это было не самое приятное зрелище. Моего помощника Дейва Локкена, что сидит там, даже стошнило.
– У него и сейчас не слишком бодрый вид.
– С любым нормальным человеком случилось бы то же, – сказал Говр. – По правде говоря, мы все не можем прийти в себя. Этот сукин сын еще где-то здесь. И мы не знаем, кто это, вот что самое страшное.
– У тебя есть какие-нибудь идеи?
– О, мы стараемся следить за всеми, но видишь ли, никого из местных нельзя и заподозрить. Я шерифствую уже четыре года и хочу быть переизбранным на следующий срок. А ты здесь человек новый, со свежим взглядом. К тому же образованный. Я хочу узнать, может ты видел или слышал что-нибудь подозрительное?
– Погоди немного. Так эти люди, которые гонялись за мной, думали, что это я? Что я их убил?
– Спросил бы их.
– О Боже, – сказал я. – Я не мог и подумать о таком. Мне хватает собственных проблем. Я не затем сюда приехал.
– Сдается мне, ты сам не знаешь, зачем приехал.
– А мне сдается, что это мое личное дело.
Он осекся:
– Да-да, я вижу. Извини.
– Ладно. Ну что ж... я ничего такого не заметил. Некоторые вели себя странно, даже враждебно, но это не то. Встретил одного странного парня... – тут я осекся. Мне не хотелось навлекать подозрения на Зака или Алисон. Белый Медведь вопросительно приподнял брови, – ...но он совсем мальчишка. Не хочу даже называть его. Не знаю даже, чем я могу помочь.
– Просто помни. Если что-нибудь заметишь, сразу звони мне. Ладно, приятель? Я кивнул.
– Вот. Мы можем к двадцать первому покончить со всем этим. А теперь у меня еще несколько вопросов к тебе, – он надел темные очки, став похожим на перекормленного школьника-хулигана, и взял со стола какую-то бумагу:
– Я слышал, ты недавно имел неприятности в Плэйнвью. Мне прислал это тип по имени Фрэнк Драм. Он записал номер твоей машины.
– Боже, – я тут же вспомнил маленького подхалима, который выскочил тогда из таверны.
– У тебя там была какая-то ссора. Ты помнишь?
– Еще бы. Они отнеслись ко мне так же по-доброму, как здешние хулиганы. Все получилось просто глупо. Они слушали радио, и я спросил, что случилось. Им не понравилось мое лицо и то, что я приехал из Нью-Йорка. Вот они и выкинули меня, да еще записали мой номер. Вот и все. Это было как раз в тот день, когда нашли ту девочку.
– Просто для протокола: ты помнишь, где провел предыдущую ночь?
– В каком-то мотеле. Я не помню названия.
– Может, у тебя сохранился счет?
– Я платил наличными. А на кой черт тебе это все надо?
– Это не мне. Там есть коп по фамилии Лараби, вот он и просил меня разузнать.
– Скажи своему Лараби, пусть подотрется. Я ночевал в забегаловке где-то в Огайо, вот и все.
– Ладно, ладно, Майлс. Незачем так волноваться. А где ты поранил руку?
Я в изумлении взглянул на руку. Почти забытая повязка сильно запачкалась и уже начала развязываться.
– Это случайно. Я порезался о свою машину.
– Дейв Локкен может перевязать тебя. Он классно это делает. Когда это случилось?
– В тот же день. Когда я лишился своего обеда.
– Еще один посетитель, Эл Сервис, официальный стукач в этой части графства, утверждает, что перед тем, как уйти, ты сказал странную фразу. Ты вроде бы сказал, что надеешься, что убьют еще одну девушку.
– Я этого не говорил. Я ведь даже не знал тогда, что кого-то убили. Просто я разозлился и пожелал им, чтобы то, что случилось, случилось снова. Сказал, что они это заслужили.
Он снял очки.
– Понятно. Неудивительно, что про тебя пошли слухи, Майлс. Ты ведь даже старую Маргарет Кастад умудрился обидеть.
– Старую кого?
– Жену Энди. Она позвонила мне, как только ты ушел. Сказала, что ты пишешь порнографию, и потребовала, чтобы я выставил тебя из города.
– Ну, об этом я даже говорить не хочу. Она всегда меня недолюбливала. Но сейчас я изменился.
– Как и все мы. Ладно, ты не можешь мне ничего рассказать, но кое в чем ты можешь помочь прямо сейчас. Возьми, пожалуйста, бумагу и опиши все, что случилось в ресторане, и поставь дату и подпись. Я отошлю копию Лараби. Тебе же будет лучше, – он порылся в столе и выудил оттуда лист бумаги и ручку. – В общих словах. Не растягивай.
– Что ж, – я взял бумагу и написал то, что он просил.
– Значит, договорились. Звони, если что вспомнишь.
Я сунул руку в карман и нащупал сложенный листок бумаги:
– Подожди. Ты мне тоже можешь помочь. Скажи, кто, по-твоему, прислал мне вот это? Там внутри – чистый лист, – я достал конверт и положил на стол. Руки у меня опять дрожали. – Это уже второе. Первое было адресовано мне.
Он опять надел очки и склонился над столом. Прочитав фамилию на конверте, он уставился на меня:
– Ты получил еще одно?
– То было адресовано мне. И тоже с чистым листом внутри.
– Ты можешь мне его оставить?
– Нет. Оно мне нужно. Я только хочу узнать, кто его отправил, – я испытал чувство, что совершаю ужасную ошибку. Оно было таким сильным, что у меня задрожали колени.
– Майлс, мне жаль это говорить, но почерк здесь похож на твой.
– Что?
Он подвинул ко мне конверт и мои показания. Почерк действительно был очень похож.
– Но я не писал этого, Белый Медведь.
– Немногие здесь помнят, что меня так звали.
– Ладно. Давай конверт.
– Как хочешь. Только эксперт может разобраться с этим почерком. Дэйв! – он встал и подошел к двери. – Тащи свою аптечку!
* * *
– Я слышал, вы называли его Белым Медведем. Это прозвище мало кто помнит.
Локкен и я спускались по Мейн-стрит в сгущающейся темноте. Зажглись фонари, я снова слышал тихое гудение неоновых вывесок. В окнах бара Энглера горел свет, отбрасывая на тротуар желтоватый отблеск.
– Мы старые друзья.
– Должно быть. Вообще-то он от этого прозвища лезет на стенку. Где ваша машина? Похоже, вам уже ничего не грозит.
– А я так не думаю. Белый Медведь велел вам довести меня до машины, и я хочу, чтобы вы так и сделали.
– Черт, тут же никого нет.
– Я недавно тоже так думал. А как вы зовете его, если не Белым Медведем?
– Я? Я зову его “сэр”.
– А Лараби?
– Кто?
– Лараби. Шериф из Плэйнвью.
– Простите, но в Плэйнвью нет никакого Лараби и вообще нет шерифа. Там есть полицейский по фамилии Ларсен, мой двоюродный брат. Шериф Говр звонит туда раз или два в неделю. Это все в его подчинении, все эти маленькие городки – Сентервилл, Либерти, Бланделл. Он считается в них шерифом. Так где ваша машина?
Я стоял посреди темной улицы, смотрел на свой “фольксваген” и пытался осмыслить то, что сказал Локкен. Это было трудно сделать, потому что я увидел, во что превратилась моя машина.
– О Господи. Это ваша? Я кивнул, не в силах выдавить ни слова. Окна были разбиты, крыша и капот покрыты вмятинами. Одна фара болталась на проводе, как выбитый глаз. Я пошел взглянуть на передние фары, потом на задние. Они оказались нетронутыми, но заднее стекло тоже было разбито.
– Порча личной собственности. Вам надо вернуться в участок и подать жалобу. Я подпишусь.
– Нет. Лучше сами скажите об этом Говру. Может, вам он поверит, – гнев закипал во мне, и я схватил Локкена за руку так, что он ойкнул. – Передайте ему, что я подам жалобу Лараби.
– Но я же сказал, что мой двою...
Я уже сел в машину и мучал зажигание.
* * *
Болтающаяся фара оторвалась, как только я взобрался на вершину первого холма. Через треснувшее ветровое стекло я видел только половину дороги, и ту как в тумане. Уцелевшая фара освещала кусты у дороги; луч ее прыгал, как и мое настроение, колеблющееся между гневом и обидой. Так это Лараби хотел знать, как я порезал руку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36