– Я рад. Ты удивил меня, когда сказал, что хочешь приехать сюда снова.
– Ты думал, что я потерялся среди мясных котлов Востока?
Он моргнул, не сообразив, что я имел в виду. Уже второй раз я поставил его в тупик.
– Я был удивлен, – продолжал он. – Жаль, что так вышло с твоей женой. Может, хочешь войти?
– Именно. Хочу войти. Я что, оторвал тебя от работы?
– Я подумал, что нехорошо будет, если ты не застанешь меня дома. Дочка где-то болтается, ты же знаешь этих детей: на них ни в чем нельзя положиться. Вот я и решил дождаться тебя здесь, на веранде. Слушал по радио, что там с этим жутким делом. Моя дочь знала ту девочку.
– Поможешь занести вещи? – спросил я.
– Что? А, конечно, – он залез в машину и достал тяжелую коробку с книгами. Потом заглянул снова и спросил:
– Это пиво мне?
– Надеюсь, ты любишь этот сорт.
– Ну, оно ведь мокрое? – он улыбнулся. – Положим ею в бак, пока разберемся здесь, – пока мы шли к двери, он оглянулся и посмотрел на меня со странным беспокойством. – Скажи, Майлс, может, я не должен был говорить о твоей жене? Я ведь видел ее всего один раз.
– Все в порядке.
– Нет. Не надо бы мне соваться в эти дела с бабами.
* * *
Я знал, что это относится как к его личному неудачному опыту, так и ко всем женщинам вообще. Дуэйн боялся женщин – он был из тех мужчин, сексуально нормальных во всем остальном, что чувствуют себя легко только в мужской компании. Думаю, ему женщины прежде всего представлялись источником боли, за исключение ем его матери и бабушки (о его дочери я пока не мог сказать). После своего первого разочарования он женился на девушке из Френч-Вэлли, которая умерла при родах. Оставшаяся при нем дочь была слишком слабым утешением. За четыре года ожидания, сопровождаемого насмешками окружающих, год брака и остаток жизни без женщины рядом. Я думал, что его боязнь женщин содержит немалую примесь ненависти. Еще тогда, когда он увивался за польской девушкой, я подозревал, что его чувство к Алисон Грининг граничит с чем-то худшим, чем похоть. Он ненавидел ее за то, что она пробуждала в нем желание, и находила это желание абсурдным, и смеялась над ним.
Конечно, при физической силе Дуэйна воздержание доставляло ему немало хлопот. Он подавлял свою сексуальность трудом и добился в этом немалых успехов. Он прикупил двести акров по соседству, работал по десять часов в день и, казалось, иллюстрировал физический закон: от его сексуального голода толстел банковский счет.
Я увидел свидетельства его процветания, когда мы с ним перетаскивали коробки и чемоданы в старый бабушкин дом.
– Господи, Дуэйн, да ты купил новую мебель!
Вместо старой рассохшейся мебели бабушки в комнате стояло то, что я назвал бы “гарнитуром для отдыха конца пятидесятых”: тяжелые кресла, диван с гнутыми ножками, кофейный столик, настольные лампы взамен керосинок, даже какие-то картины в рамках на стене. В этом старом доме подобная мебель выглядела бестактно, напоминая обстановку дешевого мотеля. Напомнила она и еще что-то, чего я не мог вспомнить.
– Думаешь, что глупо покупать новую мебель для старого дома? – спросил он. – Видишь в чем дело, у меня тут все время гости. В апреле были Джордж и Этель, в мае Нелла из Сент-Пола... – он перечислил всех кузенов и их детей, которые жили в доме неделю или больше. – Иногда здесь прямо гостиница. Видно, все эти городские хотят показать своим детям, что такое ферма.
Пока он говорил, я разглядывал старые фото, висевшие на стенах еще с тех времен. Я хорошо знал их: вот я сам в девять лет, в костюмчике и с прилизанными волосами, а вот Дуэйн в пятнадцать, подозрительно глядящий в объектив. Рядом висела фотография Алисон, на которую я старался не смотреть, хотя видел, что она там. Вид этого милого, чуть диковатого лица мигом выбил бы меня из колеи. Тут я заметил, что в доме необычайно чисто.
– А тут как раз в Ардене, – продолжал Дуэйн, – устроили распродажу мебели. Вот я и купил это все по дешевке. Привез целый грузовик.
Вот на что это еще похоже: на офис терпящей крах фирмы.
– Мне нравится, что она выглядит модерново, – заявил Дуэйн с тенью вызова. – Всем нравится.
– Вот и хорошо, – сказал я. – Мне тоже нравится. Меня слепил отсвет фотографии Алисон, висящей на стене. Я помнил эту фотографию очень хорошо. Снято в Лос-Анджелесе, как раз перед тем, как супруги Грининг развелись, и Алисон с матерью переехали в Сан-Франциско. Даже в детстве лицо Алисон было прекрасным и загадочным, и фотограф уловил это в ней. Она выглядела так, будто знала все на свете. При мысли об этом у меня кольнуло в сердце, и я сказал:
– Хорошо бы затащить сюда стол. Он мне нужен для Работы.
– Нет проблем, – бодро откликнулся Дуэйн. – У меня есть старая дверь, которую можно поставить на козлы.
– Спасибо. Ты радушный хозяин. И у тебя очень чисто.
– Помнишь миссис Сандерсон, что живет вниз по дороге? Тута Сандерсон? У нее умер муж пару лет назад, и она живет со своим сыном Редом и его женой. У Реда хорошая ферма, почти как у Джерома. В общем, я договорился с Тутой, чтобы она каждый день готовила тебе, стирала и убирала в комнате. Вчера она уже была, – он замялся. – Она хочет пять долларов в неделю плюс твои продукты. Она не может ездить в магазин с тех пор, как ей удалили катаракту. Ты согласен?
– Конечно. И пусть берет семь долларов. А то мне будет казаться, что я ее обкрадываю.
– Как хочешь. Но она сказала “пять”, а с ней не поспоришь. Давай достанем пиво.
Мы вышли во двор, согретый солнцем и пропитанный запахами фермы. На воздухе пороховой запах Дуэйна чувствовался сильнее, и я спрятался от него в машине.
Взяв пиво, мы пошли мимо сарая, мимо амбара к большому баку, стоящему возле коровника.
– Ты в письме писал, что работаешь над книгой.
– Это моя диссертация.
– И о чем?
– Об одном английском писателе.
– Много он написал?
– Много, – я засмеялся. – Чертовски много. Дуэйн тоже засмеялся.
– А почему ты им занялся?
– Долгая история. Слушай, я хотел навестить кое-кого из знакомых. Здесь остался кто-нибудь?
Он задумался, пока мы проходили мимо бурого пятна, где когда-то была беседка.
– Помнишь Белого Медведя Говра? Он сейчас шериф в Ардене.
Я чуть не выронил пиво:
– Белый Медведь? Этот хулиган? – когда мне было десять, а Белому Медведю семнадцать, мы с ним обкидывали прихожан в церкви Гетсемана шариками из жеваной бумаги.
– Именно. Он хорошо работает.
– Надо ему позвонить. Он мне всегда нравился, хотя был слишком неравнодушен к Алисон.
Дуэйн удивленно взглянул на меня и продолжил:
– Боюсь, сейчас ему не до тебя. Я вспомнил другое лицо из прошлого – самого доброго и смышленого из всех арденских парней.
– А где Пол Кант? Неужели он здесь? Я думал, он уехал в университет и не вернулся.
– Нет, он здесь. Работает в Ардене, в универмаге Зумго. По крайней мере, так я слышал.
– Не могу поверить. Он работает в универмаге? Он что, менеджер?
– Просто работает, – Дуэйн снова взглянул на меня, на этот раз чуть виновато. – Говорят, он немного не в себе.
– Не в себе?
– Ну ты же знаешь, какие длинные у людей языки. Позвони ему и узнай сам.
– Я знаю, какие у них языки, – я вспомнил жену Энди. – Обо мне они достаточно поговорили. А некоторые и до сих пор говорят.
Мы подошли к баку, и я наклонился над его поросшей мхом кромкой и стал опускать бутылки в зеленоватую воду.
Показания Дуэйна Апдаля 16 июля
Конечно, я вам все расскажу про Майлса. Я много могу о нем порассказать. Он всегда был здесь чужим, с самого детства, а когда вернулся – особенно. Говорил так, будто ему краб вцепился в задницу, на городской манер. Как будто шутил надо мной. Когда мы понесли бутылки с пивом в мой бак за сараем, вы знаете, он сказал, что хочет видеть Белого Медведя, ну, в смысле, шерифа Говра (смех), потом сказал, что хочет видеть Канта, и я сказал: давай-давай, понятно (смех), а потом он сказал что-то про людей, которые о нем говорят. Он едва не побил бутылки, пока клал их в бак. Но когда он начал вести себя действительно странно – это когда пришла моя дочь.
* * *
Мой носовой платок зацепился за пробку последней бутылки и, отделившись от моей руки, белым пятном лег на дно бака. Холодная вода обожгла рану; струйка крови медленно задымилась в зеленой воде, и я невольно подумал об акулах.
– Что с тобой? – спросил стоящий рядом Дуэйн, глядя на мою кровоточащую руку.
– Трудно объяснить, – я вытащил руку из воды и прижал ее к дальнему краю бака, где мох был чуть не в дюйм толщиной. Боль как по волшебству прекратилась; ощущение было удивительно приятным. Если бы я мог так стоять целый день, прижимая руку к прохладному мягкому мху, рана зажила бы сразу.
– Тебе больно? – спросил – Дуэйн.
Я смотрел вдаль. По обе стороны от ручья за дорогой росли пшеница и альфальфа. Те же две культуры с четкой линией разделения тянулись и по склону холма, а выше рос лес, неправдоподобно четкий, как на картине Руссо. Мне хотелось взять в руку пригоршню мха и идти туда, забыв все о моей диссертации и о Нью-Йорке.
– Тебе больно?
Кровь через мох просачивалась в воду. Я все еще смотрел на край поля, где начинался лес. Мне показалось, что я вижу тоненькую фигурку, выглянувшую из-за деревьев и шмыгнувшую обратно, как лиса. Прежде чем я успел ее разглядеть, фигурка скрылась.
– Как ты? – голос Дуэйна стал нетерпеливее.
– Нормально. Тут гуляют дети, в этом лесу?
– Вряд ли. Лес слишком густой. А что?
– Нет. Ничего.
– Там водится кое-что. Но охотиться не очень удобно. Если только у тебя нет ружья, стреляющего вокруг деревьев.
– Может, у Энди такие продаются, – я отнял руку ото мха, и она тут же начала ныть.
* * *
Показания Дуэйна Апдаля 16 июля
Похоже, он что-то задумал тогда. Что-то его влекло, можно так сказать. Видели бы вы, как он стоял возле бака и смотрел на этот лес. Мне бы еще тогда догадаться, что с этим лесом что-то неладно.
* * *
Когда Дуэйн сказал: “Пойдем домой, я завяжу это бинтом”, – я удивил его, оторвав пригоршню мха от серого проржавевшего края бака и зажав его в больной Руке. Ноющая боль немного утихла.
– Ты прямо как старая индианка, – сказал Дуэйн. – веришь в целебные травы и все такое. Как тетя Ринн.
Там же грязно. Нужно вымыть, прежде чем накладывать бинт. Как это тебя угораздило?
– Да так, приступ злости.
Мох потемнел от крови, стал неприятным на ощупь, и я плюхнул влажный комок на траву и пошел в дом. У амбара затявкал пес.
– Ты что, дрался?
– Не совсем. Так, маленькое происшествие.
– Помнишь, как ты разбил машину за Арденом?
– Не думаю, что смогу это забыть, – сказал я. – Я ведь только ее купил.
– Это было как раз перед...
– Да, там, – перебил я, не желая, чтобы он произнес слово “пруд”.
– Я ехал за тобой на грузовике, – продолжал он. – А когда ты свернул вправо, поехал дальше к Либерти. А через час...
– Ладно, хватит.
– Знаешь, я ведь...
– Хватит. Это все в прошлом, – я хотел, чтобы он замолчал, жалея, что мы вообще коснулись этой темы.
Пес невдалеке начал выть, и Дуэйн швырнул в него камнем. Я держал руку на весу, позволяя каплям крови капать в траву, и воображал черно-белое животное, крадущееся за мной. Камень попал в цель; пес взвизгнул от боли и убрался на безопасное расстояние. Я оглянулся и увидел в траве цепочку блестящих капель.
– Ты позвонишь сегодня тете Ринн? – спросил Дуэйн у цементных ступенек дома. – Я говорил ей, что ты приезжаешь, Майлс, и думаю, что она захочет тебя увидеть.
– Ринн? – спросил я, не веря своим ушам. – Она еще жива? Я думал, она давно в могиле.
Он улыбнулся:
– В могиле? Эта старая ворона? Да она нас всех переживет.
Он вошел в дом, и я последовал за ним. Кухня осталась почти такой же, как при дяде Джилберте: затертый линолеум на полу, длинный стол, объеденный муравьями, фаянсовая печь. Только стены пожелтели, и везде витал дух заброшенности, подчеркиваемый грязными следами рук на холодильнике и стопкой немытых тарелок в раковине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36