– Кто-то другой?
– Ее использовала Алисон Грининг.
– Черт, черт, черт! – он выхватил руки из карманов и хлестнул себя по щекам. – Когда тебя засадят в тюрьму, я сожгу этот дом, я сравняю его с землей, я... – он немного успокоился и снова устремил взгляд на меня. Глаза его, как я впервые заметил, были того же водянистого оттенка, что и у его дочери.
– Почему ты не хочешь застрелить меня?
– Потому что этого мало. Говорю, ты не отделаешься так легко, – его глаза снова блеснули. – Думаешь, я не знаю про этого ебучего Зака? Я знал, что она бегает к нему по ночам. У меня есть уши, и я знаю то, чего ты никогда не узнаешь, пускай ты ставил им выпивку и все такое. Я слышал, как она прокрадывается в дом по утрам. Такая же тварь, как все остальные. Как та, по которой я ее назвал. Все они животные. Дюжина их не стоит одного мужика. Не знаю, зачем я вообще женился. После той польской сучки я знал о бабах все. Все они твари, такие же, как ты. Но ты мужчина, и ты заплатишь.
– Ты ненавидишь меня из-за Алисон Грининг? – спросил я. – За что я заплачу?
– За то, что это ты, – он сказал это ровно, как нечто само собой разумеющееся. – Для тебя все кончено. Говр скоро тебя достанет. Я недавно говорил с ним. Если ты попробуешь удрать, тебя найдут.
– Ты говорил с Говром? Он решил меня арестовать? – во мне шевельнулась надежда.
– Угадал.
– Как хорошо. Я этого и хотел.
– О Боже, – простонал Дуэйн.
– Этой ночью вернется Алисон Грининг. Она не то, чем была раньше. Она стала чем-то ужасным. Ринн пыталась меня предупредить, – я смотрел в недоверчивое лицо Дуэйна. – Это она убила тех девушек. Я думал, это Зак, но теперь я знаю, что это была Алисон Грининг.
– Хватит-о-ней-говорить, – промычал он. Я повернулся и пошел в дом. Дуэйн что-то кричал мне вслед, и я, не оборачиваясь, сказал:
– Я иду звонить Говру.
Он вошел следом за мной и наблюдал, как я набираю номер полиции.
– Это тебе не поможет, – пробормотал он. – Тебе остается только ждать. Или собрать вещички и попробовать удрать. Но Хэнк говорит, что ты далеко не уедешь. Ты не успеешь добраться до Бланделла, как Говр тебя сцапает, – он говорил больше с самим собой, чем со мной.
Я слушал гудки, ожидая, что ответит Дейв Локкен; но трубку взял сам Белый Медведь.
– Шериф Говр слушает.
– Это Майлс.
Дуэйн:
– С кем ты говоришь? Это Говр?
– Это Майлс, Белый Медведь. Ты собираешься ехать за мной.
Пауза, заполненная сопением. Потом он сказал:
– Ох, Майлс. Я слышал, ты все никак не можешь остановиться. Надеюсь, твой кузен Дю-эйн там, с тобой.
– Да. Он здесь.
– Конечно, черт побери, – буркнул Дуэйн.
– Так вот, мы получили результаты анализа. Действительно, это АБ. Нужен еще день, чтобы выяснить, мужская это кровь или женская.
– У меня нет этого дня.
– Майлс, я не удивлюсь, если у тебя не будет и пяти минут. Дуэйн там с ружьем? Я предложил ему взять ружье, когда узнал, что он собирается к тебе. Знаешь, закон иногда смотрит сквозь пальцы на такие вещи.
– Я прошу тебя спасти меня, Белый Медведь.
– Многие считают, что тебе лучше умереть.
– Локкен знает, что ты сделал? Он сдавленно хихикнул:
– У Дейва сегодня дела на другом конце округа. Странно, правда?
– Пусть едет сюда. Скажи ему, – сказал Дуэйн. – Я не могу больше смотреть на тебя.
– Дуэйн говорит, чтобы ты приезжал сюда.
– Почему бы вам не разобраться самим? Мне кажется, так будет лучше, – он повесил трубку.
Я повернулся, все еще держа в руках трубку. Дуэйн смотрел на меня.
– Он не приедет, Дуэйн. Он хочет, чтобы ты меня убил. Он отослал Локкена в какую-то глушь, чтобы никто не знал, как он все спланировал.
– Ты врешь.
– Разве он не говорил тебе про ружье?
– Конечно. Он думает, что ты убил тех девушек.
– Нет. Он рассказал мне про Алисон Грининг. Как все случилось тогда. Поэтому он будет рад, если ты убьешь меня. Если я умру, на меня повесят эти убийства, и я замолчу. Двойная выгода.
– Молчи, – он сжал кулаки. – Хватит об этом!
– Но ты не убивал ее. Зачем тебе моя смерть?
– Я пришел сюда не затем, чтобы говорить об этом. Я хотел, чтобы ты признался в том, что сделал с моей дочерью. Думаешь, мне хотелось выбивать это из нее?
– Да.
– Что?
– Да. Я думаю, тебе этого хотелось.
Дуэйн яростно вдавливал руки в кухонный стол, как до того в двигатель трактора. Когда он повернулся ко мне, на губах его появилось подобие улыбки.
– Теперь я знаю, что ты спятил. Может, мне и правда убить тебя, как хочет Говр?
– Может быть, – согласился я. Я видел, как он пытается прийти в себя. Его лицо теперь было бесцветным и рыхлым. Его личность, которая казалась мне такой же крепкой и неповоротливой, как его тело, теперь разваливалась на части.
– Зачем ты вообще позволил мне приехать? – спросил я. – Написал бы, что поселил в доме еще кого-нибудь. И почему ты изображал дружелюбие, когда мы встретились?
Он ничего не сказал; только смотрел на меня, выражая гнев и смятение каждым дюймом тела.
– Я также невиновен в смерти этих девушек, как и в смерти Алисон Грининг.
– Я не собираюсь слушать твои бредни, – сказал Дуэйн. – Сиди здесь, пока Говр не явится за тобой, – он опять попытался улыбнуться. – Вот тогда я повеселюсь. Черт, если бы у меня сейчас было ружье, я бы разнес тебе башку.
– Тогда Алисон Грининг пришла бы за тобой.
– Притворяйся сумасшедшим сколько угодно. Теперь это уже неважно.
– Это точно. Неважно.
* * *
Уходя, Дуэйн сказал:
– Знаешь, моя жена была такой же сукой, как все они. Она жаловалась, что я прихожу с поля грязный, а я говорил ей: эта грязь ничто по сравнению с грязью в твоей душе. Я только надеялся, что она родит мне сына.
* * *
Когда начало смеркаться, я знал, что мне осталось меньше трех часов. Придется идти пешком. Иначе Дуэйн услышит машину, и позвонит Говру. Им не нужно знать, куда я иду. Альтернативой было сидеть в доме и принимать каждый скрип половиц за ее шаги. Нет. Все должно кончиться там же, где и началось – на старом пруду Полсона. Я должен пойти туда один, без Дровосека и Зака, к этим гладким камням, к этой холодной воде. Я должен сдержать данную мною клятву. Ярость Дуэйна, расчеты Белого Медведя меркли перед тем, что мне предстояло. Я забыл о них сразу же после того, как Дуэйн покинул дом. Изголодавшийся Пол Кант смог пройти через поле; смогу и я.
* * *
Я сделал это раза в четыре быстрее, чем Пол. Я просто шел по обочине дороги в мягком свете заката. Один раз мимо проехал грузовик, и я переждал в пшенице, пока его фары не скрылись за поворотом. Я чувствовал себя невидимкой. Никакой болван на грузовике не мог остановить меня, как я не мог остановить свою кузину. Я шел быстро, не глядя под ноги, превозмогая страх. На вершине холма я дотронулся до плаката, рекламирующего городскую кассу, и почувствовал под рукой мягкую древесную гниль. Отсюда еще был виден свет, горевший в окнах Дуэйна. Мне вдруг показалось, что я могу оторваться от земли и полететь, подхваченный холодными крыльями.
У подножия невысокого холма, за которым лежал пруд, я остановился передохнуть. Было около девяти. В чистом небе повис белый камень луны. Я шагнул на тропинку, ведущую к пруду; меня тянуло туда как магнитом. Лунный свет выхватил из темноты ветку громадного дуба. Под корой перекатывались мощные мускулы. Я сел на глыбу гранита, снял туфли и швырнул их в траву. Потом на цыпочках двинулся дальше.
В конце тропинки гравий сменился сухой травой. Передо мной лежало бурое ровное пространство с полоской кустов на краю. Быстро темнело. Я увидел, что несу в руках куртку, и набросил ее на плечи. Алисон Грининг, казалось, скрывалась в самом пейзаже, в каждый его детали. Она впечаталась в каждый камень, в каждый лист. Я шагнул вперед – самый отважный поступок в моей жизни, – и невидимость сомкнулась вокруг меня.
Когда я достиг другого конца бурой поляны, уже было темно. Переход от сумерек к ночи занял какие-то секунды. Мои босые ноги нащупали камень. На пятке у меня лопнул мозоль, и я увидел, несмотря на темноту, текущую кровь. Я свернул к кустам, из которых тут же вспорхнула стайка птиц. Лунный свет посеребрил их оперенные тельца и упал на скелеты кустов внизу. Я сделал еще шаг, и передо мной открылся черный провал пруда.
В следующий момент луна, похожая на лицо Алисон, заискрилась на поверхности воды. Я закрыл глаза. Мой рассудок заметался в клетке из образов. Я не сразу смог вспомнить собственное имя: выскользнуло “Майлс”, потом “Тигарден”. Я сделал еще шаг и почувствовал, что сияние тянет меня к себе. Еще шаг. Весь пруд, обрамленный каменным поясом, как будто гудел – нет, он гудел, вклинившись в пространство между бездонной глубиной и пронизанным лунным светом небом.
Потом я оказался там, на дне. Холодные камни жгли мне ноги, но голова горела в лунном огне. Вода потекла по моим рукам, но, когда я пощупал рукава, они были сухими. На самом дне я запрокинул лицо к холодной безучастной луне.
Мое тело начало дрожать, и я опустился на камни, закрыв глаза. Я не знал, откуда она появится; почему-то мне казалось, что она выступит из отражения луны в центре пруда. Камень подо мной задвигался, с закрытыми глазами я плыл вместе с ним неведомо куда. Мне показалось, что навстречу мне из камня поднимается мой двойник, готовясь схватить меня холодными руками.
Когда я снова открыл глаза, я так же сидел на камне, который продолжал дрожать и пульсировать подо мной. Я не мог сдвинуться с места. Водная гладь подо мной лежала спокойная, ожидая меня. Я знал, что времени осталось немного. Остаток жизни мне предстояло ждать. И думать.
* * *
Но мысли и ожидание успокаивают, и через некоторое время мой лихорадочный пульс замедлился. Я перестал дрожать. Снова открыв глаза, я поглядел на мерцающие зеленым стрелки часов: десять сорок пять.
Я попытался вспомнить, когда мы вошли в воду. Что-то между одиннадцатью и двенадцатью. Алисон умерла около полуночи. Я посмотрел на звезды, потом опять на отражение луны в воде. Я помнил каждое слово той ночи, каждый жест. Через двадцать лет все они теснились в моей голове, как бывало уже несколько раз – особенно на лекциях, когда в мой рассудок, умудренный литературным опытом, вторгались события того далекого дня.
Все это до сих пор происходило в каком-то заресничном пространстве, и мне стоило только открыть глаза, чтобы увидеть ее улыбающееся лицо. Хочешь сделать, как делают в Калифорнии? Ее руки на бедрах. Я мог увидеть и свои руки, расстегивающие пуговицы, свои ноги, худое бледное тело тринадцатилетнего мальчика. Я мог увидеть ее руки и плечи, белой аркой встающие над водой.
Все это отпечаталось в памяти еще двух человек. Они видели нас: наши сплетенные тела, наши белеющие руки, ее волосы, закрывающие мое лицо. Им наши белые лица должны были казаться очень похожими, словно растущими из одного корня.
Я поднял руку и посмотрел на часы. Одиннадцать. Меня опять начала пробирать дрожь.
Я снова закрыл глаза, и снова энергия камня хлынула в мои руки, ноги, ягодицы. Весь пруд подо мной колыхался, вдыхая и выпуская воздух. Я стал считать его вздохи и досчитал до сотни.
Совсем скоро.
Я вспомнил себя месяц назад, когда я едва осмеливался признаться, что вернулся на ферму, чтобы сдержать обещание, данное духу. Когда я принес с собой в долину смерть. Несмотря на все книги, выписки и материалы, я проработал над диссертацией не больше трех дней. Я отказался от работы под дурацким предлогом: что идеи Зака напоминают мне идеи Лоуренса. Я сознательно настроил всех против себя. Я увидел себя со стороны: крупный мужчина с редеющими волосами, чье лицо отражает все его эмоции, и большую их часть трудно назвать положительными. За четыре дня я оскорбил больше людей, чем за предыдущие четыре года. Я смотрел со стороны, как я врываюсь в магазины и бары, всем своим видом выказывая отвращение и презрение. С самого моего приезда я чувствовал приближение Алисон Грининг, и ее призрак на краю леса заставлял меня вести себя так глупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36