Одно время соседи поговаривали, что Жовтобрюх посещает секту сатанистов, но он вел себя настолько тихо и жил так скрытно, что постепенно все эти разговоры сошли на нет. Для жильцов дома он был фантомом, потому что уходил на работу ранним утром, когда люди еще спали, а появлялся дома вечером, когда темнело.
Такая же точно была у него и жена – белобрысое, безмолвное и почти бесполое с виду существо, напоминающее летучую мышь; мелькнула серой тенью мимо бабок, сидящих на скамейке у подъезда, и словно ее и не было. Не женщина, а пустое место.
Что касается отпрысков Жовтобрюха – их у него было трое, все мальчики – то они никогда ни с кем не дружили, держались вместе, а свои детские игры устраивали на старом кладбище, среди склепов и надгробий.
В общем, странная семейка, чтобы не сказать больше. Не скажи отец фамилию нашего бывшего соседа, я бы ее даже не вспомнил.
– Так что ты там говорил насчет мозаики? – спросил я, быстро переварив в голове историю грехопадения Жовтобрюха.
– Насколько мне известно, газет ты не читаешь, местные новости по телевизору смотришь очень редко, поэтому о городской жизни ничего не знаешь. Верно?
– Ну, почти что так. Слушать и смотреть сплошное вранье нашего губернатора и его прихлебателей у меня нет никакого желания. Для кого они так стараются перед телекамерами, непонятно. Наш народ не так глуп, как думают чиновники разных рангов. И он еще предъявит им свой счет, можешь не сомневаться. И вообще – зачем мне этот телевизионный мусор в голове? У меня там и так мякины хватает.
– Интересно, чем ты вообще занимаешься? Кроме того, что валяешься на диване?
– Батя, я бизнесмен – кую бабки на ниве нумизматики. Это тоже, между прочим, бизнес. Он приносит мне определенный доход. На жизнь хватает, даже с лихвой. Я ведь давно не прошу у тебя денег.
– Эх, Никита… Надо было драть тебя ремнем в детстве. Да интеллигентность не позволяла. В чем я и раскаиваюсь. А сейчас за ремень браться поздно.
– Пап, ну не такой уж я и плохой. Согласись. А что касается нумизматики, то этой страстью заразил меня наш дед. Так что все претензии к нему.
Отец ласково улыбнулся и потрепал меня за вихры.
– Негодник… Умеешь ты забалтывать человека. Так вот, весною этого года Жовтобрюх был убит.
– Как… почему!?
– Вопросы у тебя… В прессе и на телевидении этот сюжет лишь промелькнул. В тот момент как раз случилась трагедия с автобусом, в который врезался груженый КАМАЗ. Помнишь?
– Это я помню. Тогда был сильный гололед и туман.
– Точно. Поэтому страницы всех газет пестрели репортажами с места аварии. Да и телевидение от них не отставало. Сенсация… черт бы побрал всех этих писак и болтунов. На людском горе паразитируют. Чем больше всяких пакостей в сюжете, тем журналист круче и талантливей. Бред…
– Ладно, с автобусом все ясно, – сказал я нетерпеливо. – Где и как был убит Жовтобрюх?
– Его убили на кладбище. В прессе об этом не сообщалось, но у меня в милиции есть приятель в больших чинах, мы с ним ходим париться в одну баню, так вот он рассказал, что над нашим бывшим соседом словно тигр поработал. Жовтобрюх был буквально разорван. Кроме того, убийца измазал кровью все близлежащие надгробья. В общем, картина была не для слабонервных.
– Убийцу нашли?
Отец посмотрел на меня странным взглядом и отрицательно покрутил головой.
– Вот в этом вся наша доблестная милиция, – сказал я не без сарказма. – Если бока намять безвинному, так менты тут как тут, а ежели преступление раскрыть, так им вечно что-нибудь мешает… как плохому танцору мужские принадлежности.
– Не в этом дело, – сказал отец.
– А в чем?
– Как намекнул мне генерал, убийство, скорее всего, было ритуальным.
– Во как… А почему он так думает?
– Возле убитого нашли несколько свечных огарков из черного воска.
– Допустим, все это правда. Но я опять-таки не понимаю, что ты подразумевал под словом «мозаика»?
– Ну, во-первых, Хамович, если отталкиваться от твоего рассказа, был убит так же, как и Жовтобрюх. Закономерность улавливаешь? Ты скажешь, что не было черных свечей. Давай этот пункт уточним: ты их просто не видел, потому что свечи изъяли как вещественное доказательство. Это может быть? Да, может.
– Надо будет спросить у Ляхова… – пробурчал я себе под нос.
– Что ты сказал? – спросил отец.
– При случае уточню этот момент у опера, который ведет расследование дела об убийстве Хамовича.
– Уточни… Так вот, это еще не все. Это уже цветочки, но еще не ягодки. А листочками являются странные телефонные звонки, тот уродливый нищий и «лозоходец». Что касается стебля и корней – откуда ноги растут у всех этих кровавых событий – то здесь вообще темный лес. Можно только догадываться.
– Пап, я никогда не думал, что ты такой фантазер. Причем здесь одно к другому!?
– Ника, я это чувствую. Ты понимаешь, о чем я?
Еще бы не понимать… Вся наша семья знала, что дед был не только академиком, но еще и экстрасенсом. Но свои способности он применял только на работе. Какая-то часть его дара перешла по наследству и к отцу. Об этом мне стало известно совсем недавно.
Но батя постарался выбросить из головы «эти глупости», как он говорил, и посвятил всю свою жизнь прагматическим прикладным наукам. А сегодня он, похоже, решил нарушить табу.
– Понимаю, – ответил я очень серьезно.
– Попробую посмотреть, – сказал отец напряженным голосом.
Похоже, ему очень не нравилось то, чем он сейчас должен был заняться. Отец прикрыл веки и напрягся; на висках у него вздулись жилы, лоб покрылся испариной, а лицо стало бледным и чужим.
– Я вижу какую-то конфигурацию… что-то темное… и щупальца, как у спрута… – Он начал говорить каким-то загробным голосом, медленно и натужно, словно выдавливая слова из горла. – Тебя я тоже вижу… но в стороне…
На какое-то время отец умолк. Создавалось впечатление, что он во что-то всматривается, но с закрытыми глазами. Отец даже шею вытянул, как это обычно делают люди в подобной ситуации.
– Нет! Не-ет!!! – вдруг вскричал он и, мотнув головой, резко отшатнулся назад; но глаз так и не открыл.
Мне показалось, что отец потерял сознание.
– Папа, что с тобой!?
Я схватил отца за плечи и начал трясти. Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, веки его глаз дрогнули и поднялись. На меня смотрели совершенно чужие, какие-то стеклянные глаза.
– Батя, очнись! Папа…
Я испугался так, как никогда прежде. Меня всего трясло.
– Все нормально, Ника, все нормально… – сказал отец по-прежнему глуховатым голосом и поискал что-то глазами.
Я понял, что он хочет. На большой бронзовой пепельнице девятнадцатого века с фигурками джентльменов-охотников и загнанного оленя в окружении собак, лежала его трубка; она еще дымилась. Я подал трубку отцу, он жадно схватил ее и сделал несколько глубоких затяжек.
– Уф-ф… – Отец покачал головой. – Больше никогда… Даже под угрозой расстрела…
– Зачем ты это сделал!?
– Сынок, а можно без глупых вопросов?
Я смущенно потупился. Вопрос и впрямь был наивным. На его месте я поступил бы точно так же.
– В твоем доме еще кто-то умрет, – сказал он с большой тревогой. – Скоро.
– Не исключено. У нас много стариков.
– Я не об этом. Будет еще одно убийство. И оно случиться в твоем подъезде.
– Ты… ты это видел!?
– Не помню. Кажется…
– То есть, как это – кажется?
– А как во сне. Все забывается, остается лишь главное – или радость, или тревога. Я просто знаю, что нужно ждать беды – и все. Больше никаких подробностей.
– Но ты же говорил, что будет убийство!
– Да. Я видел кровь. Много крови.
Мне стало не по себе. Я немного помялся, а затем осторожно спросил:
– И кого там… на этот раз?… Ты не знаешь?
– Не волнуйся, – сразу понял меня отец. – С тобой должно быть все нормально. Ты был рядом, и в то же время в стороне. Я не заметил на тебе черных теней.
– Спасибо, батя. Утешил… И что мне теперь делать? Бежать в милицию с заявлением? Мол, так и так, мой гениальный и прозорливый отец предрекает дому по такому-то адресу страшную трагедию… Блин! Меня засмеют. И хорошо, если не дадут пинка под зад.
– Никуда не нужно бежать. Беда в твоем подъезде неотвратима. Вот уж это я знаю точно…
Отец вдруг умолк, а потом, судорожно сглотнув, продолжил, не глядя на меня:
– Ника, может, поживешь у нас недельку, другую? Мать соскучилась, я тоже…
– Пап, ты же фаталист. Чему быть, того не миновать.
– Перестань! – Голос отца сорвался на фальцет. – Я не сивилла*, а мои видения могут быть всего лишь бредом сивого мерина.
– Вот и я об этом… – Я преисполнился решительности – или сейчас, или никогда. – Ты лучше скажи мне, как попала к тебе эта монета и куда она потом девалась?
*Сивиллы – в греческой мифологии прорицательницы, в наркотическом экстазе предрекающие будущее (чаще всего бедствия).
Я подсунул ему под нос все тот же листок со сканами рудничного талера.
– Опять ты за свое… – буркнул недовольно отец и взял листок в руки.
– Узнаешь? – Я затаил дыхание.
– Конечно. Памятью я еще не слабую. Было дело. Я приобрел эту монету у какого-то старика – из ваших. Зашел как-то в клуб нумизматов и купил.
– Зачем? Ты ведь не коллекционер. И потом, я думаю, она досталась тебе совсем не дешево.
– Верно. Тот старый хрыч все жилы из меня вымотал, пока сдался и мы сговорились. Хорошо, что тогда были не такие цены на все, как сейчас, и ходили в основном рубли, а не доллары. Что касается твоего вопроса, зачем мне нужны были монеты, то здесь нет никаких секретов. Я тогда купил их не только у зловредного старикашки, но еще у двух или трех человек. Мне нужно было для опытов серебро с определенными свойствами. Старинные серебряные монеты подходили для моих целей просто идеально. А твой дед отказался поделиться со мной частью своей коллекции, хотя я уверял его, что с монетами ничего не случится.
– Ты что, делал из раритетных монет контакты!? – Я невольно ужаснулся. – Это же варварство!
– Наука требует жертв, сынок. К тому же монеты я не портил. Меня интересовали другие вещи.
– Какие?
– Не забивай мозги разной чепухой. Это тебе не нужно. Если я скажу, что исследовал, как испарятся различные сплавы серебра в волноводах при таких-то и таких режимах, ты поймешь, о чем идет речь?
– Нет, – признался я.
– То-то. Эту монету, кстати, я хорошо запомнил.
– Почему?
– Потому что она чеканена из серебра высочайшей пробы. Когда мои лаборанты провели спектральный анализ этой монеты, то ахнули. Старинное серебро практически без посторонних примесей – это что-то уникальное. Такую пробу можно получить только на современном оборудовании.
– Понятно, – сказал я нетерпеливо. – А потом? Что было потом?
– Потом монета исчезла.
– Как, куда?
– Полегче вопросов у тебя нет? Не знаю. Это надо было у твоего деда спросить. Он забрал ее у меня – и все, с концами. Я спрашивал, но отец в ответ сказал, что монету украли. И все, больше никаких объяснений. А она, кстати, не была моей собственностью, я за нее платил казенные деньги. Пришлось вернуть в кассу со своего кармана…
– А как он заметил эту монету? Или ты домой ее принес?
– Монета попалась на глаза нашему деду случайно. Он как-то зашел ко мне на работу, пользуясь своим удостоверением. Оно у него было каким-то особенным, так что охрана пропустила отца, взяв под козырек. А у нас, ты уже знаешь, и сейчас с этим делом очень строго, а тогда и вовсе мы были за семью замками.
– Знаю, – сказал я с легкой обидой. – Дальше твоего кабинета меня так и не пустили.
Отец рассмеялся. Он уже полностью пришел в себя и на его лице вновь появился румянец. Вернее, кожа приняла свой обычный смуглый оттенок, чем отличалась вся наша семья.
– Правильно сделали, – ответил он. – Иначе пошел бы ты в науку, а там лентяям и лежебокам делать нечего. И мучился бы я с тобой, продвигая тебя, благодаря своим связям, по служебной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41