«двести лет уже», «надоело» и «пора кончать».
– Слишком долго, – подсказал Буфорд. – Слишком долго, – повторил он, продолжая мерно вращаться, как заводная кукла, словно в бидоне было спрятано специальное устройство. Его голос разросся до рева: – Но мы не будем больше ждать! Настало время не говорить, а действовать!
Сорок глоток одобрительно загудели.
– Сегодня с нами нет наших пятерых братьев. Мы больше не увидим их черных лиц, сегодня их черные тела опускают в могилу.
Тяжелая тишина наполнила помещение старого железнодорожного склада, опустилась на цементный пол, повисла в рваной паутине, придавила вековую пыль и опилки, скопившиеся по углам. Все молчали, только слышалось шарканье рабочих ботинок по цементу.
– Но мы отомстим за них! – взорвался Буфорд.
В ответ раздался глубокий рык согласия и поддержки.
– Мы начнем прямо сейчас! Мы разбудим весь город! Каждый день мы будем убивать по одному копу, по одному черному, торгующему смертью своих братьев!
Толпа выражала готовность. Сдерживающий поводок давно вызывал раздражение.
– Теперь командиры групп останутся здесь, нам нужно посовещаться, а вы скоро получите от них приказы.
Он все поворачивался на бидоне, стараясь посмотреть каждому в глаза и лично донести до каждого всю полноту и убедительность своих обещаний и призывов. Их прекрасные яростные лица горели решимостью. Буфорд вдруг вспомнил Шафта с его деловыми переговорами. Люди, которых он видел перед собой, не нуждались в деловых переговорах. Они были силой, его силой.
– Вперед, – сказал он. Но почему среди них нет такого человека, как Шафт? Где бывают такие люди, как Шафт, когда они нужны больше всего?
* * *
– Вот почему тебя называют Шафт, – говорила она, скользя мыльными ладонями вниз по его бокам.
Он ласкал ей груди. Из-за мыльной смазки их было невозможно удержать в руках. Его пальцы соскальзывали и съезжали вниз к ее возбужденным сморщенным соскам. Он сжимал их и пощипывал, словно виноградины, кончиками больших и указательных пальцев. Шафту хотелось спросить, почему у одних женщин большие вытянутые соски, а у других будто вообще их нет, но не спросил. Она начала покусывать ему грудь, аккуратно сжимая зубками мокрую кожу – на грани боли – и тут же выпуская, чтобы переместить свой теплый рот на дюйм или около. У нее были также и ногти. Теперь ее руки ползли вверх по его бокам к плечам, а ногти врезались в его мокрую плоть.
* * *
Мысль о том, что были ошибки, серьезные ошибки, просочилась сквозь боль в разбитой голове Кармена Кароли. Он знал, что дорого за них заплатит. Побои и позор пленения ниггером были не в счет. Не в счет было и то, что он попал в тюрьму с забинтованной головой и рискует остаться здесь надолго. Сидя на краю нар, он таращился в металлический пол и вспоминал.
Ему хотелось спать. Но всякий раз, когда он пробовал лечь, боль в голове взвивалась вихрем, словно ярость в тот момент, когда в бар ворвались копы. Он разыгрывал в уме диалоги со своим братом Чарли, который первым потребует с него ответа за то, что произошло.
– Почему он ударил тебя бутылкой по голове? – спросит Чарли.
– Кто его знает? – ответит он смущенно и тупо, потому что Чарли может сделать скидку на тупость. – Все ниггеры бешеные. Как только коп застегнул на мне браслеты, он вдруг размахнулся и врезал мне бутылкой. Ему кто-то подсказал, что мы пришли за ним, ну он и взбесился.
– Кто же мог ему подсказать?
Это был неверный путь, хоть и воображаемый. Стараясь что-то объяснить Чарли, он всегда выбирал неверный путь. Сказать, что ниггеру подсказали, значило сказать, что это сделал кто-то, знавший, что они пришли за ним. Единственными, кто знал, были Чарли и его люди. Подозревать их было опаснее, чем загреметь в тюрьму.
– Ну а как же он тогда догадался? – В фантазиях голос брата звучал возмущенно, чего никогда не бывало на самом деле. Но зато воображаемый Чарли был как настоящий и рычал, как всегда: – Господи Иисусе! Да тут и дурак бы догадался, когда увидел вас, двух мартышек, в салуне напротив своего дома!
При разборе полетов Чарли неизменно оказывался прав. А он, его брат, неизменно оказывался в дураках. Поэтому Чарли не доверял ему сложных поручений.
От трех до пяти, думал он. Ему, наверное, дадут от трех до пяти лет за попытку вооруженного ограбления. Ничего, это недолго. Если только не попадется слишком оборотливый судья, один из тех умников, что ухитряются сделать речь из каждого предложения – лишь только затем, чтобы их имена напечатали в газетах. Тогда он легко может получить от пяти до десяти. Это уже хуже. Срок рано или поздно кончится, тюремные деньки пролетят, и сами по себе это не такие уж плохие деньки. В тюрьме всегда знаешь, что будет завтра. И когда тебя выпустят, ты можешь идти домой, если у тебя есть дом.
Будет ли у него дом? Мысль об этом наказании тупым ножом застряла в мозгу. Он, конечно, потеряет Анжелу. От трех до пяти – она еще подождет, но от пяти до десяти – она бросит его. Вокруг нее увивается много парней, желающих о ней позаботиться. А Чарли? Он никогда его не простит. Он не простит его за три – пять лет. А за пять – десять? Что, если он выйдет, а Чарли не захочет его знать? Что ему тогда делать? Если Чарли не простит его за пять – десять лет, то лучше сразу заявить адвокату, чтобы просил у судьи пожизненное.
Кармен пошаркал ногами, не вставая с нар. Гнев Чарли был слишком ужасен, чтобы все время думать о нем, и Кармен стал думать о других заботах.
Девчонка. Лежит сейчас вся обтруханная на кровати в одной комнатушке около Томнсон-стрит. Они вкололи ей этой дряни, что принес Чарли. Очень хорошая вещь. Бац! В руку. И она отрубилась на шесть или восемь часов.
– Впори ей в руку, впори в задницу – один хрен, – сказал Чарли. – Только не больше вот этой красной метки на шприце, понятно?
Он все понял. Он сделал все медленно и аккуратно. Зачем Чарли погнал их на этого злосчастного ниггера? Они с Эдди так хорошо сидели, смотрели за девчонкой, читали газеты, болтали о «Метрополитен», и о бабах, и о том, какую работу им доводилось выполнять раньше. Почему именно их?
– Она не проснется часов шесть точно, – сказал Чарли. – С ней ничего не случится. Я останусь здесь. А вы найдите этого черномазого и хорошенько его отделайте. Убивать его не надо, понятно? Сломайте пару костей. Ну, там, руку, ногу, еще что-нибудь. Я хочу с ним поговорить, когда он немного угомонится. Вы поняли? Вы не убьете его, только немного успокоите. И сразу возвращайтесь сюда.
Он понял. Это было для них раз плюнуть. Однако он умудрился все испортить. Опять. Интересно, очень ли сердит Чарли? И что поделывает большой ниггер?
Глава 9
Что с ними делать после этого?
Шафт натянул черные слаксы и пошлепал босиком на кухню. На полу был песок. Он подумал, что хорошо бы разработать схему, по которой цыпки перед уходом убирали бы часть жилплощади. Эту, что спит сейчас в его постели, можно было бы заставить навести порядок в ванной. Там все разбросано и залито водой, отскакивавшей от скачущих тел. Идея принадлежала ей, не правда ли?
– Ты ненормальный, – сказал он вслух сам себе. Он вспомнил одну из них, ту, которая варила кофе и пылесосила, когда он проснулся однажды утром. Он три дня не мог потом ее выставить.
Поставив на огонь воду для кофе, Шафт вернулся в спальню и полез в шкаф за футболкой. В ящике для белья футболок не было. Покопавшись немного в других ящиках, он нашел черную футболку среди носков и носовых платков. Шафт натянул ее через голову и укоризненно покачал головой, подумав про себя: «Свинья ты, Шафт». Из-за этой проблемы ему иногда бывало трудно с собой ужиться. Если класть все вещи на место, то они никогда не потеряются. Где же теперь, черт возьми, найти два одинаковых носка?
Он взглянул на спящую девушку. Вертушка. Она превратила ванну в трамплин для сексуальных упражнений. Ему понравилось. Девушка попалась с фантазией. Подняв одну ногу, он отряхнул подошву от песка и натянул носок, затем второй. Светящийся циферблат часов у него на руке показывал три. Она не заняла много места в кровати, но ее присутствие отняло у него частицу жизни. Его ждали дела. На кухне засинел чайник, и Шафт поспешил на зов.
Шафт стоял у плиты, залитый голубым люминесцентным сиянием, исходящим из круглой трубы на потолке. Он смотрел, как первые капли воды, проникая в порошок, шлепаются с другой стороны в виде кофе, и обдумывал свой следующий шаг. Сначала можно заглянуть в тюрьму. Андероцци обеспечит официальное прикрытие, пока он будет выбивать дерьмо из своих бандитов. Расколются ли они? Возможно, что и нет. Они будут благим матом требовать адвокатов и жаловаться на жестокое обращение. Они могут вообще ничего не знать.
Может, попросить Андероцци вывести его на дона мафии и продать ему бандитов за информацию о Беатрис? Нет. Ни один итальянский коп, даже Андероцци, не пойдет на контакт с мафией. И потом, за этих двоих клоунов ничего не выторгуешь. Таких хоть пруд пруди. Сделка не состоится, потому что итальянцы хотят не этого.
А чего они хотят? Латинский Гарлем. Только и всего? Если это так просто, то он, возможно, справится. Но в жизни не бывает ничего простого.
Налив кофе в чашку, Шафт оставил его на столике в гостиной, а сам пошел в ванную подобрать вещи, которые так и валялись в углу. Фу, какая мерзость! Серый костюм можно выбрасывать на помойку. Пистолет мокрый. Он засунул его за пояс, ближе к левому бедру. Уже дважды его пытались убить. Оружие за поясом придает уверенности. Хотя неизвестно, пытались ли во второй раз. Если да, то почему он до сих пор жив? Почему не послали более толковых убийц? Кофе обжег ему язык.
Деньги в другом кармане тоже намокли и помялись. Шафт швырнул конверт на круглый деревянный столик, стоявший в простенке меж двух окон в кухне, и подумал, что нужно завести хороший сейф с ночной охраной. Подошел к холодильнику и открыл морозильную камеру – она вся заросла льдом.
Там лежали две упаковки овощей, две полупустые коробки с мороженым, четыре подноса ледяных кубиков. Достав из конверта две сотни долларов, он запихнул остальные за овощи и впереди еще прикрыл мороженым.
Затем налил себе еще кофе. Часы на руке показывали десять минут четвертого. У него оставалось еще полчаса. Через полчаса закроются бары, пьяные расползутся по тротуарам, и все, кроме копов, извращенцев и хозяев круглосуточных кофеен, будут считать, что наступила ночь. Полчаса. Немного, и все, что у него есть.
Он прошлепал в спальню, посмотрел на девушку. Она не изменила положения. Что с ней делать потом? Да пусть спит! Шафт надеялся, что гостья не проспит работу и что она вообще работает. Он стал вспоминать, какой сегодня день недели. Если прошлой ночью была пятница, то сегодня суббота, и она проваляется так до вечера. Черт! Какой же сегодня день? Он постарался представить происшедшие события в календарной очередности. Выходило, что сейчас ночь с четверга на пятницу. Шафт почувствовал себя настолько лучше, что взял радио и поставил часы на семь утра. Он обычно просыпался под одну FM-станцию, где у микрофона сидел ведущий-меланхолик, жаловался на жизнь и ставил редкие блюзовые пластинки. Повернув ручку настройки на частоту станции, играющей хард-рок, Шафт сказал себе, что совершает благое дело, помогая девушке вовремя явиться на работу. Он знал, что это неправда. Громкость он сделал на всю.
В семь часов радио вышвырнет ее на Джейн-стрит. Короткие романы – самые лучшие.
В куче ботинок в коридоре Шафт на ощупь отыскал свои любимые тупоносые «оксфорды», из гардероба вытащил блестящую кожаную куртку, надел ее и обследовал карманы. Ключи, деньги, бумажник, носовой платок на месте, не хватает сигарет. Где же они? На тумбочке у кровати лежала пачка. Он не помнил, чьи это сигареты – его или ее. «Мальборо». Значит, ее. Сунув сигареты в карман, он повернулся, чтобы уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Слишком долго, – подсказал Буфорд. – Слишком долго, – повторил он, продолжая мерно вращаться, как заводная кукла, словно в бидоне было спрятано специальное устройство. Его голос разросся до рева: – Но мы не будем больше ждать! Настало время не говорить, а действовать!
Сорок глоток одобрительно загудели.
– Сегодня с нами нет наших пятерых братьев. Мы больше не увидим их черных лиц, сегодня их черные тела опускают в могилу.
Тяжелая тишина наполнила помещение старого железнодорожного склада, опустилась на цементный пол, повисла в рваной паутине, придавила вековую пыль и опилки, скопившиеся по углам. Все молчали, только слышалось шарканье рабочих ботинок по цементу.
– Но мы отомстим за них! – взорвался Буфорд.
В ответ раздался глубокий рык согласия и поддержки.
– Мы начнем прямо сейчас! Мы разбудим весь город! Каждый день мы будем убивать по одному копу, по одному черному, торгующему смертью своих братьев!
Толпа выражала готовность. Сдерживающий поводок давно вызывал раздражение.
– Теперь командиры групп останутся здесь, нам нужно посовещаться, а вы скоро получите от них приказы.
Он все поворачивался на бидоне, стараясь посмотреть каждому в глаза и лично донести до каждого всю полноту и убедительность своих обещаний и призывов. Их прекрасные яростные лица горели решимостью. Буфорд вдруг вспомнил Шафта с его деловыми переговорами. Люди, которых он видел перед собой, не нуждались в деловых переговорах. Они были силой, его силой.
– Вперед, – сказал он. Но почему среди них нет такого человека, как Шафт? Где бывают такие люди, как Шафт, когда они нужны больше всего?
* * *
– Вот почему тебя называют Шафт, – говорила она, скользя мыльными ладонями вниз по его бокам.
Он ласкал ей груди. Из-за мыльной смазки их было невозможно удержать в руках. Его пальцы соскальзывали и съезжали вниз к ее возбужденным сморщенным соскам. Он сжимал их и пощипывал, словно виноградины, кончиками больших и указательных пальцев. Шафту хотелось спросить, почему у одних женщин большие вытянутые соски, а у других будто вообще их нет, но не спросил. Она начала покусывать ему грудь, аккуратно сжимая зубками мокрую кожу – на грани боли – и тут же выпуская, чтобы переместить свой теплый рот на дюйм или около. У нее были также и ногти. Теперь ее руки ползли вверх по его бокам к плечам, а ногти врезались в его мокрую плоть.
* * *
Мысль о том, что были ошибки, серьезные ошибки, просочилась сквозь боль в разбитой голове Кармена Кароли. Он знал, что дорого за них заплатит. Побои и позор пленения ниггером были не в счет. Не в счет было и то, что он попал в тюрьму с забинтованной головой и рискует остаться здесь надолго. Сидя на краю нар, он таращился в металлический пол и вспоминал.
Ему хотелось спать. Но всякий раз, когда он пробовал лечь, боль в голове взвивалась вихрем, словно ярость в тот момент, когда в бар ворвались копы. Он разыгрывал в уме диалоги со своим братом Чарли, который первым потребует с него ответа за то, что произошло.
– Почему он ударил тебя бутылкой по голове? – спросит Чарли.
– Кто его знает? – ответит он смущенно и тупо, потому что Чарли может сделать скидку на тупость. – Все ниггеры бешеные. Как только коп застегнул на мне браслеты, он вдруг размахнулся и врезал мне бутылкой. Ему кто-то подсказал, что мы пришли за ним, ну он и взбесился.
– Кто же мог ему подсказать?
Это был неверный путь, хоть и воображаемый. Стараясь что-то объяснить Чарли, он всегда выбирал неверный путь. Сказать, что ниггеру подсказали, значило сказать, что это сделал кто-то, знавший, что они пришли за ним. Единственными, кто знал, были Чарли и его люди. Подозревать их было опаснее, чем загреметь в тюрьму.
– Ну а как же он тогда догадался? – В фантазиях голос брата звучал возмущенно, чего никогда не бывало на самом деле. Но зато воображаемый Чарли был как настоящий и рычал, как всегда: – Господи Иисусе! Да тут и дурак бы догадался, когда увидел вас, двух мартышек, в салуне напротив своего дома!
При разборе полетов Чарли неизменно оказывался прав. А он, его брат, неизменно оказывался в дураках. Поэтому Чарли не доверял ему сложных поручений.
От трех до пяти, думал он. Ему, наверное, дадут от трех до пяти лет за попытку вооруженного ограбления. Ничего, это недолго. Если только не попадется слишком оборотливый судья, один из тех умников, что ухитряются сделать речь из каждого предложения – лишь только затем, чтобы их имена напечатали в газетах. Тогда он легко может получить от пяти до десяти. Это уже хуже. Срок рано или поздно кончится, тюремные деньки пролетят, и сами по себе это не такие уж плохие деньки. В тюрьме всегда знаешь, что будет завтра. И когда тебя выпустят, ты можешь идти домой, если у тебя есть дом.
Будет ли у него дом? Мысль об этом наказании тупым ножом застряла в мозгу. Он, конечно, потеряет Анжелу. От трех до пяти – она еще подождет, но от пяти до десяти – она бросит его. Вокруг нее увивается много парней, желающих о ней позаботиться. А Чарли? Он никогда его не простит. Он не простит его за три – пять лет. А за пять – десять? Что, если он выйдет, а Чарли не захочет его знать? Что ему тогда делать? Если Чарли не простит его за пять – десять лет, то лучше сразу заявить адвокату, чтобы просил у судьи пожизненное.
Кармен пошаркал ногами, не вставая с нар. Гнев Чарли был слишком ужасен, чтобы все время думать о нем, и Кармен стал думать о других заботах.
Девчонка. Лежит сейчас вся обтруханная на кровати в одной комнатушке около Томнсон-стрит. Они вкололи ей этой дряни, что принес Чарли. Очень хорошая вещь. Бац! В руку. И она отрубилась на шесть или восемь часов.
– Впори ей в руку, впори в задницу – один хрен, – сказал Чарли. – Только не больше вот этой красной метки на шприце, понятно?
Он все понял. Он сделал все медленно и аккуратно. Зачем Чарли погнал их на этого злосчастного ниггера? Они с Эдди так хорошо сидели, смотрели за девчонкой, читали газеты, болтали о «Метрополитен», и о бабах, и о том, какую работу им доводилось выполнять раньше. Почему именно их?
– Она не проснется часов шесть точно, – сказал Чарли. – С ней ничего не случится. Я останусь здесь. А вы найдите этого черномазого и хорошенько его отделайте. Убивать его не надо, понятно? Сломайте пару костей. Ну, там, руку, ногу, еще что-нибудь. Я хочу с ним поговорить, когда он немного угомонится. Вы поняли? Вы не убьете его, только немного успокоите. И сразу возвращайтесь сюда.
Он понял. Это было для них раз плюнуть. Однако он умудрился все испортить. Опять. Интересно, очень ли сердит Чарли? И что поделывает большой ниггер?
Глава 9
Что с ними делать после этого?
Шафт натянул черные слаксы и пошлепал босиком на кухню. На полу был песок. Он подумал, что хорошо бы разработать схему, по которой цыпки перед уходом убирали бы часть жилплощади. Эту, что спит сейчас в его постели, можно было бы заставить навести порядок в ванной. Там все разбросано и залито водой, отскакивавшей от скачущих тел. Идея принадлежала ей, не правда ли?
– Ты ненормальный, – сказал он вслух сам себе. Он вспомнил одну из них, ту, которая варила кофе и пылесосила, когда он проснулся однажды утром. Он три дня не мог потом ее выставить.
Поставив на огонь воду для кофе, Шафт вернулся в спальню и полез в шкаф за футболкой. В ящике для белья футболок не было. Покопавшись немного в других ящиках, он нашел черную футболку среди носков и носовых платков. Шафт натянул ее через голову и укоризненно покачал головой, подумав про себя: «Свинья ты, Шафт». Из-за этой проблемы ему иногда бывало трудно с собой ужиться. Если класть все вещи на место, то они никогда не потеряются. Где же теперь, черт возьми, найти два одинаковых носка?
Он взглянул на спящую девушку. Вертушка. Она превратила ванну в трамплин для сексуальных упражнений. Ему понравилось. Девушка попалась с фантазией. Подняв одну ногу, он отряхнул подошву от песка и натянул носок, затем второй. Светящийся циферблат часов у него на руке показывал три. Она не заняла много места в кровати, но ее присутствие отняло у него частицу жизни. Его ждали дела. На кухне засинел чайник, и Шафт поспешил на зов.
Шафт стоял у плиты, залитый голубым люминесцентным сиянием, исходящим из круглой трубы на потолке. Он смотрел, как первые капли воды, проникая в порошок, шлепаются с другой стороны в виде кофе, и обдумывал свой следующий шаг. Сначала можно заглянуть в тюрьму. Андероцци обеспечит официальное прикрытие, пока он будет выбивать дерьмо из своих бандитов. Расколются ли они? Возможно, что и нет. Они будут благим матом требовать адвокатов и жаловаться на жестокое обращение. Они могут вообще ничего не знать.
Может, попросить Андероцци вывести его на дона мафии и продать ему бандитов за информацию о Беатрис? Нет. Ни один итальянский коп, даже Андероцци, не пойдет на контакт с мафией. И потом, за этих двоих клоунов ничего не выторгуешь. Таких хоть пруд пруди. Сделка не состоится, потому что итальянцы хотят не этого.
А чего они хотят? Латинский Гарлем. Только и всего? Если это так просто, то он, возможно, справится. Но в жизни не бывает ничего простого.
Налив кофе в чашку, Шафт оставил его на столике в гостиной, а сам пошел в ванную подобрать вещи, которые так и валялись в углу. Фу, какая мерзость! Серый костюм можно выбрасывать на помойку. Пистолет мокрый. Он засунул его за пояс, ближе к левому бедру. Уже дважды его пытались убить. Оружие за поясом придает уверенности. Хотя неизвестно, пытались ли во второй раз. Если да, то почему он до сих пор жив? Почему не послали более толковых убийц? Кофе обжег ему язык.
Деньги в другом кармане тоже намокли и помялись. Шафт швырнул конверт на круглый деревянный столик, стоявший в простенке меж двух окон в кухне, и подумал, что нужно завести хороший сейф с ночной охраной. Подошел к холодильнику и открыл морозильную камеру – она вся заросла льдом.
Там лежали две упаковки овощей, две полупустые коробки с мороженым, четыре подноса ледяных кубиков. Достав из конверта две сотни долларов, он запихнул остальные за овощи и впереди еще прикрыл мороженым.
Затем налил себе еще кофе. Часы на руке показывали десять минут четвертого. У него оставалось еще полчаса. Через полчаса закроются бары, пьяные расползутся по тротуарам, и все, кроме копов, извращенцев и хозяев круглосуточных кофеен, будут считать, что наступила ночь. Полчаса. Немного, и все, что у него есть.
Он прошлепал в спальню, посмотрел на девушку. Она не изменила положения. Что с ней делать потом? Да пусть спит! Шафт надеялся, что гостья не проспит работу и что она вообще работает. Он стал вспоминать, какой сегодня день недели. Если прошлой ночью была пятница, то сегодня суббота, и она проваляется так до вечера. Черт! Какой же сегодня день? Он постарался представить происшедшие события в календарной очередности. Выходило, что сейчас ночь с четверга на пятницу. Шафт почувствовал себя настолько лучше, что взял радио и поставил часы на семь утра. Он обычно просыпался под одну FM-станцию, где у микрофона сидел ведущий-меланхолик, жаловался на жизнь и ставил редкие блюзовые пластинки. Повернув ручку настройки на частоту станции, играющей хард-рок, Шафт сказал себе, что совершает благое дело, помогая девушке вовремя явиться на работу. Он знал, что это неправда. Громкость он сделал на всю.
В семь часов радио вышвырнет ее на Джейн-стрит. Короткие романы – самые лучшие.
В куче ботинок в коридоре Шафт на ощупь отыскал свои любимые тупоносые «оксфорды», из гардероба вытащил блестящую кожаную куртку, надел ее и обследовал карманы. Ключи, деньги, бумажник, носовой платок на месте, не хватает сигарет. Где же они? На тумбочке у кровати лежала пачка. Он не помнил, чьи это сигареты – его или ее. «Мальборо». Значит, ее. Сунув сигареты в карман, он повернулся, чтобы уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24