— Мне все равно надо остаться здесь, — напирал Георгий. — Я только сейчас изучил обстановку и тактику действий…
— А может, не здесь? — размышляя, проговорил Заремба. — Здесь у них база, вспомогательная структура… Не хотел говорить, но придется. В Москве тоже одно логово обнаружилось, сыскная контора «Адам и Ева». Эти первочеловеки сидят у меня в застенках. Адам — пустышка, обыкновенный посредник, исполнитель, возил груз в Карелию. А вот Ева хотела отправить сюда мою голову! Зачем, спрашивается?
Кому?.. Но даже и это не главное. Кто она сама, Ева? Что за змей-искуситель стоит за ней?.. То, что она профессиональный разведчик, сомнений нет. А чей? На кого работает?.. Знаешь, Георгий, чем больше мы ковыряем этот пласт, тем больше вопросов. Мозги нараскоряку… И вдруг спецпрокурор не дает ордеров ни на аресты, ни на обыски. Я серьезно начинаю верить в пришельцев. Полное ощущение, что они — не люди: другая психология какой-то страшный фанатизм, одержимость, сверхнаглость…
Зарембе хотелось выговориться: этот сильный, напористый человек был сейчас растерян и оттого обозлен. Поспелов испытывал что-то подобное, но от долгой бессонницы слегка отупел и мысль была расплывчатой, вязкой. Конечно, следовало бы уединиться где-нибудь на сутки, отдохнуть и основательно обсудить все вопросы, но им никак не давали поговорить спокойно даже десять минут, бесконечно отвлекали текущими делами. На аэродроме грузился тяжелый военно-транспортный самолет, специально пригнанный сюда для перевозки вещественных доказательств, захваченных в подземном бункере. А груза набралось под завязку: один только «космический корабль», выполненный из нержавейки и титана, вместе с аппаратурой жизнеобеспечения весил несколько тонн.
Аэродром не был оборудован взлетно-посадочными огнями, а близился вечер и военные летчики спешили взлететь до сумерек. Суета вокруг была невероятная, отозванные из «бермудского треугольника» поисковые группы выполняли роль слесарей, грузчиков и охранников. Наконец, из-за нехватки рабочих рук, и Поспелову пришлось таскать из подземелья ящики и коробки.
Заремба решил через сутки пригнать сюда спецрейс, чтобы вывезти агентуру, а заодно и доставить Поспелова в Москву, оставив на ферме охрану. Як-40 со столичной командой поднялся в воздух на закате, а через двадцать минут стартовал военнотранспортный самолет, едва оторвавшись от полосы из-за перегруза. Георгий наконец облегченно вздохнул, оставил агента Витязя присматривать за аэродромом — обиженная десантура разошлась по Домам, — и отправился на ферму с единственной мыслью — выспаться за все дни.
Он откровенно дремал за рулем, рискуя врезаться в придорожные сосны на поворотах проселка, и ощущал полное безразличие. Перестали волновать самые острые мысли — о «ромашках», так и не обнаруженных в «логове», о «бермудском треугольнике», о том, что какая-то Ева хотела отрезать голову Зарембе и прислать ее в Карелию.
Усталость окончательно притупила сознание и он остановился, чтобы поспать хотя бы полчаса, положив голову на руль. И только инстинкт самосохранения заставил его вновь запустить двигатель и ехать домой: не хотелось больше самому попадать в плен. До фермы едва дотянул…
Въезжая во двор, вспомнил о роковых совпадениях — что тут без него стряслось? — и потому вошел в дом уже готовый к сюрпризам. Татьяна лежала в постели, обложенная грелками, горчичниками и укрытая, не смотря на жару, пуховым одеялом. За ней ухаживал раненый десантник Пашка — поил отваром травы из литровых банок, заставлял пить через силу. Рема в своей комнате не оказалось вовсе…
— Ну, и где же ты умудрилась схватить простуду? — устало спросил Георгий, присев на кровать.
Она хотела что-то сказать, однако закашлялась, забилась, прикрывая ладонями рот.
Пашка глянул на часы, вскрыл разовый шприц и набрал лекарство.
— Подставляй, — сказал по-свойски, хлопая Татьяну по бедру.
Она с трудом уняла кашель, перевернулась и затаилась. Десантник, как хорошая медсестра, поставил укол со шлепком, приложил ватку.
— Ничего, до свадьбы заживет!
— Докладывать по важности или по хронологии? — «жена» ко всему прочему потеряла голос…
— По важности…
— Твоя бывшая жена… Нина Соломина, попала к пришельцам.
Поспелов тряхнул головой.
— Это что? Бред? У тебя высокая температура?
Татьяна вынула из-под подушки узкую бумажную полоску ярко-синего цвета с текстом на английском языке, отпечатанным белым шрифтом, без слов протянула Георгию. «Мисс Очарование восемьдесят восемь Нина Соломина изъявила желание совершить космическое путешествие, — прочитал он. — Старт корабля к планете Гомос намечен на ближайшую неделю. Точную дату и час сообщим дополнительно. Командор Виктория».
— Провокация! — он глотнул из банки горького отвара. — Или блеф. Нина в Москве!
— Ее могли захватить, — прошептала «жена». — Взять заложником.
— Зачем? Какой смысл?!
— Они ищут контакта.
— Нет, ерунда. Не верю. Где ты взяла эту бумажку?
— Ночью залаяли собаки. Павел вышел… Прикрепили к калитке.
— Чертовщина! Не может быть, — он заходил по комнате, и спохватившись, присел в изголовье. — Брать бывшую жену, тащить ее в Карелию и писать записки?
Несерьезно…
— Ты им нужен, Георгий. Я в этом уверена, — она сделала паузу, задавливая в себе кашель. — Говорила тебе… Когда ты Рема привел в дом. Словно током пробило,…
Они обставили тебя, Георгий. Со всех сторон…
— Где же Рем?
— Сидит внизу, в кладовой, — объяснила Татьяна. — Где Ворожцов сидел.
— Так! — он вскочил. — У тебя еще есть сюрпризы? Если есть вываливай сразу, чохом.
— Нет, пока больше нет… Утечка информации шла через Рема.
— Таня, — он склонился к ее лицу. — Для такого обвинения нужны серьезные доказательства. Очень серьезные. Ты понимаешь, о чем говоришь?
— Понимаю… И сразу тебе сказала — стерва она.
— Оставь свои эти… бабские штучки! — прикрикнул он и осекся: в комнату явился Пашка, снаряженный по-походному, с рюкзачком, в энцефалитке, из-под которой торчала свежезабинтованная, выпирающая вперед грудь.
— Не буду мешать, — предупредительно сказал он. — Раз ты приехал, я могу двигать отсюда. За ночь напрямую дойду. Напрямую тут близко, километров тридцать-сорок…
— Куда? — встал Георгий. — У тебя раны мокнут! Дышишь, как паровоз.
— Я же все знаю, — проговорил он. — Лобан с Шуркой погибли… Надо проводить мужиков. А потом назад приду. Мне что?.. Только дай автомат. Приловят по дороге, суки….
— Возьми, — бросил Поспелов.
Пашка вытащил из-под кровати «Калашникова», запасную пару магазинов и замялся у порога.
— Георгий, ты ей укол ночью поставь. А то похоже, воспаление легких… Я ей пенициллин колол, по миллиону за раз.
— Хорошо, Павел…
— Ладно, Тань, выздоравливай. Я пошел. И ничего не бойся. Мы их, козлов, все равно всех раком поставим.
Проводив десантника, Поспелов спустил с цепей собак и запер двери. Прежде чем вернуться к «жене», зашел на кухню, отыскал бутылку водки и выпил целый стакан.
Закусить было нечем, только зачерствевший хлеб да мороженое мясо в холодильнике.
Пожевал корку, запил водой, посидел, чтобы хмель достал головы и снял напряжение. Не сработало. В мозгу стоял какой-то урчащий гул, отдающийся звоном в ушах.
Татьяна приготовилась защищаться: не вставая с постели, включила ему видеокассету. Съемку делали ручной камерой, поэтому качество, по сравнению с охранными автоматическими, было отличным. Сначала общий план фермерского дома со стороны озера, балконная дверь открыта, но проем пуст, однако за легкой занавеской просматривается движение. Камера резко «наехала», крупный кадр сфокусировался и из размытого пятна человеческой фигуры соткалась Рем. Ладони рук сжаты, как приветствие, взгляд устремлен вдаль, что-то увидела, улыбнулась.
И неожиданно быстро заработала руками, пальцами и движением губ — это был типичный сурдоязык, к которому глаз давно привык и перестал замечать на экране телевизора. Передавала около восьми минут, снова сжала ладони и слегка встряхнула — с кем-то прощалась.
Затем что-то сняла со стекла закрытой створки двери, сжала, измяла в ладони и тотчас исчезла из проема. Не выключаясь, камера резко развернулась в обратную сторону — туда, куда все время был обращен взгляд Рема. Наплыла на противоположный берег, искала, вглядывалась в прогалы между соснами, уходящими вверх по склону сопки, несколько секунд изучала какой-то неясный предмет, напоминающий перевернутый венский стул оказалось, это сухая вершина сосны. И за ней, в лесном сумраке, довольно четко мелькнули две человеческие фигуры. Татьяна остановила этот кадр, подкорректировала его ручками настройки, увеличила. Две мужских спины в спортивных костюмах, у одного отчетливо виден стриженый затылок и крепкая шея, у другого, то ли ростом, то ли стоящего выше, голова скрыта расплывчатой сосновой веткой, но заметна откинутая в сторону рука с каким-то футляром.
— Дай руку, — попросил Поспелов и, опомнившись, сам дотянулся до кнопок, сделал увеличение. Это был кожаный фоторепортерский кофр.
Поспелов только сейчас присел на кровать рядом с Татьяной. Татьяна не поторапливала его и никак не комментировала видеозапись, ждала, когда он сам созреет до вопросов.
— Откуда снимала? — спросил он.
— Из воды, из озера. Сидела, как русалочка… На воде блики и крупная рябь. Издалека не видать…
— Дурочка… Чахоткой не болела?
— Я потом водки выпью с перцем — хорошо?..
— Ты хоть что-нибудь понимаешь, что она там намаячила?
— Кое-что, — скромно сказала она и подала листок. — Но это шифровка, одни циферки… Дешифрировать не успела, а голова сейчас не соображает. Двойная степень защиты, ЦРУшная школа…
— Вот дуреха…
— Это вместо-спасибо?
— Да не ты дуреха…
— Ах, что это я… Туго с головой!
— Дай мне ключ! От тюремной камеры.
Она молча достала из-под подушки веревочку с ключом от висячего замка, надела ему на шею.
— Иди… Только не забудь тельняшку сменить. К женщине идешь.
— Спасибо, — буркнул он.
— Не за что! Это моя обязанность — следить за мужем.
— Да не за эту обязанность спасибо…
— Господи, совсем стала плохая… Служу Отечеству!
Он склонился и поцеловал ее в сухие, с простудными коростами, губы, вынул из аппарата кассету, сунул в карман и вышел.
Посадив Рема под замок, Татьяна все испортила, но сейчас он не мог осуждать ее за эту женскую месть — совершенно непрофессиональное чувство. Пожалуй, вряд ли кто-нибудь из всего «женского батальона» выдержал и поступил бы иначе, поймав с поличным свою сослуживицу. Это с явным врагом они затеяли бы игры, порезвились бы в своих змеиных интригах, показали бы ядовитые зубки…
Под тюремную камеру приспособили настоящую темницу — кладовую без единого окна в хозяйственном этаже, где сейчас хранился комбикорм для скота. От дикого камня стен и в жару веяло холодом, а Рем сидела в одном коротком платьице, подобрав под себя ноги на лежанке, сделанной из мешков. Она услышала шаги, узнала и приготовилась к встрече, сбросив с себя одеяло из пустых, пыльных мешков: всякое резкое движение здесь вызывало взрыв легкой мучной пыли, клубящейся под лампочкой. Минуту Поспелов смотрел на нее из дверного проема, а она — на него, исподлобья, снизу вверх, как пойманная в ловушку мышь, и усилием воли сдерживала крупную, холодную дрожь. На припудренном мукой лице и на голых руках заметны были царапины и лиловые пятна кровоподтеков — видимо, при задержании Рем оказала сопротивление, переросшее в обыкновенную бабскую драку с типичными для нее приемами и оружием. И не сказать, что Маша выглядела жалкой, сломленной и забитой. Он сел рядом, на постель из мешков с комбикормом и достал сигареты.
— Дай мне, — попросила она и торопливо, неумело закурила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68