„Любовь и привязанность другого лица, какой бы сильной она не была, не является достаточным основанием для того, чтобы лишить собственно родителя своего ребенка“.
– Продолжайте читать, мистер Хоуп.
– Бен против Тайммонса – это совсем недавнее дело, 1977, тоже слушалось здесь, во Флориде – „Родитель имеет данное ему Богом право заботиться и находиться вместе со своим потомством; за исключением тех случаев, когда явные, убедительные и непреодолимые причины препятствуют этому, благополучие ребенка может быть в полной мере гарантировано ему только исключительно заботой и опекой кровного родителя“.
– Мистер Хоуп, вы уже этим заслужили свой гонорар, – сказал Кениг. – Я даже не могу передать, насколько мне теперь стало легче. И что мне теперь надо делать?
– Ничего не надо.
– Ничего? Как это „ничего“? Почему?
– Когда Элисон найдут…
– Я молю Бога, чтобы это случилось, как можно скорее, мистер Хоуп.
– …вы сможете просто собрать ее вещи и увезти к себе домой.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
– Ну, тогда это замечательно, тогда, кажется, все в порядке. Мистер Хоуп, я даже на знаю, как мне вас отблагодарить за…
– Я должен сказать вам еще кое-что, мистер Кениг. Вы уверены, что Викки никогда при вас не упоминала о завещании? – Никогда. И вообще, какая теперь разница, ведь вы же сами только что сказали мне, что…
– Да, я думаю, что вы можете быть уверены в отношении опекунства над личностью Элисон. А сейчас я имею в виду уже опеку над ее собственностью. Даже если Викки погибла, не успев оставить завещания, то право наследования переходит к ее непосредственному наследнику – в данном случае, это ваша дочь. Мне бы хотелось узнать, не был ли кто-то определенный назначен опекуном над ее собственностью. В случае, если такового названо не было, то суду придется его назначить.
– Знаете, мне ничего не известно о каком бы то ни было завещании. А вы никак не можете мне помочь узнать об этом?
– Я посмотрю. В Калусе относительно немного юристов. Если Викки оформила завещание…
– Да, пожалуйста, выясните это, – попросил меня Кениг.
– Я буду рад вам помочь, мистер Кениг, – я заколебался. – Мистер Кениг, – продолжал я, – прежде чем мы закончим этот разговор и практически, прежде, чем я сделаю еще что-нибудь для вас, мне бы хотелось выяснить для себя еще кое-что. Я думаю, что вы не воспримете это, как личное оскорбление, но я вынужден задать вам несколько вопросов.
– И что это за вопросы?
– Первый… Скажите, это вы убили Викки?
– Что?!
– Я спросил…
– И вы что… вы это серьезно?
– Мне хотелось бы услышать ответ, пожалуйста, окажите мне такую любезность.
– Нет, сэр, я этого не делал. Я всем сердцем любил эту женщину.
В голосе его слышались слезы. Перед тем, как задать следующий вопрос, я снова впал в короткое замешательство, но и этот вопрос был тоже крайне важен, и я не мог отложить его на потом, просто никак не мог, если я уж решил представлять интересы Кенига и в дальнейшем.
– Мистер Кениг, – продолжал я, – ответьте мне, все, рассказанное вами только что, является правдивой…
– Видит Бог, что это самая что нинаесть правда.
– Тогда я смею предположить, и вы поправите меня, если я окажусь неправ, что вы еще не взяли на себя физическую опеку над своей дочерью.
– Уже… я не что?
– Да то, что ваш приход в мою фирму не был лишь маневром для отвода глаз, в то время как Элисон была уже увезена из дома…
– Я ведь только что вам сказал…
– …увезена вами из дома после того, как Викки была убита – если все, что вы сказали правда, и если вы не являетесь тем, кто убил ее.
– Я ее не убивал. И свою собственную дочь я тоже не похищал.
– Вы пытались вчера вечером дозвониться до Викки по телефону?
– Нет, сэр, я не звонил.
– И вы не говорили няне ребенка, что вы зайдете, чтобы забрать?
– Нет, сэр. А что, кто-нибудь звонил?
– Да, мистер Кениг, – ответил я. – Кто-то именно так сказал.
– Это был не я.
– Хорошо, – сказал наконец я. – Хорошо, я начну все выяснять с завтрашнего утра. Про завещание. Вы все еще живете в „Брейквотер Инн“?
– Да, я останусь здесь до среды. В среду похороны.
– А после?
Кениг начал было диктовать мне свой домашний телефон в Новом Орлеане, но потом раздумал; ведь этот телефон будет прослушиваться полицией, они будут искать похитителя ребенка. Вместо этого он дал мне свой телефон в офисе, и сказал, что я могу оставить сообщение секретарю. Сам он будет связываться с ней время от времени в течение дня, и если что, то он при первой же возможности снова вернется сюда. Потом он снова начал благодарить меня и наконец пожелал мне спокойной ночи. Голос его по-прежнему звучал очень горестно.
Но все же я все время думал о том, какой же он огромный, и в памяти сами собой всплывали слова из того, что Блум рассказал мне этим утром: „Мы предполагаем, что это сделал мужчина, потому как убийца обладал недюжинной силой“.
Глава 4
В десять часов утра во вторник я позвонил Джиму Шерману.
Джим – один из двух владельцев „Зимнего сада“. Это был высокий, довольно мускулистый мужчина. Лет ему было под сорок, но вот волосы его преждевременно поседели еще когда он был всего-навсего двадцатидвухлетним молодым человеком. Голубоглазый атлет, с кожи которого никогда не сходил темно-бронзовый загар, он очень старался создать себе имидж распутного пляжного плейбоя, хотя на деле Шерман был совладельцем ресторана, стоившего никак не меньше миллиона долларов и еще трех просторных квартир на престижном рифе Виспер – я слышал, что сдача их внаем приносила ему ежемесячно в виде дополнительного дохода кругленькую сумму в две тысячи долларов. Его компаньон Брэд Этертон был несколько постарше, лет ему было сорок пять – сорок шесть, его темные волосы заметно редели на макушке, а глаза были такими же пронзительно голубыми, как и у Джимма. Ростом Брэд был пониже, чем Джим, и одевался он не так вызывающе ярко как Шерман, и мягко говоря, вся совокупность характеризующих его качество послужила основой для того, что по городу поползли слухи о том, что он и Джим состоят в любовной связи, где Брэд является пассивным партнером, то есть ему была отведена роль женщины. Я не располагаю доказательствами того, действительно ли они являются теми, кем они считаются в глазах общественного мнения, и честно говоря, мне и вовсе нет дела до их сексуальных пристрастий. Когда Анита Бриант в своей злобной кампании против гомосексуалистов начала приводить цитаты из Библии, я перестал пить апельсиновый сок, который она же рекламировала на телевидении. Я знал, что Джим не появляется так рано в ресторане, поэтому я и позвонил ему домой, на престижный риф Фламинго.
– Алло? – пробурчал он в трубку, и я тут же понял, что мой звонок его разбудил.
– Джим, – заговорил я, – это Мэттью Хоуп. Извини, что я тебя так рано разбудил.
– Нет-нет, что ты, – быстро ответил Шерман, но я явно представил, как он пристально всматривается как раз в этот момент в циферблат часов, что стояли у него на столике у кровати.
– Вы наверняка уже слышали о Викки Миллер…
– Это ужасно, – ответил он. – Жутчайшее потрясение. У нас в ресторане вчера была полиция. Они все задавали вопросы. Боже, такая симпатичная…
– Да, – проговорил я. – Джим, я звоню тебе потому что знаю, что у вас с Викки должно было быть подписано что-то вроде контракта…
– Имеешь в виду ее выступления у нас?
– Да. Ведь у вас был контракт, правда же?
– Тебе это нужно для чего-то определенного?
– Нет-нет. Я просто хотел узнать, кто из юристов представлял ее интересы. У нее был адвокат?
– Да, был.
– А ты мне можешь сказать, кто это был?
– Какая-то фирма из центра города, а уж название-то у них было и просто в дюжину имен. Так, дай мне вспомнить… Джексон, Гаррис… по-моему так. Джексон, Гаррис, Кто-то, Кто-то и…
– А может быть Блэкстоун, Гаррис?
– Блэкстоун, Гаррис, точно.
– Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок?
– Да, вся эта компания, – подтвердил Джим.
– А тебе случайно не известно, кто именно там был адвокатом Викки?
– Очень сожалею, но этого я не знаю. Ведь все это было очень просто. Я вручил Викки экземпляры контрактов и попросил, чтобы ее люди взглянули на них, а через два дня она принесла их мне уже подписанными, – она прервался ненадолго. Теперь Шерман проснулся уже окончательно. – Мэттью, а как ты думаешь, кто это все устроил?
– Понятия не имею.
– Ее ведь забили до смерти, а?
– Да.
– Вот, сукин сын, – ругнулся Джим.
– Ну, Джим, – сказал я ему, – спасибо тебе за ценную информацию.
– Рад, что смог помочь тебе, – ответил Джим и положил трубку.
Я набрал номер Честного Эйба Поллока, с кем мне уже довелось разговаривать лишь вчера насчет одного из моих клиентов, собиравшегося купить винный магазин. Первое, что Эйб сказал мне в ответ на мое приветствие было:
– Ну поимей же совесть, Мэттью. Ведь на то, чтобы составить полную смету стоимости, требуется все-таки некоторое время.
– Я тебе звоню совсем по другому вопросу, – ответил я.
– Слава Богу, – сказал он, – но тогда давай, выкладывай все просто и доходчиво, не забывай, что еще очень раннее утро.
– Виктория Миллер, – начал я, – та женщина, что была убита в ночь на понедельник.
– И что из того?
– Я так понял, что ваша фирма просматривала контракт, который Викки Миллер собиралась заключить с „Зимним садом“. На выступление там.
– Впервые об этом слышу, – признался Эйб.
– А ты можешь разузнать, кто из ваших занимался тем контрактом?
– Мэттью, а ты знаешь, сколько юристов работает здесь у нас?
– Сколько же?
– Да я даже сам не знаю, – ответил Эйб, – но поверь мне, что очень много. А когда тебе нужно все это узнать?
– Сейчас.
– Твое „сейчас“ я как должен понимать: „сейчас – сей момент“ или „сейчас – через десять минут“, или может быть „сейчас – завтра утром“? Мэттью, ты все-таки потрудись оговорить сроки.
– Мне хотелось бы поговорить с ее адвокатом, Эйб. И если ты сможешь помочь мне найти его…
– Да что такого необыкновенного в этом концертном контракте? – Сам по себе он не столь уж и важен.
– А что же тогда?
– Важно, оставила ли она завещание или нет.
– Ты что, хочешь, чтобы я еще пустился и на поиски завещания? Поимей же совесть, Мэттью.
– Ты только выясни, кто из ваших представлял ее интересы, и тогда я уже стану надоедать исключительно ему, ладно?
– Подожди-ка, – сказал мне Эйб, – я оставлю тебя пока на линии, я не кладу трубку.
– Спасибо, поблагодарил я.
Я ждал.
Вошла Синтия с чашкой кофе для меня. На ней были темно-синие брюки в обтяжку, синие же лодочки на высоком каблуке и блузка нежно-голубого цвета. Я глядел на нее в крайнем удивлении; Синтия очень редко носила брюки в офисе, отдавая по большей части предпочтение юбкам, которые очень выгодно подчеркивали все достоинства ее стройных, покрытых золотистым загаром ног. Она поймала на себе мой взгляд.
– Что такое? – поинтересовалась она.
– Просто я несколько удивлен.
– А что, разве не хорошо?
– Да нет же, очень здорово, – поспешил успокоить я ее.
– Тогда в чем дело?
– Обычно ты носишь юбки…
– А это так, для разнообразия, – сказала она, передернув плечами. – А что, разве существует какой-нибудь регламент на этот счет?
– Нет, конечно.
– Ну ладно. А вот Фрэнк говорит, что я выгляжу просто потрясающе.
– А-а… так ведь они вообще ничего не понимает в женских ножках.
– Chacun son gout, – заметила она. – Да, кстати, а ты знаешь о том, что ты все еще сидишь с телефонной трубкой в руке?
– Это я жду Эйба Поллока.
– Его всегда приходистя ждать целую вечность, – проговорила она. – Сливок у нас больше нет, а поэтому я налила тебе туда „Дари-Рич“.
– Превосходно, спасибо, Син.
– Не за что, – ответила Синтия и выпорхнула из кабинета.
Я упорно продолжал ждать. Когда же Эйб наконец снова вернулся на линию, он сказал:
– Мэттью, кажется это займет еще некоторое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Продолжайте читать, мистер Хоуп.
– Бен против Тайммонса – это совсем недавнее дело, 1977, тоже слушалось здесь, во Флориде – „Родитель имеет данное ему Богом право заботиться и находиться вместе со своим потомством; за исключением тех случаев, когда явные, убедительные и непреодолимые причины препятствуют этому, благополучие ребенка может быть в полной мере гарантировано ему только исключительно заботой и опекой кровного родителя“.
– Мистер Хоуп, вы уже этим заслужили свой гонорар, – сказал Кениг. – Я даже не могу передать, насколько мне теперь стало легче. И что мне теперь надо делать?
– Ничего не надо.
– Ничего? Как это „ничего“? Почему?
– Когда Элисон найдут…
– Я молю Бога, чтобы это случилось, как можно скорее, мистер Хоуп.
– …вы сможете просто собрать ее вещи и увезти к себе домой.
– Вот так просто?
– Вот так просто.
– Ну, тогда это замечательно, тогда, кажется, все в порядке. Мистер Хоуп, я даже на знаю, как мне вас отблагодарить за…
– Я должен сказать вам еще кое-что, мистер Кениг. Вы уверены, что Викки никогда при вас не упоминала о завещании? – Никогда. И вообще, какая теперь разница, ведь вы же сами только что сказали мне, что…
– Да, я думаю, что вы можете быть уверены в отношении опекунства над личностью Элисон. А сейчас я имею в виду уже опеку над ее собственностью. Даже если Викки погибла, не успев оставить завещания, то право наследования переходит к ее непосредственному наследнику – в данном случае, это ваша дочь. Мне бы хотелось узнать, не был ли кто-то определенный назначен опекуном над ее собственностью. В случае, если такового названо не было, то суду придется его назначить.
– Знаете, мне ничего не известно о каком бы то ни было завещании. А вы никак не можете мне помочь узнать об этом?
– Я посмотрю. В Калусе относительно немного юристов. Если Викки оформила завещание…
– Да, пожалуйста, выясните это, – попросил меня Кениг.
– Я буду рад вам помочь, мистер Кениг, – я заколебался. – Мистер Кениг, – продолжал я, – прежде чем мы закончим этот разговор и практически, прежде, чем я сделаю еще что-нибудь для вас, мне бы хотелось выяснить для себя еще кое-что. Я думаю, что вы не воспримете это, как личное оскорбление, но я вынужден задать вам несколько вопросов.
– И что это за вопросы?
– Первый… Скажите, это вы убили Викки?
– Что?!
– Я спросил…
– И вы что… вы это серьезно?
– Мне хотелось бы услышать ответ, пожалуйста, окажите мне такую любезность.
– Нет, сэр, я этого не делал. Я всем сердцем любил эту женщину.
В голосе его слышались слезы. Перед тем, как задать следующий вопрос, я снова впал в короткое замешательство, но и этот вопрос был тоже крайне важен, и я не мог отложить его на потом, просто никак не мог, если я уж решил представлять интересы Кенига и в дальнейшем.
– Мистер Кениг, – продолжал я, – ответьте мне, все, рассказанное вами только что, является правдивой…
– Видит Бог, что это самая что нинаесть правда.
– Тогда я смею предположить, и вы поправите меня, если я окажусь неправ, что вы еще не взяли на себя физическую опеку над своей дочерью.
– Уже… я не что?
– Да то, что ваш приход в мою фирму не был лишь маневром для отвода глаз, в то время как Элисон была уже увезена из дома…
– Я ведь только что вам сказал…
– …увезена вами из дома после того, как Викки была убита – если все, что вы сказали правда, и если вы не являетесь тем, кто убил ее.
– Я ее не убивал. И свою собственную дочь я тоже не похищал.
– Вы пытались вчера вечером дозвониться до Викки по телефону?
– Нет, сэр, я не звонил.
– И вы не говорили няне ребенка, что вы зайдете, чтобы забрать?
– Нет, сэр. А что, кто-нибудь звонил?
– Да, мистер Кениг, – ответил я. – Кто-то именно так сказал.
– Это был не я.
– Хорошо, – сказал наконец я. – Хорошо, я начну все выяснять с завтрашнего утра. Про завещание. Вы все еще живете в „Брейквотер Инн“?
– Да, я останусь здесь до среды. В среду похороны.
– А после?
Кениг начал было диктовать мне свой домашний телефон в Новом Орлеане, но потом раздумал; ведь этот телефон будет прослушиваться полицией, они будут искать похитителя ребенка. Вместо этого он дал мне свой телефон в офисе, и сказал, что я могу оставить сообщение секретарю. Сам он будет связываться с ней время от времени в течение дня, и если что, то он при первой же возможности снова вернется сюда. Потом он снова начал благодарить меня и наконец пожелал мне спокойной ночи. Голос его по-прежнему звучал очень горестно.
Но все же я все время думал о том, какой же он огромный, и в памяти сами собой всплывали слова из того, что Блум рассказал мне этим утром: „Мы предполагаем, что это сделал мужчина, потому как убийца обладал недюжинной силой“.
Глава 4
В десять часов утра во вторник я позвонил Джиму Шерману.
Джим – один из двух владельцев „Зимнего сада“. Это был высокий, довольно мускулистый мужчина. Лет ему было под сорок, но вот волосы его преждевременно поседели еще когда он был всего-навсего двадцатидвухлетним молодым человеком. Голубоглазый атлет, с кожи которого никогда не сходил темно-бронзовый загар, он очень старался создать себе имидж распутного пляжного плейбоя, хотя на деле Шерман был совладельцем ресторана, стоившего никак не меньше миллиона долларов и еще трех просторных квартир на престижном рифе Виспер – я слышал, что сдача их внаем приносила ему ежемесячно в виде дополнительного дохода кругленькую сумму в две тысячи долларов. Его компаньон Брэд Этертон был несколько постарше, лет ему было сорок пять – сорок шесть, его темные волосы заметно редели на макушке, а глаза были такими же пронзительно голубыми, как и у Джимма. Ростом Брэд был пониже, чем Джим, и одевался он не так вызывающе ярко как Шерман, и мягко говоря, вся совокупность характеризующих его качество послужила основой для того, что по городу поползли слухи о том, что он и Джим состоят в любовной связи, где Брэд является пассивным партнером, то есть ему была отведена роль женщины. Я не располагаю доказательствами того, действительно ли они являются теми, кем они считаются в глазах общественного мнения, и честно говоря, мне и вовсе нет дела до их сексуальных пристрастий. Когда Анита Бриант в своей злобной кампании против гомосексуалистов начала приводить цитаты из Библии, я перестал пить апельсиновый сок, который она же рекламировала на телевидении. Я знал, что Джим не появляется так рано в ресторане, поэтому я и позвонил ему домой, на престижный риф Фламинго.
– Алло? – пробурчал он в трубку, и я тут же понял, что мой звонок его разбудил.
– Джим, – заговорил я, – это Мэттью Хоуп. Извини, что я тебя так рано разбудил.
– Нет-нет, что ты, – быстро ответил Шерман, но я явно представил, как он пристально всматривается как раз в этот момент в циферблат часов, что стояли у него на столике у кровати.
– Вы наверняка уже слышали о Викки Миллер…
– Это ужасно, – ответил он. – Жутчайшее потрясение. У нас в ресторане вчера была полиция. Они все задавали вопросы. Боже, такая симпатичная…
– Да, – проговорил я. – Джим, я звоню тебе потому что знаю, что у вас с Викки должно было быть подписано что-то вроде контракта…
– Имеешь в виду ее выступления у нас?
– Да. Ведь у вас был контракт, правда же?
– Тебе это нужно для чего-то определенного?
– Нет-нет. Я просто хотел узнать, кто из юристов представлял ее интересы. У нее был адвокат?
– Да, был.
– А ты мне можешь сказать, кто это был?
– Какая-то фирма из центра города, а уж название-то у них было и просто в дюжину имен. Так, дай мне вспомнить… Джексон, Гаррис… по-моему так. Джексон, Гаррис, Кто-то, Кто-то и…
– А может быть Блэкстоун, Гаррис?
– Блэкстоун, Гаррис, точно.
– Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок?
– Да, вся эта компания, – подтвердил Джим.
– А тебе случайно не известно, кто именно там был адвокатом Викки?
– Очень сожалею, но этого я не знаю. Ведь все это было очень просто. Я вручил Викки экземпляры контрактов и попросил, чтобы ее люди взглянули на них, а через два дня она принесла их мне уже подписанными, – она прервался ненадолго. Теперь Шерман проснулся уже окончательно. – Мэттью, а как ты думаешь, кто это все устроил?
– Понятия не имею.
– Ее ведь забили до смерти, а?
– Да.
– Вот, сукин сын, – ругнулся Джим.
– Ну, Джим, – сказал я ему, – спасибо тебе за ценную информацию.
– Рад, что смог помочь тебе, – ответил Джим и положил трубку.
Я набрал номер Честного Эйба Поллока, с кем мне уже довелось разговаривать лишь вчера насчет одного из моих клиентов, собиравшегося купить винный магазин. Первое, что Эйб сказал мне в ответ на мое приветствие было:
– Ну поимей же совесть, Мэттью. Ведь на то, чтобы составить полную смету стоимости, требуется все-таки некоторое время.
– Я тебе звоню совсем по другому вопросу, – ответил я.
– Слава Богу, – сказал он, – но тогда давай, выкладывай все просто и доходчиво, не забывай, что еще очень раннее утро.
– Виктория Миллер, – начал я, – та женщина, что была убита в ночь на понедельник.
– И что из того?
– Я так понял, что ваша фирма просматривала контракт, который Викки Миллер собиралась заключить с „Зимним садом“. На выступление там.
– Впервые об этом слышу, – признался Эйб.
– А ты можешь разузнать, кто из ваших занимался тем контрактом?
– Мэттью, а ты знаешь, сколько юристов работает здесь у нас?
– Сколько же?
– Да я даже сам не знаю, – ответил Эйб, – но поверь мне, что очень много. А когда тебе нужно все это узнать?
– Сейчас.
– Твое „сейчас“ я как должен понимать: „сейчас – сей момент“ или „сейчас – через десять минут“, или может быть „сейчас – завтра утром“? Мэттью, ты все-таки потрудись оговорить сроки.
– Мне хотелось бы поговорить с ее адвокатом, Эйб. И если ты сможешь помочь мне найти его…
– Да что такого необыкновенного в этом концертном контракте? – Сам по себе он не столь уж и важен.
– А что же тогда?
– Важно, оставила ли она завещание или нет.
– Ты что, хочешь, чтобы я еще пустился и на поиски завещания? Поимей же совесть, Мэттью.
– Ты только выясни, кто из ваших представлял ее интересы, и тогда я уже стану надоедать исключительно ему, ладно?
– Подожди-ка, – сказал мне Эйб, – я оставлю тебя пока на линии, я не кладу трубку.
– Спасибо, поблагодарил я.
Я ждал.
Вошла Синтия с чашкой кофе для меня. На ней были темно-синие брюки в обтяжку, синие же лодочки на высоком каблуке и блузка нежно-голубого цвета. Я глядел на нее в крайнем удивлении; Синтия очень редко носила брюки в офисе, отдавая по большей части предпочтение юбкам, которые очень выгодно подчеркивали все достоинства ее стройных, покрытых золотистым загаром ног. Она поймала на себе мой взгляд.
– Что такое? – поинтересовалась она.
– Просто я несколько удивлен.
– А что, разве не хорошо?
– Да нет же, очень здорово, – поспешил успокоить я ее.
– Тогда в чем дело?
– Обычно ты носишь юбки…
– А это так, для разнообразия, – сказала она, передернув плечами. – А что, разве существует какой-нибудь регламент на этот счет?
– Нет, конечно.
– Ну ладно. А вот Фрэнк говорит, что я выгляжу просто потрясающе.
– А-а… так ведь они вообще ничего не понимает в женских ножках.
– Chacun son gout, – заметила она. – Да, кстати, а ты знаешь о том, что ты все еще сидишь с телефонной трубкой в руке?
– Это я жду Эйба Поллока.
– Его всегда приходистя ждать целую вечность, – проговорила она. – Сливок у нас больше нет, а поэтому я налила тебе туда „Дари-Рич“.
– Превосходно, спасибо, Син.
– Не за что, – ответила Синтия и выпорхнула из кабинета.
Я упорно продолжал ждать. Когда же Эйб наконец снова вернулся на линию, он сказал:
– Мэттью, кажется это займет еще некоторое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46