Блум рассказал мне, что Миллер явился к ним добровольно, после того, как им наконец удалось дозвониться к нему домой в Манакаву. Миллер заявил, что он вместе с друзьями был на рыбалке, уехав туда на рассвете в субботу, и приехал домой только вчера поздно-поздно вечером. Он ничего не знал о смерти внучки, до тех пор, пока детектив Кенион не сказал ему об этом во время телефонного разговора. Казалось, что он был раздражен, что Кениг – а не он – занимался всей организацией похорон. Но к моему удивлению, не смотря на свой обычно достаточно сварливый характер и на то, что он был чрезмерно недоволен тем, что Кениг сосредоточил все в своих руках, в то время как сам Миллео считал, что все это было его дедовским долгом, он все же сказал Блуму, что не станет возражать против того, чтобы весь разговор с ним был бы записан на магнитофон; на данном этапе его заботило только одно – чтобы поскорее нашли того негодяя, виновного в смерти Викки и Элисон. Запись начиналась с того, что кто-то, предположительно Блум, подув в микрофон монотонно произнес: «Проба раз, два, три, четыре», после чего раздался щелчок, наступила пауза, затем снова послышался щелчок и голос Блума сказал: «Производится запись вопросов, задаваемых мистеру Двейну Миллеру и его ответов на вышеуказанные вопросы, запись сделана двадцать первого января, в десять часов пятнадцать минут утра в Отделе общественной безопасности Департамента полиции города Калуса штат Флорида. Вопросы мистеру Миллеру задает детектив Моррис Блум в присутствии детектива Питера Кениона». Наступила вторая пауза, после которой Блум вновь по полной программе завел свое извечное «Миранда-Эскобедо» и вытянул из Миллера подтверждение тому, что, да, она желает отвечать на задаваемые полицией вопросы в отсутствие своего адвоката. Начался сам допрос:
– Мистер Миллер, до того как я включил магнитофон вы сказали мне о том, что вы с раннего утра в субботу до позднего вечера вчера, то есть до ночи с воскресенья на понедельник, находились на рыбалке. Вы можете сказать мне, во сколько вы ушли из дома в субботу?
– За мной заехали без четверти пять утра.
– Значит, в четыре часа сорок пять минут утра в субботу, девятнадцатого января, правильно?
– Да.
– И когда вы возвратились домой?
– Примерно в два часа ночи.
– В два часа утра сегодня? В понедельник двадцать первого числа?
– Да.
– Было ли вам известно во время вашей поездки, что ваша внучка Элисон Кениг…
– Нет, я не знал об этом.
– Что она была найдена мертвой вечером в пятницу?
– Нет, я об этом ничего не знал. Если бы я об этом знал, то никуда бы тогда не поехал. Я лишь просто поехал немного развеяться после смерти Викки.
– Вы были в лодке все это время?
– Да.
– А радио у вас в лодке было?
– Да, радио у нас было, но мы его не включали за ненадобностью. Погода и так была замечательной, и нам не было нужды слушать прогноз погоды или еще что-нибудь.
– А кто еще был там вместе с вами?
– Стен Хоппер, хозяин лодки, и еще Дик Олдхэм.
– Значит, вас было только трое.
– Да, это так.
– А кому-нибудь из ваших знакомых было известно о смерти вашей внучки?
– Нет, сэр, они ничего не знали.
– Мне бы хотелось связаться с ними позднее, если вы не возражаете…
– Совсем не возражаю.
– С тем, чтобы удостовериться в том, что указанное вами время соответствует действительности.
– Да, хорошо.
– Мистер Миллер, мне бы хотелось услышать от вас о трасте, который вы учредили для своей дочери в 1965 году.
– Что именно?
– Я уверен, что вам известны условия трастового соглашения.
– Я сам учреждал тот траст, и естественно я знаю его условия.
– Как например, вам известно и то, что ваша дочь Викки была основным бенефициаром…
– Да, мне это было известно.
– А ваша внучка была альтернативным бенефициаром.
– Тогда еще нет.
– Что вы имеете в виду?
– Когда я учреждал тот траст, у меня еще не было внучки. Викки тогда еще даже замуж не вышла. Это был 1965 год, ей было только двадцать лет.
– Но из того, что я понял…
– Да, там есть условие, касающееся детей, чтобы в случае рождение у нее детей, они стали бы альтернативными бенефициарами, да. И так получилось, что у нее была только одна Элисон. Викки не смогла доносить первого ребенка.
– Мистер Миллер, а вам было известно о том, что в случае смерти вашей дочери и внучки до того, как истечет срок трастового соглашения, весь аккумулированный доход и основной капитал должен быть возвращен вам как учредителю траста?
– Да, мне было об этом известно.
– Вы знали, когда должен был истечь срок по этому соглашению?
– Да. Он истекал в день рождения моей дочери, когда ей должно было исполниться тридцать пять лет.
– Вам известна точная дата?
– Двадцать второго января.
– Значит, завтра вашей дочери должно было бы исполниться тридцать пять лет.
– Да.
– И вы знали обо всем этом.
– Я знал об этом, да.
– Мистер Миллер, вы виделись с дочерью накануне ее первого концерта в ресторане «Зимний сад»? Вечером в четверг, десятого января?
– Да, я навещал ее.
– И где происходила эта встреча?
– У нее дома. На Цитрус-Лейн, недалеко от парка.
– Зачем вы приходили к ней?
– Чтобы попытаться убедить ее воздержаться от того, что она собиралась сделать.
– Что вы имеете в виду? Поясните.
– Ту работу в «Зимнем саду». Я говорил ей, что ей все это боком выйдет. Я говорил, что еще совсем не поздно все отменить, наладить связь с Эдди Маршаллом – о том, как ей следовало прежде всего поступить, если ей уж на самом деле вздумалось снова приняться за свою карьеру.
– Вы считали, что мистер Маршалл смог бы помочь ей в этом, не так ли?
– А как же! Наверняка. Ведь это Эдди устроил так, что она стала звездой. И если вас все же интересует и мое мнение, то и замуж ей тоже следовало бы выходить за него, а не за безмозглого выжигу Тони.
– Вот как? А что, разве отношения между вашей дочерью и мистером Маршаллом в какой-то мере выходили за рамки чисто профессиональных?
– Вы что тут, сговорились поиздеваться надо мной?
– Нет, я…
– Но где же вы тогда были, когда все это вершилось? Вы что, с луны свалились? Ведь тогда, в шестидесятых невозможно было даже найти такого журнала, где не писали бы чего-нибудь о моей Викки. И об Эдди тоже.
– Вы имеете в виду их личные взаимоотношения?
– Да, об том романе, что был тогда между ними, в том числе, если вам уж так больше нравится это название. И вот что я вам скажу: я был твердо уверен, что когда-нибудь они с Эдди поженятся, и ведь все к тому и шло. Но это все Тонни, это он ей голову вскружил, а вернее все эти его крутые друзья. Моя дочь была всего-навсего обыкновенной девушкой, можно даже сказать, простушкой – конечно, для всех она была великой рок-певицей, звездой, да, это так, но в душе она все же так и осталась босоногой девчонкой из Арканзаса. Может быть, то была моя вина, не знаю. Знаете, я все вложил в тот траст, и весь доход по нему возвращался в него же, а Викки я сам выдавал лишь более чем скромное содержание. Все и ничего сверх этого. И вот, значит, Викки зачастила к этому Тони в его огромный особняк, а там постоянно собирался высший свет Нового Орлеана, политики из Вашингтона, разные там знаменитости, певцы и певицы со всей страны, а также владельцы радиостанций и студий звукозаписи, и не успел я оглянуться, как она стала уже от Эдди нос воротить, не нужен он ей стал. Да и кем он был в ее глазах? Всего-то лишь какой-то там паренек-итальянец из Калифорнии. И всего-то. И не имеет значения, что это его усилиями она стала звездой. Но с тех пор, как Тони Кениг вцепился в нее, моей дочерью такие мелочи в расчет уже не принимались.
– Итальянец? Надо же, а зовут-то его…
– Так ведь он поменял себе имя. Давно уже.
– А вы случайно не знаете его девичье имя?
– Что?
– Ну, то его имя, с которым он был рожден.
– Нет, не знаю. И не думаю, что мне вообще хоть когда-нибудь доводилось его слышать. Он изменил имя еще до своего отъезда из Калифорнии. А когда мы с ним познакомились, он был уже Эдди Маршаллом. – И как он отреагировал на то, что ваша дочь решила выйти замуж за Кенига?
– А я-то откуда знаю? Он об этом никогда и ничего не говорил. Но мне, лично, кажется, что это его должно было бы очень сильно задеть. А вы так не думаете? Ведь это только благодаря ему моей дочери удалось выпустить целых три «золотых» диска, разве нет? Они же всегда была вместе, и наверняка она с ним за все это время успела переспать, и не раз. Ведь дети всегда желают жить иначе, чем жили их мы, родители, когда и мы были в том возрасте, сколько лет было им тогда. Так что я уверен, что Эдди спал с ней, точно также как я уверен в том, что когда Викки объявила о своем решении выйти замуж за Кенига, Эдди наверняка очень расстроился. Но вот одно я могу сказать определенно: Викки совершила ошибку. А потом она уже начала работать на износ, очевидно, пытаясь таким образом хоть как-то примириться со своим неудавшимся замужеством. Вот тогда-то она и потеряла своего первого ребенка. Они все тогда усиленно работали над альбомом, который должен был называться «Снова Викки». И тут у нее случился выкидыш. После того случая Викки и перестала записываться.
– Мистер Миллер, у вас есть какие-нибудь соображения на тот счет, почему ваша дочь решила вновь начать петь именно сейчас?
– Понятия не имею. Хотя может быть она была уверена, что деньги все равно достанутся ей, и что в любом случае все же не мешает попытаться.
– Она в тот вечер говорила что-нибудь о деньгах? Вообще, хоть слово было сказано о трасте?
– Нет, сэр, о деньгах мы не говорили. Речь шла лишь об этой треклятой затее с «Зимним садом». Я ее предупреждал, я ведь говорил, что не надо этого делать, я говорил, что все это все равно завершится провалом. И ведь так и оно и вышло, разве нет? Вы читали, что та сука понаписала о ней в газете?
– Но Викки все равно не послушалась вас, не так ли?
– Верно, не послушалась.
– Мистер Миллер, а вы угрожали свой дочери лишением наследства?
– Да.
– Тогда выходит, что вы все же обсуждали с ней в тот вечер вопрос о деньгах.
– Если в этом смысле, то да.
– В том смысле, что вы возьмете, да и измените каким-либо образом условия…
– Ну, в общем-то, да, но мне кажется, что Викки знала, что это блеф чистой воды.
– Но речь о трасте все же велась.
– Ну, да, мельком.
– Ведь раньше вы сказали…
– Да, я и сам знаю, что я говорил, и я снова скажу то же самое. Мы не обсуждали собственно траст, мы не обсуждали частности по нему, или деньги, заложенные там, мы вообще не вели разговора о деньгах. За исключением того, что я пообещал лишить ее наследства, если она все же выйдет на сцену в «Зимнем саду».
– И она знала при этом, что в виду имеется траст.
– Предположительно, да. И также она знала, что я блефую.
– Каким образом?
– Скорее всего ей было известно, что траст этот был безотзывным, и что при всем желании я все равно не смог бы в нем ничего изменить.
– Вы сами сказали ей об этом?
– Нет, я никогда ничего не рассказывал ей о трасте, за исключением того, что ей было необходимо знать.
– И что же там касалось непосредственно ее?
– Что все это перейдет к ней, как только ей исполнится тридцать пять.
– Вы когда-нибудь упоминали при Викки о сумме траста?
– Не-а.
– А говорили ли вы ей о том, что Элисон была названа в качестве альтернативного бенефициара?
– Никогда.
– А ваш адвокат никогда не вел с Викки разговоров о трасте?
– Не-а. А ему-то это зачем?
– Тогда по вашим словам выходит, что ваша дочь знала только то, что когда ей исполнится тридцать пять лет, то срок по трастовому соглашению выйдет, и все достанется ей.
– Да, это все, что она знала об этом деле.
– Мистер Миллер, перед началом нашей беседы, если вы припоминаете, я подробно рассказал вам о ваших правах, и также обратил ваше внимание на то, что вы сами в любой момент можете прекратить нашу беседу, и что вам достаточно лишь сказать мне об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46