- Так в чем же состояли эти неприятности?
- Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!
- Увы! Не знаю.
- Вы не слышали о танце Мэрси?
- Нет.
- Ну, хорошо. В одной из сцен Мэрси танцует в заглавной роли совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том, чтобы выразить.., да ну ее к черту эту идею. Главное в том, что в танце этом не было ничего неприличного, даже ничего сексуального! Но полиция в этом не разобралась и запретила пьесу после первых же двух спектаклей. Постановщикам пришлось обратиться в суд с требованием разрешить спектакль.
- Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.
- Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.
- Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
- У нее не было разрешения.
- Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...
- Один из ее друзей продал его ей.
- А фамилия этого ее друга?
- Гарри Донателло.
- Импортер, - сухо заметил Карелла.
- Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.
- Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.
- Когда это было?
- Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?
- Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.
Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.
- Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.
Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:
ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.
Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.
Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.
- Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.
Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.
- Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.
На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.
- Немного поздновато для прогулок, не так ли, миссис Блэр? - спросил О'Брайен. По натуре это был добрый человек, но сейчас он говорил резким и недоброжелательным тоном.
Встречаясь с миссис Блэр, наверное, в семнадцатый раз за этот месяц, он успел уже порастерять неистребимое желание относиться с сочувствием к ее беде. Дело еще, честно говоря, состояло в том, что он был абсолютно бессилен оказать ей помощь, и эта беспомощность приводила его в раздражение.
- Вы видели ее? - спросила миссис Блэр.
- Нет, - ответил О'Брайен. - Весьма сожалею, миссис Блэр, но мне это не удалось.
- Я принесла вам еще одну ее фотографию, может, это поможет.
- Да, возможно, это поможет, - согласился он. Зазвонил телефон, О'Брайен снял трубку.
- Восемьдесят седьмой участок. О'Брайен у телефона.
- Боб, это говорит Берт Клинг. Я сейчас нахожусь на Калвер, где бросили бомбу в церковь.
- Я тебя слушаю, Берт.
- Насколько мне помнится, во вчерашнем списке угнанных машин фигурировал "фольксваген" красного цвета. Не мог бы ты свериться со списком и сказать мне, откуда он был угнан?
- Хорошо, одну секундочку, - сказал О'Брайен и принялся просматривать лежащий на столе список.
- Вот ее новая фотография, - сказала миссис Блэр. - Я знаю, как хорошо у вас получается с этими беглецами, мистер О'Брайен, ребятишки так любят вас, они всегда делятся с вами. Я верю, что вам обязательно расскажут о ней. И если вы увидите Пенелопу, то единственное, чего я хочу, так это чтобы вы сказали ей, что я очень сожалею об этом недоразумении.
- Да, я обязательно скажу ей именно это, - заверил ее О'Брайен и тут же взял лежавшую на столе трубку. - Берт? Здесь сообщается о двух красных "фольксвагенах" - модели 64-го и 66-го годов. Дать тебе данные и того и другого?
- Давай, - сказал Клинг.
- Шестьдесят четвертая модель принадлежит некоему Арту Хаузеру. Ее угнали, когда она стояла у 861-го номера по Вест-Меридиан.
- А модель шестьдесят шестого года?
- Ее владелица Алиса Клири. Машину украли со стоянки на Четырнадцатой улице.
- Хорошо. Большое спасибо, Боб, - сказал Клинг и повесил трубку.
- И скажите ей, чтобы она вернулась домой к своей мамочке, продолжила свое миссис Блэр.
- Обязательно, - сказал О'Брайен. - Если, конечно, увижу ее. Я ей обязательно передам ваши слова.
- А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда? - спросила миссис Блэр. - Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.
О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.
- Но вы должны понять... - начал было он.
- Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.
- Миссис Блэр...
- Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения. - Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.
О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.
Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.
- Привет, - сказал Доннер. - Как дела?
- Отлично, - сказал Клинг. - А как ты?
- Да так себе.
- Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.
- И что же это за колымаги? - спросил Доннер.
- "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.
- Какого цвета?
- Красные.
- Обе?
- Да.
- И откуда их сперли?
- Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.
- И когда?
- На прошлой неделе. Точного дня я не помню.
- И что вам хотелось бы знать?
- Кто угнал их.
- Считаешь, что это сделал один и тот же тип?
- Сомневаюсь.
- А зачем вам понадобились именно эти железки?
- Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.
- Это ту, что бросили в церкви на Калвер?
- Вот именно.
- На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.
- Что ты хочешь этим сказать?
- В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.
- А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение? - спросил Клинг.
- Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
- Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!
- Увы! Не знаю.
- Вы не слышали о танце Мэрси?
- Нет.
- Ну, хорошо. В одной из сцен Мэрси танцует в заглавной роли совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том, чтобы выразить.., да ну ее к черту эту идею. Главное в том, что в танце этом не было ничего неприличного, даже ничего сексуального! Но полиция в этом не разобралась и запретила пьесу после первых же двух спектаклей. Постановщикам пришлось обратиться в суд с требованием разрешить спектакль.
- Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.
- Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.
- Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
- У нее не было разрешения.
- Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...
- Один из ее друзей продал его ей.
- А фамилия этого ее друга?
- Гарри Донателло.
- Импортер, - сухо заметил Карелла.
- Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.
- Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.
- Когда это было?
- Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?
- Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.
Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.
- Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.
Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:
ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.
Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.
Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.
- Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.
Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.
- Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.
На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.
- Немного поздновато для прогулок, не так ли, миссис Блэр? - спросил О'Брайен. По натуре это был добрый человек, но сейчас он говорил резким и недоброжелательным тоном.
Встречаясь с миссис Блэр, наверное, в семнадцатый раз за этот месяц, он успел уже порастерять неистребимое желание относиться с сочувствием к ее беде. Дело еще, честно говоря, состояло в том, что он был абсолютно бессилен оказать ей помощь, и эта беспомощность приводила его в раздражение.
- Вы видели ее? - спросила миссис Блэр.
- Нет, - ответил О'Брайен. - Весьма сожалею, миссис Блэр, но мне это не удалось.
- Я принесла вам еще одну ее фотографию, может, это поможет.
- Да, возможно, это поможет, - согласился он. Зазвонил телефон, О'Брайен снял трубку.
- Восемьдесят седьмой участок. О'Брайен у телефона.
- Боб, это говорит Берт Клинг. Я сейчас нахожусь на Калвер, где бросили бомбу в церковь.
- Я тебя слушаю, Берт.
- Насколько мне помнится, во вчерашнем списке угнанных машин фигурировал "фольксваген" красного цвета. Не мог бы ты свериться со списком и сказать мне, откуда он был угнан?
- Хорошо, одну секундочку, - сказал О'Брайен и принялся просматривать лежащий на столе список.
- Вот ее новая фотография, - сказала миссис Блэр. - Я знаю, как хорошо у вас получается с этими беглецами, мистер О'Брайен, ребятишки так любят вас, они всегда делятся с вами. Я верю, что вам обязательно расскажут о ней. И если вы увидите Пенелопу, то единственное, чего я хочу, так это чтобы вы сказали ей, что я очень сожалею об этом недоразумении.
- Да, я обязательно скажу ей именно это, - заверил ее О'Брайен и тут же взял лежавшую на столе трубку. - Берт? Здесь сообщается о двух красных "фольксвагенах" - модели 64-го и 66-го годов. Дать тебе данные и того и другого?
- Давай, - сказал Клинг.
- Шестьдесят четвертая модель принадлежит некоему Арту Хаузеру. Ее угнали, когда она стояла у 861-го номера по Вест-Меридиан.
- А модель шестьдесят шестого года?
- Ее владелица Алиса Клири. Машину украли со стоянки на Четырнадцатой улице.
- Хорошо. Большое спасибо, Боб, - сказал Клинг и повесил трубку.
- И скажите ей, чтобы она вернулась домой к своей мамочке, продолжила свое миссис Блэр.
- Обязательно, - сказал О'Брайен. - Если, конечно, увижу ее. Я ей обязательно передам ваши слова.
- А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда? - спросила миссис Блэр. - Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.
О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.
- Но вы должны понять... - начал было он.
- Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.
- Миссис Блэр...
- Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения. - Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.
О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.
Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.
- Привет, - сказал Доннер. - Как дела?
- Отлично, - сказал Клинг. - А как ты?
- Да так себе.
- Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.
- И что же это за колымаги? - спросил Доннер.
- "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.
- Какого цвета?
- Красные.
- Обе?
- Да.
- И откуда их сперли?
- Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.
- И когда?
- На прошлой неделе. Точного дня я не помню.
- И что вам хотелось бы знать?
- Кто угнал их.
- Считаешь, что это сделал один и тот же тип?
- Сомневаюсь.
- А зачем вам понадобились именно эти железки?
- Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.
- Это ту, что бросили в церкви на Калвер?
- Вот именно.
- На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.
- Что ты хочешь этим сказать?
- В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.
- А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение? - спросил Клинг.
- Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26