— Пуллитцера, — ответила она без колебаний. — По крайней мере, если он опять не послушается, это не будет иметь значения.
— Когда вернетесь, передайте ему, чтобы зашел в контору.
— А вы разве не с нами? — Я покачал головой. — Мне бы хотелось услышать ваше мнение о Гороховом Пудинге. Если мы заявим его на приз Линкольна, надо будет не позже следующей недели провести испытания. Не забудьте: скачки начинаются в субботу через три недели.
— Завтра проездим его галопом и посмотрим, готов ли он для испытаний, — предложил я, и Этти неохотно согласилась.
Я смотрел на ее тонкую удаляющуюся фигурку и думал, что, пожалуй, чувствовал бы себя крайне польщенным, если бы не знал, почему она со мной советуется. В манеже Этти не было равных, но в полевых условиях она сразу терялась. Хотя в глубине души она прекрасно знала, что разбирается в лошадях куда лучше меня, но у нее срабатывал инстинкт самосохранения, и она перекладывала окончательное решение на мои плечи.
Дейнси вернулся на своем «Лендровере», когда началась вечерняя проездка. Мы протянули провода питания рентгеновского аппарата через окно конторы и воткнули вилку в розетку для калорифера. Чтобы добраться до денника Индиго, пришлось соединить четыре удлинителя. Дейнси сделал несколько снимков, убрал аппарат и, как бы вспомнив, сделал лошади укол, избавляя ее от дальнейших мучений.
— Для полиции вам потребуются свидетельские показания, — сказал он, пожимая мне руку и быстро перемаргивая.
— Нет... Я пока что не собираюсь обращаться в полицию. — Дейнси попытался запротестовать, но я перебил его:
— Поверьте, на это есть причины. Я не могу вам всего рассказать... но я не лгу.
— Вам виднее. — Дейнси искоса посмотрел на денник Лунного Камня и вопросительно поднял брови.
— Не знаю, — ответил я. — А вы как полагаете? — Он задумался на несколько секунд, что говорило о серьезности его отношения к делу, и только потом ответил:
— Перелом коленного сустава требует очень сильного удара. Зачем, если можно с легкостью сломать путовую кость, как у Индиго?
— Значит, несчастье с Лунным Камнем натолкнуло кого-то на мысль? — спросил я.
— Скорее всего. — Дейнси ухмыльнулся. — Смотрите, чтобы у вас не началась эпидемия.
— Всенепременно, — в тон ему ответил я, зная, что с этой минуты мне действительно необходимо быть настороже.
Алессандро и виду не подал, что Этти передала ему мою просьбу зайти в контору. Он направился прямо к поджидавшему автомобилю, и я увидел его совершенно случайно, ибо в этот момент смотрел на манеж.
Я открыл окно и крикнул:
— Алессандро, зайдите ко мне... — Он продолжал идти, делая вид, что не слышит, и поэтому я добавил:
— ...чтобы поговорить о вашем участии в предстоящих скачках.
Он остановился как вкопанный, с занесенной для шага ногой, и, поменяв направление, медленно подошел к окну.
— Зайдите в комнату владельцев, — сказал я. — Туда, где вы отдыхали на диване... — Я закрыл окно, улыбнулся Маргарет печальной умиротворенной улыбкой, которую она могла трактовать как ей вздумается, и удалился подальше от любопытных ушей.
Алессандро нехотя вошел в комнату владельцев, понимая, что деться ему некуда. Я, однако, решил играть честно.
— Можете принять участие в скачках учеников в Кэттерике через четыре недели. Но при условии, что вы не начнете хвастаться перед другими учениками.
— Я желаю победить на Архангеле, — категорически заявил он.
— Иногда мне кажется, что вы — человек крайне умный и со временем из вас может получиться неплохой жокей, — сказал я и, прежде чем он успел напыжиться от гордости, добавил:
— А иногда, например сегодня, вы ведете себя настолько глупо и проявляете так мало здравого смысла, столь необходимого жокею, что ваше честолюбие выглядит просто смешным.
Мускулы его худенького тельца напряглись, глаза засверкали. Слушал он меня очень внимательно, и я не преминул этим воспользоваться.
— Лошадей в наших конюшнях держат для того, чтобы они побеждали на скачках. Лошади никогда не придут первыми, если нарушить им режим тренировки. Если вам велят проезжать Резвое Копыто без бросков, а вы скачете на нем галопом, превышая его возможности, вы утомляете лошадь, а значит, время на ее тренировку увеличивается. Вы не победите ни в одних скачках, если лошади окажутся неподготовленными, а значит, тренировать лошадей с учетом их сил — в ваших интересах. Таким образом, непослушание тренеру — это глупость. Вы меня поняли?
Черные глаза Алессандро стали еще чернее и утонули в глазных впадинах. Он не ответил.
— А теперь — о вашей навязчивой идее насчет Архангела. Я позволю вам проездить его на Пустоши лишь после того, как буду полностью уверен в ваших способностях, особенно в вашей способности относиться к лошадям с полной ответственностью. Доверю я вам Архангела или нет, зависит больше от вас, чем от меня. Но учтите, я оказываю вам любезность, позволяя участвовать в пробегах на скорость, пусть и не на самых известных рысаках. По крайней мере, я даю вам шанс проверить себя и потягаться с профессионалами. Вы должны знать свои силы, чтобы не ударить в грязь лицом на призовых скачках в Ньюбери или Кемптоне.
Алессандро не отрывал от меня взгляда.
— Что же касается Индиго, — резко продолжил я, едва сдерживая свой гнев, — может быть, старик и был для вас бесполезен, но если вы станете причиной гибели других лошадей, это означает, что на них вы уже никогда не сможете побеждать.
Он с большим трудом открыл рот.
— Я не был причиной... гибели Индиго. Я вынул из кармана жестянку и протянул ему. Он медленно снял крышку, поджал губы и прочитал записку.
— Я не хотел... Я не просил его убивать Индиго. — Самодовольная улыбка исчезла. Алессандро все еще держался вызывающе, но уже начал оправдываться. — Отец очень обозлился, когда узнал, что Движение сбросил меня с седла.
— Значит, вы просили, чтобы он убил Движение?
— Нет, не просил, — страстно заявил он. — Вы же сами сказали: какой смысл убивать скакуна, если на нем можно взять приз?
— Но убить старого беззащитного Индиго только потому, что вы свалились с лошади, на которой сами настояли...
Впервые он опустил глаза и уставился на ковер. Пожалуй, где-то в глубине души он не был горд своим поведением.
— Вы ему не сказали, — угадал я. — Вы не сказали, что сами настояли на том, чтобы вам дали Движение.
— Мне приказала мисс Крэйг, — упрямо ответил он.
— Только не тогда, когда он вас сбросил. Алессандро посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что вид у него просто несчастный.
— Я не говорил отцу, что вылетел из седла.
— А кто ему сказал?
— Карло. Шофер.
— Вы могли объяснить, что я не хотел причинять вам вреда.
Несчастное выражение на его лице превратилось в отчаянное.
— Вы видели моего отца, — сказал он. — Иногда ему ничего нельзя объяснить, в особенности когда он сердится. Он сделает для меня все, что я попрошу, но что-то ему объяснить я не могу.
Алессандро ушел, а я остался сидеть, не зная, что подумать.
Он не мог объясниться со своим отцом.
Энсо сделает для Алессандро все, что тот попросит... сметет на его пути любые препятствия, невзирая на трудности, и не остановится, пока Алессандро не пресытится, но поговорить по душам они не в состоянии.
А я... я лгал, изворачивался и шел по лезвию бритвы, чтобы спасти скаковые конюшни моего отца. Но поговорить в ним? Нет, этого я тоже не мог.
Глава 8
— Вы знаете, — небрежно сказала Маргарет, поднимая взгляд от пишущей машинки, — что Алессандро живет в придорожной гостинице «Форбэри Инн»?
Нет, не знаю, — ответил я. — Но это неудивительно, если учесть, что он приезжает к нам на «Мерседесе» с личным шофером.
— Он живет один в двух комнатах, не считая ванной, и кушает меньше птички.
— Откуда вам это известно?
— Вчера к Сузи в гости пришла школьная подруга, а она дочь регистраторши в «Форбэри Инн».
— Известны еще какие-нибудь интимные подробности?
Она улыбнулась.
— Алессандро каждое утро надевает костюм для верховой езды, куда-то уезжает на своей машине. А когда возвращается, то сразу же принимает ванну с очень приятным запахом.
— Сколько лет дочери регистраторши?
— Семь.
— Маленький сыщик.
— Все дети очень наблюдательны... А еще она сказала, что Алессандро не желает ни с кем разговаривать, кроме своего шофера, и говорят они на каком-то смешном языке...
— Итальянском, — пробормотал я.
— ...и что его никто не любит, потому что он очень груб, но шофера любят еще меньше, потому что он еще грубее.
Я задумался.
— Как вам кажется, — спросил я, — можно ли узнать через вашу дочь... вернее, через ее подругу... вернее, через маму ее подруги, какой домашний адрес дал Алессандро, когда регистрировался?
— Почему бы вам просто не спросить его самого?
— Увы, — сказал я. — Наш Алессандро иногда бывает крайне тяжел в общении. Разве вы не задавали ему этого вопроса, когда заполняли контракт?
— Он сказал, что у них нет постоянного места жительства, так как они все время переезжают с места на место.
— Мм-м... — Я кивнул.
— Удивительно... Не понимаю, что здесь скрывать? Да, конечно, я спрошу у подруги Сузи, сможет она узнать или нет.
— Прекрасно, — ответил я без особой надежды в голосе.
Джилли сказала, что хочет приехать ко мне в Роули Лодж и, хотя бы ненадолго, там остаться.
Я нежно на нее посмотрел и поцеловал в нос. При других обстоятельствах ее присутствие доставило бы мне огромное удовольствие.
— Нет, — сказал я, — только не сейчас.
— А когда?
— Летом.
Она понимающе посмотрела на меня и скорчила гримасу.
— Я знаю: когда ты сильно занят, тебя раздражает домашняя суета.
— Ты не суетлива. — Я улыбнулся и опять поцеловал ее. — К тому же я приезжаю в Хэмпстед.
— Раз в неделю. И то только потому, что это недалеко от больницы.
— Я заезжаю в больницу только потому, что это по пути к тебе...
* * *
Невилл Ноллис Гриффон отказался мне помочь в развитии нового этапа отношений между отцом и сыном.
Он сообщил, что, раз мне никак не удается найти хорошего тренера на его место, он прекрасно сделает это сам при помощи телефона.
Отец сказал, что составил заявочные списки на последующие две недели скачек и что Маргарет надлежит их отпечатать и разослать.
Он приказал снять Горохового Пудинга со скачек на приз Линкольна.
Отцу не понравилось, что я принес ему маленькие бутылки Боллингера 1964 года, тогда как он предпочитает 1961-й.
— Значит, тебе лучше, — сказал я, как только мне удалось вставить слово в его монолог.
— Что? Да, конечно. Ты слышал, что я тебе сказал? Горохового Пудинга надо снять со скачек на приз Линкольна.
— Почему?
Он бросил на меня раздраженный взгляд.
— С чего ты взял, что его можно подготовить за такой короткий срок?
— Этти хорошо разбирается в лошадях. Она говорит, что Гороховый Пудинг будет в форме.
— Я не позволю поставить Роули Лодж в смешное положение из-за того, что конюшни заявили на скачки неподготовленных скакунов.
— Если Гороховый Пудинг себя не проявит, люди все равно не усомнятся в том, что ты — хороший тренер.
— Дело не в этом, — сдержанно сказал он. Я открыл одну из маленьких бутылок и налил золотистую жидкость в его любимый бокал эпохи короля Якова, который специально захватил с собой. Шампанское не показалось бы ему таким вкусным, налей я его в стаканчик для вставных зубов. Он сделал глоток и явно пришел и выводу, что 1964 год вполне сносен, хоть и не высказал этого вслух.
— А дело в том, — поучительно, как полному дебилу, пояснил он, — что, если жеребец плохо выступит на скачках, это снизит его ценность как будущего производителя.
— Да, я знаю.
— Не говори глупостей, откуда тебе знать? Ты вообще ничего не знаешь.
Я уселся в кресло для посетителей, откинулся на спинку, положил ногу на ногу и начал говорить тоном рассудительным и авторитетным, которому научился в деловых промышленных кругах и которым у меня почему-то до сих пор не хватало ума разговаривать с собственным отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28