Когда мы вернулись в манеж, у подъезда дома стояла полицейская машина, а в конторе нас ждал полисмен. Он сидел в моем кресле, разглядывая свои ботинки, и очень решительно поднялся, когда я вошел.
— Мистер Гриффон?
— Да.
Он не стал тратить времени на формальности.
— К нам поступила жалоба, сэр, что сегодня утром одна из ваших лошадей сбила велосипедиста на Моултон Роуд. Молодая женщина тоже предъявила претензии по поводу той же лошади, которая подвергла опасности жизнь ее ребенка.
Полисмен был в форме с сержантскими погонами — молодой парень лет тридцати, коренастый и уверенный в себе. Разговаривал он так вызывающе вежливо, что можно было расценить это как своего рода хамство, и, насколько я понял, он целиком и полностью был на стороне жалобщиков.
— Скажите, сержант, велосипедист получил увечья?
— Он весь в синяках, сэр.
— А что с велосипедом?
— Не могу знать, сэр.
— Как вы думаете... э-э-э... возможно джентльменское соглашение?
— Не могу знать, сэр, — упрямо повторил он. Его суровое лицо выражало явное неодобрение, и я невольно вспомнил одну из аксиом, которую проповедовал Рассел Арлетти: когда имеешь дело с журналистами и полицией, никогда не пытайся навязывать им своего мнения. И не шути: они ненавидят чужие шутки.
Я посмотрел на сержанта отсутствующим взглядом и спросил, нет ли у него с собой адреса и фамилии велосипедиста. После совсем недолгих колебаний он перелистнул страницу-другую своего блокнота и прочитал данные. Маргарет записала.
— А молодой женщины?
Он вновь принялся листать блокнот, затем осведомился, позволено ли ему будет снять свидетельские показания с мисс Крэйг, и, когда я ответил: «Естественно, сержант», прошел в манеж.
Этти окинула его с ног до головы оценивающим взглядом, после чего с каменным лицом стала отвечать на вопросы.
Я оставил их разбираться и вернулся в контору, желая закончить текущие дела и просмотреть документы вместе с Маргарет, которая предпочитала работать без перерыва на обед и уходить ровно в три часа, чтобы успеть забрать детей из школы.
— Не хватает нескольких бухгалтерских книг, — заметила она.
— Я просматривал их вчера вечером... Сейчас принесу.
В кабинете, обшитом дубовыми панелями, было тихо и пусто. «Интересно, — подумал я, — что скажет сержант, если я приведу его сюда и сообщу, что прошлой ночью два человека в масках напали и г меня, оглушили, принудили покинуть собственный дом, угрожали убить и усыпили перед тем, как привезти обратно?»
Я усмехнулся. Очень весело. Сержант всем своим видом покажет, какой я лжец, и его не в чем будет упрекнуть. Если бы не разбитый телефон и отвратительное самочувствие, я бы и сам решил, что события вчерашней ночи мне приснились.
Толстяк зря старался, пугая меня полицией. У сержанта это получилось куда более убедительно.
Когда я отдавал бухгалтерские книги Маргарет, Этти влетела в контору, вне себя от возмущения — Этот напыщенный индюк посмел...
— Часто происходят подобные инциденты? — спросил я.
— Конечно, нет, — с горячностью ответила Этти. — Лошади иногда вырываются на свободу, но все обходится без шума. Сказала же я этому старикашке на велосипеде, что мы с ним разберемся и внакладе он не останется. С чего ему вздумалось обращаться в полицию, ума не приложу.
— Зайду к нему сегодня вечером, — пообещал я.
— Прежний полисмен, сержант Чабб, — страстно заявила Этти, — сам бы все уладил. Он бы не стал шляться попусту для снятия свидетельских показаний. А этот — просто новичок. Его прислали к нам из Ипсвича, и вроде ему здесь не нравится. Не удивлюсь, если его только что повысили. Так и пыжится от сознания собственной важности.
— Нашивки совсем новые, — пробормотала Маргарет, соглашаясь.
— Мы всегда поддерживали хорошие отношения с полицией, — гневно сказала Этти. — Не понимаю, о чем они думали, взяв на службу человека, который абсолютно не разбирается в лошадях. — Выпустив в нас весь заряд энергии, она сделала несколько глубоких вдохов носом, пожала плечами и примирительно улыбнулась. — А, ладно... Бывает и хуже.
Глаза у нее были ярко-голубыми, а каштановые волосы завивались кудряшками. С возрастом лицо ее погрубело, но морщины его не тронули, оно только приобрело некоторые мужские черты, как лицо каждой одинокой женщины. Глядя на ее тонкие губы и мохнатые неухоженные брови, я всякий раз припоминал, что в молодости она была очень красива. Людям, мало ее знавшим, Этти казалась печальной, никому не нужной женщиной, но сама она считала, что нашла дело по душе и заполнила им всю свою жизнь.
Она вышла — на ней, как всегда, были сапоги и брюки для верховой езды, — и мы услышали, как, повысив голос, она принялась отчитывать подвернувшегося ей под руку бедолагу, совершившего какой-то проступок.
Роули Лодж не мог обойтись без Этти Крэйг. А вот Алессандро Ривера нужен был ему примерно как пуля в лоб.
Он появился далеко за полдень.
Я совершал вечерний обход, осматривая лошадей. Мы с Этти добрались уже до пятой конюшни, после чего оставалось обойти малый манеж и по противоположной его стороне двинуться к дому.
Один из наших пятнадцатилетних учеников неуверенно приблизился ко мне, когда мы вышли из очередного денника.
— К вам пришли, сэр.
— Кто?
— Не знаю, сэр.
— Владелец?
— Не знаю, сэр.
— Где он?
— У подъезда, сэр.
Я посмотрел поверх его головы. С другой стороны манежа, на площадке, посыпанной гравием, виднелся большой белый «Мерседес». Шофер в форме стоял у капота.
— Заканчивайте без меня, Этти, ладно? — сказал я.
Чтобы выйти к подъезду, мне пришлось пересечь манеж. Шофер стоял, скрестив руки на груди и поджав губы, явно давая понять, что он — противник панибратства. Я остановился в нескольких шагах от машины и заглянул внутрь.
Задняя дверь, ближняя ко мне, открылась, и из нее высунулся черный полуботинок небольшого размера, а за ним — нога в темной брючине. Потом появился хозяин ботинка и брюк.
Ошибиться было невозможно, хотя сходство с отцом начиналось и заканчивалось диктаторским крючковатым носом и немигающим взглядом черных глаз. Сын был меньше ростом и выглядел самым настоящим дохлятиком. Его густые черные волосы завивались с боков, а изжелта-бледная, болезненная кожа лица, казалось, давно уже не видела солнца.
Помимо всего прочего, в нем угадывалось возрастное беспокойство полового созревания — он так решительно выставил вперед нижнюю челюсть, что послужил бы прекрасной рекламой при распродаже мышеловок.
Может, ему и исполнилось восемнадцать, но, во всяком случае, прошло много-много лет с тех пор, как он был ребенком.
Я почему-то подумал, что у них с отцом одинаковый голос — четкий, без акцента, со старательным выговором.
Я оказался прав.
— Меня зовут Ривера, — заявил он. — Алессандро.
— Добрый вечер, — сказал я, стараясь говорить вежливо, спокойно и безразлично. Он моргнул.
— Ривера, — повторил он. — Меня зовут Ривера.
— Да, — согласился я. — Добрый вечер. — Глаза его сузились, и он посмотрел на меня более внимательно. Если он думал, что я буду перед ним пресмыкаться, то его ждало горькое разочарование. И, видимо, он это почувствовал, потому что на его лице появилось слегка удивленное и довольно надменное выражение.
— Насколько я понял, вы хотите стать жокеем, — сказал я.
— Так будет.
Я одобрительно кивнул головой.
— Чтобы добиться успеха, надо сильно к нему стремиться. — Голос мой звучал снисходительно.
Он мгновенно оценил обстановку, и она пришлась ему не по вкусу. «Здорово», — подумал я. Хотя, с другой стороны, мне ничего не оставалось, кроме таких вот булавочных уколов, иначе не назовешь, и на его месте я воспринимал бы их как верный признак моей капитуляции.
— Я привык добиваться всего, чего захочу, — сказал он.
— Прекрасно, — сухо ответил я.
Теперь мы определенно расположились по разные стороны баррикады. Я чувствовал, что он старается перестроиться, собирается с силами, чтобы самому принять участие в сражении, которое — в чем он не сомневался — давно уже выиграл его отец.
— Я приступлю немедленно, — заявил он.
— В данный момент, — небрежно пояснил я, — мне необходимо завершить вечерний обход. Если вас не затруднит подождать, то по окончании обхода мы обсудим ваше положение в конюшнях. — Вежливо поклонившись, совсем как постороннему, и не дожидаясь, пока он снова ринется в бой, я плавно развернулся и, не торопясь, отправился к Этти.
Мы методично обошли все конюшни, коротко делясь замечаниями о резвости и скоростной выносливости лошадей и составляя программу тренировок на следующее утро, а затем остановились у четырех наружных денников, один из которых пустовал, молчаливо напоминая об утрате Лунного Камня.
«Мерседес» все еще стоял на прежнем месте. Ривера с шофером сидели внутри. Этти, с вполне объяснимым любопытством, посмотрела в их сторону и поинтересовалась, кто это приехал.
— Новый клиент, — лаконично ответил я. Она удивленно нахмурилась.
— Как же вы могли заставить его ждать?
— Не бойтесь, — с горькой, понятной лишь мне иронией ответил я. — Никуда он не денется.
Но Этти не впервой приходилось принимать новых клиентов, и она твердо знала, что их нельзя заставлять ждать в машине. Она метеором промчалась со мной по трем последним денникам. Я подумал, что завтра она уже не будет проявлять подобного рвения.
Открыв заднюю дверь «Мерседеса», я коротко сказал:
— Пройдемте в контору.
Алессандро пошел вслед за мной без единого слова. Я включил радиатор, уселся на место Маргарет за столом и указал ему на вертящееся кресло. Он не стал спорить по пустякам и также молча опустился на сиденье.
— Итак, — заговорил я голосом журналиста-профессионала, берущего интервью, — вы желаете приступить к работе завтра.
— Да.
— Простите, а кем вы хотите работать? Он замялся.
— Жокеем.
— Как же так? — резонно возразил я. — Скачки еще не начались. Сезон открывается примерно через четыре недели.
— Знаю, — сдержанно ответил он.
— Я имел в виду совсем другое. Хотите работать в конюшнях, ухаживать за двумя лошадьми, как все наши ребята?
— Конечно, нет.
— Что тогда?
— Я буду ездить верхом и тренироваться, два-три раза в день. Ежедневно. Я не буду чистить денник и таскать сено. Я хочу ездить верхом.
Да. Похоже, наши наездники во главе с Этти будут от него в полном восторге, не хватало мне только столкновений с обслуживающим персоналом или, иными словами, бунта на корабле, который не заставит себя ждать. Никто не захочет убирать навоз и ухаживать за лошадьми ради счастья лицезреть Риверу в седле.
— Скажите, у вас большой стаж работы с лошадьми?
— Я умею ездить верхом, — отрезал он.
— На скаковых лошадях?
— Я умею ездить верхом.
Наш разговор зашел в тупик. Я попытался подступиться к Ривере с другой стороны:
— Вы участвовали хоть в каких-нибудь скачках?
— Я участвовал в любительских скачках.
— Где?
— В Италии и Германии.
— Победили хоть в одной? Он мрачно посмотрел на меня.
— Я победил в двух.
И на том спасибо. По крайней мере, он не свалится с лошади.
Победа в данном случае не играла роли, потому что его отец принадлежал к числу людей, способных подкупить фаворита и уничтожить любую оппозицию.
— Но сейчас вы хотите стать профессионалом?
— Да.
— Тогда мне необходимо подать заявку, чтобы вам выдали жокейские права.
— Я сам подам заявку. Я покачал головой.
— Вам придется получить ученические права, а представить заявку на рассмотрение распорядителей должен буду именно я.
— Я не желаю быть учеником.
— Если вы не станете учеником, — терпеливо объяснил я, — то не сможете потребовать для себя скидки на вес. В Англии, в скачках без препятствий, скидка на вес предоставляется только ученикам, иначе ни один владелец не допустит, чтобы вы сели на его лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28