— Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии, и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.
— А ты что будешь делать?
— Не знаю, — ответил я. — Но у нас есть целые три недели, опасности никакой, так что... хочешь приехать в Роули Лодж?
— Видишь ли... — сказала она.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
— Дело твое.
— Нет, что ты. Я приеду в среду.
Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь; распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.
Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету. Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые клички лошадей в газетных сообщениях.
Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не вернусь к Расселу Арлетти.
Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще принесет своему банкиру победу в дерби.
Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот раз звонили из больницы.
— Нам очень жаль, — несколько раз повторил голос на другом конце телефонного провода. — Очень жаль. Очень жаль.
— Но он не мог умереть, — растерянно сказал я. — Он прекрасно себя чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя чувствовал.
— Это случилось сразу же после вашего ухода, — сказали мне. — Через полчаса.
— Но почему? — Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. — У него ведь была сломана нога... и кость уже срослась.
Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.
— Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, — вызывающе сказал я. — Требовал судно.
— Ах, да. Конечно, — с профессиональным сочувствием произнес высокий мужской голос. — Типичный... гм-м... симптом легочной эмболии. Требовал судно... очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.
— Что такое, — спросил я, чувствуя нереальность происходящего, — легочная эмболия?
— Сгусток крови, — немедленно ответил он. — Тромб. К сожалению, часто встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего отца... гм-м... это ужасно, ужасно, но часто встречается... к сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.
— Я верю.
«Но ведь это невозможно, — подумал я. — Он не мог умереть. Я разговаривал с ним сегодня утром...»
Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.
Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.
В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
Говорил и говорил.
Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. «А подруга Сузи, — сообщила она, — доложила, что Алессандро не выходил из номера с той субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение».
— Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.
— Будет сделано, — ответила Маргарет и тут же позвонила в «Форбэри Инн».
Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.
В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более. «Энсо недавно прибыл в Англию, — объяснил я, — и вбил себе в голову, что его сын должен участвовать в скачках на Архангеле». У них не было причин мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.
Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.
Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать своих лошадей.
— Это правда? — спросила она. — Вы действительно останетесь?
— Положение-то безвыходное, — сказал я. Но оба мы улыбались.
— Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону Бредону. — Я не стал ее разочаровывать. — Я рада, — сказала она. — Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер, но мне больше нравится работать с вами.
Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца Архангела.
Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.
Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.
— Черт бы побрал этого Алекса, — сказала Этти, но как-то рассеянно. Для нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым порядкам.
Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой. Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел через манеж ему навстречу.
Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в черных глазах застыло выражение отчаяния.
— Я пришел, — проговорил он. — Мне надо... Вы говорили вначале, что мне причитается половина денег за скачки... можно мне... получить их?
— Да, — сказал я. — Конечно. Алессандро сглотнул слюну.
— Простите, что я пришел. Но я должен был прийти... попросить у вас денег.
— Я могу рассчитаться с вами сейчас же, — ответил я. — Пройдемте в контору.
Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался стоять на месте.
— Нет... не могу.
— В таком случае я отправлю деньги в «Форбэри Инн», — предложил я. Он кивнул.
— Спасибо.
— Вы решили, что будете делать дальше? — спросил я. Лицо Алессандро еще больше омрачилось.
— Нет. — В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:
— Когда меня дисквалифицируют?
Как сказала Джилли, Нейл Гриффон был психом.
— Вас не дисквалифицируют, — сказал я. — Сегодня утром я имел разговор в Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не оставалось.
— Но... — растерянно произнес он, — разве вы не рассказали о лунном Камне, Индиго... своем плече?
— Нет.
— Я не понимаю, почему?
— Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.
— Но... он сделал это... в самом начале... потому что я попросил.
— Алессандро, — сказал я. — Как вы думаете, много существует на свете отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы убивать, чтобы выполнить эту просьбу?
Алессандро надолго задумался.
— Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, — произнес он. Лицо его опять помрачнело.
— Он был болен, — ответил я. — Он заболел после вашего рождения, и болезнь затронула его мозг.
— Тогда я... не...
— Нет, — сказал я. — Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все. И ваш разум в ваших руках.
— В моих руках, — невнятно повторил он. Напряженная работа мысли отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от его ответа.
— Я хочу быть жокеем, — еле слышно произнес он. — Хорошим жокеем. Я перевел дыхание.
— Вы можете участвовать в скачках повсюду, — сказал я. — В любой точке земного шара.
Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва — чтобы обезопасить себя, потом — потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за него стоило побороться.
— Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, — резко сказал я.
Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно, но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его стояли слезы.
Он сделал несколько шагов вперед и остановился.
— Ну? — спросил я.
Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто бывает у молодых.
— Кем? — с опаской спросил он, предчувствуя подвох.
— Жокеем наших конюшен, — сказал я. — Вторым после Томми.
Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.
— Вернитесь, — позвал я. — Вы сможете прийти завтра?
Алессандро оглянулся.
— Я буду к утренней проездке. Еще три пружинящих шага.
— Ни в коем случае! — крикнул я. — Как следует выспитесь, хорошенько позавтракайте и приходите не раньше одиннадцати. Мы улетаем в Честер.
— Честер? — изумленно воскликнул он и, повернувшись, попятился, удалившись еще на пару шагов.
— Резвое Копыто! — закричал я. — Слышали когда-нибудь о таком?
— Да! — закричал он в ответ и, не в силах удержаться от смеха, вновь повернулся и побежал по дорожке, подпрыгивая, как шестилетний мальчишка.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28