— Потом.
— Голова у тебя, конечно, насквозь деревянная, — заметила она, — но тело такое же уязвимое, как у всех.
Я удивленно посмотрел на нее, перестав жевать. Она сморщила нос.
— Когда-то я считала тебя человеком загадочным, способным взволновать женскую душу.
— Спасибо.
— А сейчас ты волнуешь меня не больше, чем старые домашние тапочки.
— Как мило, — пробормотал я.
— Мне казалось, что ты волшебник, способный одним мановением руки избавить от банкротства кого угодно... а теперь выяснилось, что никакое это не волшебство, а самый обычный здравый смысл...
— Я ужасно скучный, — согласился я, запивая крошки хлебца остатками кофе.
— Я тебя знаю, как облупленного, — сказала она. — С головы до пят. Эти синяки... — Внезапно она задрожала, хотя в кухне было тепло.
— Джилли, — заявил я прокурорским тоном. — Ты страдаешь от интуиции. — И тем самым выдал себя с головой.
— Нет... от знания, — ответила она. — Побереги себя.
— Ну, конечно.
— Ведь если с тобой что-то случится, — серьезно объяснила она, — где еще я найду квартиру на первом этаже с таким удобным винным погребом?
Глава 5
Когда я вернулся в Ньюмаркет, с неба накрапывал мелкий дождь. Утро было холодным и мокрым, и в довершение ко всему у подъезда стоял белый «Мерседес».
За рулем сидел шофер в форме. Непреклонный молодой Алессандро расположился на заднем сиденье. Когда я остановил машину неподалеку, он, не дожидаясь, пока я заглушу мотор, выскочил из своего «Мерседеса».
— Где вы были? — требовательно спросил он, глядя на капот моего светло-серого «Дженсена».
— А вы? — в тон ответил я и нарвался на один из тех уничтожающих взглядов, по которым он был большим специалистом.
— Я приехал тренироваться, — свирепо заявил он.
— Это заметно.
На нем были сверкающие глянцем коричневые сапоги и прекрасно сшитые брюки для верховой езды, а также теплая непромокаемая куртка на «молнии» с капюшоном, из дорогого спортивного магазина, и бледно-желтые перчатки на шнуровке.
Он был скорее похож на рекламную картинку в «Кантри Лайф», чем на ученика, пришедшего работать в конюшни.
— Мне надо переодеться, — сказал я. — Начнем, как только я освобожусь.
— Хорошо.
Он опять забрался в машину, но в нетерпении из нее выскочил, как только я снова появился в манеже. Кивком головы я пригласил его следовать за собой и направился к Этти, на ходу обдумывая план предстоящего сражения.
Этти была в третьем деннике одной из конюшен и помогала низкорослому конюху седлать кобылу. Когда мы приблизились, она вышла и окинула Алессандро полным изумления взглядом.
— Этти, — сказал я, как бы ставя ее перед свершившимся фактом, — это — Алессандро Ривера. Он подписал контракт и с сегодняшнего дня начинает у нас работать. Какую лошадь мы ему дадим?
Этти откашлялась.
— Он — ученик?
— Да.
— Но у нас нет свободных вакансий, — запротестовала она.
— Он не будет обслуживать двух лошадей. Ему просто необходим опыт верховой езды. Она недоуменно на меня посмотрела.
— Каждый ученик обязан ухаживать за двумя лошадьми.
— Только не этот, — сухо ответил я. — Так кого мы ему дадим?
Этти перестала отвлекаться и углубилась в решение поставленной перед ней задачи.
— Разве что Индиго, — нерешительно сказала она. — Я его уже подседлала.
— Очень хорошо. — Я кивнул. Индиго был неноровистым десятилетним жеребцом, и Этти часто скакала на нем, обучая двухлеток. К тому же она любила сажать на Индиго новичков для обучения классу верховой езды. Я подавил в себе желание проучить Алессандро, дав ему по-настоящему дурноезжую лошадь: не хотелось рисковать дорогой частной собственностью.
— Мисс Крэйг — наш главный конюх, — сказал я Алессандро. — Вы будете выполнять все ее распоряжения.
Он бросил на нее мрачный взгляд, и Этти неуверенно улыбнулась.
— Я сам отведу его к Индиго и покажу конюшни.
— Вы сегодня поедете на Кукушонке-Подкидыше, мистер Нейл, — все еще неуверенно сообщила мне Этти. — Джок его подседлает.
Я показал Алессандро конюшни, инвентарную, столовую и повел его обратно в манеж мимо конторы.
— Я отказываюсь подчиняться женщине, — сказал он.
— Придется.
— Нет.
Тогда прощайте.
Но он не кинулся к своему «Мерседесу». Он шел, не отставая от меня ни на шаг, и зловеще молчал. Когда я открыл дверь в денник, соседний с тем, который недавно принадлежал Лунному Камню, подседланный Индиго терпеливо стоял и ждал, подогнув одну ногу и лениво оглядываясь вокруг.
Алессандро окинул его взглядом от морды до копыт и резко повернулся ко мне, не в силах сдержать свою ярость.
— Я не сяду на клячу. Я требую, чтобы мне дали Архангела.
— Не стоит затачивать карандаш резцом на станке, — ответил я.
— Я справлюсь с любым рысаком на свете. Я очень хорошо езжу верхом.
— Что ж, покажите себя на Индиго, и я дам вам лошадь получше.
Алессандро поджал губы. Я безразлично посмотрел на него, по опыту зная, как это успокаивает людей, горячащихся при торговых сделках, и через несколько мгновений мой взгляд на него подействовал. Он потупил глаза, пожал плечами, отвязал узду и вывел Индиго в манеж. С легкостью вскочив в седло, Алессандро сунул ноги в стремена и подобрал поводья. Движения его были точными и неторопливыми — похоже, он чувствовал себя в родной стихии. Не говоря ни слова, Алессандро пустил лошадь шагом, на ходу укорачивая стремена.
Взглянув на его удаляющуюся спину, я пошел за ним следом, попутно наблюдая за подготовкой к утренней проездке. Собравшись в паддоке, лошади гарцевали по наружной рабочей дорожке, посыпанной песком, в то время как Этти расположилась на траве в центре и занялась распределением наездников, на что у нее обычно уходило минут десять. Работнику конюшен вовсе не обязательно быть мастером верховой езды: каждый наездник должен в худшем случае суметь удержаться в седле, а в лучшем повысить резвостные показатели своего подопечного. Самым неопытным наездникам Этти обычно поручала вываживать лошадей по дорожкам манежа и крайне редко брала их с собой на тренировку.
Я подошел к Этти и заглянул в составленный ею накануне список. Капли дождя стучали по ее длинной ярко-желтой зюйдвестке — вся целиком она чем-то напоминала американского пожарника в миниатюре. Написанные чернилами строчки медленно сливались в одно пятно.
— Гиндж, возьмешь Пуллитцера, — сказала она.
Надувшийся Гиндж молча повиновался. Пуллитцер был куда более слабым скакуном, чем Счастливчик Линдсей, и Гиндж посчитал, что «потерял лицо».
Некоторое время Этти наблюдала за Алессандро. Убедившись, что он, по крайней мере, справляется с Индиго, она бросила на меня вопросительный взгляд, но я быстро отвлек ее, спросив, кому она собирается дать Движение — скакуна, отличавшегося крайне капризным нравом.
Этти огорченно покачала головой.
— Энди, больше некому. Этот жеребец — просто дьявол какой-то. И вся их порода такая. — Она повернулась. — Энди... возьмешь Движение.
Энди, наездник крохотного роста, средних лет, но уже весь в морщинах, был мастером подготовки рысаков, однако, когда много лет назад ему предоставили возможность участвовать в скачках, все его умение неожиданно испарилось. Энди подсадили на Движение, и гнедой двухлетка тут же принялся раздраженно плясать на месте, пытаясь сбросить седока.
Этти пересела на Счастливчика Линдсея, у которого из-за царапины было забинтовано колено и которого решили на всякий случай сегодня не тренировать, а меня посадила на Кукушонка-Подкидыша — пятилетку-гандикапера. Ворота распахнулись, и мы выехали на Пустошь... жеребцы, как всегда, впереди, кобылы — сзади.
Отправляясь на Южное Поле, находящееся рядом с ипподромом, мы свернули направо и проехали шагом мимо других конюшен, расположенных по обе стороны Бэри Роуд. На доске объявлений у Жокей-клуба был вывешен список мест, где сегодня разрешалась тренировка. Мы пересекли шоссе А-11, перекрыв движение тяжелых грузовиков, «дворники» которых нетерпеливо смахивали капли дождя с лобовых стекол, выехали на площадь Святой Марии, обогнули несколько улиц и, следуя течению реки, добрались наконец до Южного Поля. Во всей Англии не было другого такого города, в котором лошадям отводилась бы специальная сеть дорог, закрытая для движения любого вида транспорта.
Кроме нас на Южном Поле сегодня никого не было, и Этти, не теряя времени, распорядилась тут же начать проездку. У обочины дороги, ведущей к ипподрому, стояли, как обычно, две машины. Рядом с машинами виднелись двое мужчин, наблюдавших за нами в бинокли.
— Ни дня не пропустят, — сердито заявила Этти. — Не видать им Архангела как своих ушей.
«Жучки» не опускали биноклей, хотя оставалось неясным, что они надеялись увидеть с расстояния в полмили при такой погоде. Их наняли не букмекеры, а репортеры, которым необходимо было заполнить газетные колонки отчетами о предстоящих скачках. Я подумал, что чем позже они заметят Алессандро, тем лучше.
У молодого Риверы была неплохая посадка и твердая рука. Он прекрасно справлялся с Индиго, хотя это еще ни о чем не говорило — жеребец был стар и покладист.
— Эй, вы, — крикнула ему Этти, повелительно взмахнув хлыстом, — подойдите сюда! — Соскользнув с седла Счастливчика Линдсея, она спросила:
— Как его зовут?
— Алессандро.
— Алесс... слишком длинно. Индиго остановился рядом с нами.
— Послушайте, Алекс, — сказала она. — Прыгайте вниз и подержите мою лошадь.
Я подумал, что он не выдержит. По его побелевшему от гнева лицу было видно, что никто не имеет права называть его Алексом и никто, ну просто никто не может ему приказывать. И в особенности — женщина.
Он увидел, что я наблюдаю за ним, и мгновенно с его лица исчезло всякое выражение, как будто по нему провели губкой. Одним движением Алессандро освободил сапоги из стремян, перекинул ногу через холку и в следующую секунду очутился на земле. Взяв поводья Счастливчика Линдсея, которые протянула ему Этти, он передал ей Индиго. Она удлинила кожаные ремешки стремян, вскочила в седло и молча погнала на разминку шестерых двухлеток.
Алессандро произнес голосом, похожим на урчание вулкана:
— Я не намерен больше выполнять распоряжения этой женщины.
— Не будьте дураком, — сказал я.
Он поднял лицо и посмотрел мне в глаза. Дождь насквозь пропитал его черные волосы, и они мелкими кудряшками облепили его голову. Глядя на высокомерный нос, скошенный назад череп и неожиданную прическу, можно было подумать, что передо мной — ожившая римская статуя.
— Не смейте так со мной разговаривать. Со мной никто так не разговаривает.
Кукушонок-Подкидыш терпеливо стоял, прядая ушами и посматривая на чаек, пролетавших над Пустошью.
— Вы находитесь здесь только потому, что сами этого захотели, — сказал я. — Вас никто не приглашал, и, если вы нас покинете, никто не будет плакать. Но пока вы здесь, вам придется выполнять все распоряжения мисс Крэйг и мои тоже, и вы будете это делать без возражений. Вам ясно?
— Мой отец не позволит так со мной обращаться. — Он был вне себя от ярости.
— Ваш отец, — холодно ответил я, — должно быть, счастлив иметь сына, который все время прячется за его спину.
— Вы пожалеете, — с бешенством в голосе пригрозил он.
Я пожал плечами.
— Ваш отец сказал, что я должен дать вам на скачки хороших лошадей. Он почему-то забыл упомянуть, что мне придется к тому же молиться на капризного оловянного божка.
— Я скажу ему...
— Говорите все, что угодно. Но чем больше вы будете жаловаться, тем хуже я буду о вас думать.
— Мне все равно, что вы обо мне думаете.
— Лжец, — решительно заявил я. Алессандро уставился на меня, поджав губы, потом резко отвернулся, отвел Счастливчика Линдсея на десять шагов в сторону и остановился, наблюдая, как Этти тренирует молодняк, прогоняя его переменным аллюром. Каждая линия хрупкого тела Алессандро говорила об оскорбленном величии и пламенном негодовании, и мне пришло в голову, что отец его действительно может решить, что я слишком много себе позволяю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Голова у тебя, конечно, насквозь деревянная, — заметила она, — но тело такое же уязвимое, как у всех.
Я удивленно посмотрел на нее, перестав жевать. Она сморщила нос.
— Когда-то я считала тебя человеком загадочным, способным взволновать женскую душу.
— Спасибо.
— А сейчас ты волнуешь меня не больше, чем старые домашние тапочки.
— Как мило, — пробормотал я.
— Мне казалось, что ты волшебник, способный одним мановением руки избавить от банкротства кого угодно... а теперь выяснилось, что никакое это не волшебство, а самый обычный здравый смысл...
— Я ужасно скучный, — согласился я, запивая крошки хлебца остатками кофе.
— Я тебя знаю, как облупленного, — сказала она. — С головы до пят. Эти синяки... — Внезапно она задрожала, хотя в кухне было тепло.
— Джилли, — заявил я прокурорским тоном. — Ты страдаешь от интуиции. — И тем самым выдал себя с головой.
— Нет... от знания, — ответила она. — Побереги себя.
— Ну, конечно.
— Ведь если с тобой что-то случится, — серьезно объяснила она, — где еще я найду квартиру на первом этаже с таким удобным винным погребом?
Глава 5
Когда я вернулся в Ньюмаркет, с неба накрапывал мелкий дождь. Утро было холодным и мокрым, и в довершение ко всему у подъезда стоял белый «Мерседес».
За рулем сидел шофер в форме. Непреклонный молодой Алессандро расположился на заднем сиденье. Когда я остановил машину неподалеку, он, не дожидаясь, пока я заглушу мотор, выскочил из своего «Мерседеса».
— Где вы были? — требовательно спросил он, глядя на капот моего светло-серого «Дженсена».
— А вы? — в тон ответил я и нарвался на один из тех уничтожающих взглядов, по которым он был большим специалистом.
— Я приехал тренироваться, — свирепо заявил он.
— Это заметно.
На нем были сверкающие глянцем коричневые сапоги и прекрасно сшитые брюки для верховой езды, а также теплая непромокаемая куртка на «молнии» с капюшоном, из дорогого спортивного магазина, и бледно-желтые перчатки на шнуровке.
Он был скорее похож на рекламную картинку в «Кантри Лайф», чем на ученика, пришедшего работать в конюшни.
— Мне надо переодеться, — сказал я. — Начнем, как только я освобожусь.
— Хорошо.
Он опять забрался в машину, но в нетерпении из нее выскочил, как только я снова появился в манеже. Кивком головы я пригласил его следовать за собой и направился к Этти, на ходу обдумывая план предстоящего сражения.
Этти была в третьем деннике одной из конюшен и помогала низкорослому конюху седлать кобылу. Когда мы приблизились, она вышла и окинула Алессандро полным изумления взглядом.
— Этти, — сказал я, как бы ставя ее перед свершившимся фактом, — это — Алессандро Ривера. Он подписал контракт и с сегодняшнего дня начинает у нас работать. Какую лошадь мы ему дадим?
Этти откашлялась.
— Он — ученик?
— Да.
— Но у нас нет свободных вакансий, — запротестовала она.
— Он не будет обслуживать двух лошадей. Ему просто необходим опыт верховой езды. Она недоуменно на меня посмотрела.
— Каждый ученик обязан ухаживать за двумя лошадьми.
— Только не этот, — сухо ответил я. — Так кого мы ему дадим?
Этти перестала отвлекаться и углубилась в решение поставленной перед ней задачи.
— Разве что Индиго, — нерешительно сказала она. — Я его уже подседлала.
— Очень хорошо. — Я кивнул. Индиго был неноровистым десятилетним жеребцом, и Этти часто скакала на нем, обучая двухлеток. К тому же она любила сажать на Индиго новичков для обучения классу верховой езды. Я подавил в себе желание проучить Алессандро, дав ему по-настоящему дурноезжую лошадь: не хотелось рисковать дорогой частной собственностью.
— Мисс Крэйг — наш главный конюх, — сказал я Алессандро. — Вы будете выполнять все ее распоряжения.
Он бросил на нее мрачный взгляд, и Этти неуверенно улыбнулась.
— Я сам отведу его к Индиго и покажу конюшни.
— Вы сегодня поедете на Кукушонке-Подкидыше, мистер Нейл, — все еще неуверенно сообщила мне Этти. — Джок его подседлает.
Я показал Алессандро конюшни, инвентарную, столовую и повел его обратно в манеж мимо конторы.
— Я отказываюсь подчиняться женщине, — сказал он.
— Придется.
— Нет.
Тогда прощайте.
Но он не кинулся к своему «Мерседесу». Он шел, не отставая от меня ни на шаг, и зловеще молчал. Когда я открыл дверь в денник, соседний с тем, который недавно принадлежал Лунному Камню, подседланный Индиго терпеливо стоял и ждал, подогнув одну ногу и лениво оглядываясь вокруг.
Алессандро окинул его взглядом от морды до копыт и резко повернулся ко мне, не в силах сдержать свою ярость.
— Я не сяду на клячу. Я требую, чтобы мне дали Архангела.
— Не стоит затачивать карандаш резцом на станке, — ответил я.
— Я справлюсь с любым рысаком на свете. Я очень хорошо езжу верхом.
— Что ж, покажите себя на Индиго, и я дам вам лошадь получше.
Алессандро поджал губы. Я безразлично посмотрел на него, по опыту зная, как это успокаивает людей, горячащихся при торговых сделках, и через несколько мгновений мой взгляд на него подействовал. Он потупил глаза, пожал плечами, отвязал узду и вывел Индиго в манеж. С легкостью вскочив в седло, Алессандро сунул ноги в стремена и подобрал поводья. Движения его были точными и неторопливыми — похоже, он чувствовал себя в родной стихии. Не говоря ни слова, Алессандро пустил лошадь шагом, на ходу укорачивая стремена.
Взглянув на его удаляющуюся спину, я пошел за ним следом, попутно наблюдая за подготовкой к утренней проездке. Собравшись в паддоке, лошади гарцевали по наружной рабочей дорожке, посыпанной песком, в то время как Этти расположилась на траве в центре и занялась распределением наездников, на что у нее обычно уходило минут десять. Работнику конюшен вовсе не обязательно быть мастером верховой езды: каждый наездник должен в худшем случае суметь удержаться в седле, а в лучшем повысить резвостные показатели своего подопечного. Самым неопытным наездникам Этти обычно поручала вываживать лошадей по дорожкам манежа и крайне редко брала их с собой на тренировку.
Я подошел к Этти и заглянул в составленный ею накануне список. Капли дождя стучали по ее длинной ярко-желтой зюйдвестке — вся целиком она чем-то напоминала американского пожарника в миниатюре. Написанные чернилами строчки медленно сливались в одно пятно.
— Гиндж, возьмешь Пуллитцера, — сказала она.
Надувшийся Гиндж молча повиновался. Пуллитцер был куда более слабым скакуном, чем Счастливчик Линдсей, и Гиндж посчитал, что «потерял лицо».
Некоторое время Этти наблюдала за Алессандро. Убедившись, что он, по крайней мере, справляется с Индиго, она бросила на меня вопросительный взгляд, но я быстро отвлек ее, спросив, кому она собирается дать Движение — скакуна, отличавшегося крайне капризным нравом.
Этти огорченно покачала головой.
— Энди, больше некому. Этот жеребец — просто дьявол какой-то. И вся их порода такая. — Она повернулась. — Энди... возьмешь Движение.
Энди, наездник крохотного роста, средних лет, но уже весь в морщинах, был мастером подготовки рысаков, однако, когда много лет назад ему предоставили возможность участвовать в скачках, все его умение неожиданно испарилось. Энди подсадили на Движение, и гнедой двухлетка тут же принялся раздраженно плясать на месте, пытаясь сбросить седока.
Этти пересела на Счастливчика Линдсея, у которого из-за царапины было забинтовано колено и которого решили на всякий случай сегодня не тренировать, а меня посадила на Кукушонка-Подкидыша — пятилетку-гандикапера. Ворота распахнулись, и мы выехали на Пустошь... жеребцы, как всегда, впереди, кобылы — сзади.
Отправляясь на Южное Поле, находящееся рядом с ипподромом, мы свернули направо и проехали шагом мимо других конюшен, расположенных по обе стороны Бэри Роуд. На доске объявлений у Жокей-клуба был вывешен список мест, где сегодня разрешалась тренировка. Мы пересекли шоссе А-11, перекрыв движение тяжелых грузовиков, «дворники» которых нетерпеливо смахивали капли дождя с лобовых стекол, выехали на площадь Святой Марии, обогнули несколько улиц и, следуя течению реки, добрались наконец до Южного Поля. Во всей Англии не было другого такого города, в котором лошадям отводилась бы специальная сеть дорог, закрытая для движения любого вида транспорта.
Кроме нас на Южном Поле сегодня никого не было, и Этти, не теряя времени, распорядилась тут же начать проездку. У обочины дороги, ведущей к ипподрому, стояли, как обычно, две машины. Рядом с машинами виднелись двое мужчин, наблюдавших за нами в бинокли.
— Ни дня не пропустят, — сердито заявила Этти. — Не видать им Архангела как своих ушей.
«Жучки» не опускали биноклей, хотя оставалось неясным, что они надеялись увидеть с расстояния в полмили при такой погоде. Их наняли не букмекеры, а репортеры, которым необходимо было заполнить газетные колонки отчетами о предстоящих скачках. Я подумал, что чем позже они заметят Алессандро, тем лучше.
У молодого Риверы была неплохая посадка и твердая рука. Он прекрасно справлялся с Индиго, хотя это еще ни о чем не говорило — жеребец был стар и покладист.
— Эй, вы, — крикнула ему Этти, повелительно взмахнув хлыстом, — подойдите сюда! — Соскользнув с седла Счастливчика Линдсея, она спросила:
— Как его зовут?
— Алессандро.
— Алесс... слишком длинно. Индиго остановился рядом с нами.
— Послушайте, Алекс, — сказала она. — Прыгайте вниз и подержите мою лошадь.
Я подумал, что он не выдержит. По его побелевшему от гнева лицу было видно, что никто не имеет права называть его Алексом и никто, ну просто никто не может ему приказывать. И в особенности — женщина.
Он увидел, что я наблюдаю за ним, и мгновенно с его лица исчезло всякое выражение, как будто по нему провели губкой. Одним движением Алессандро освободил сапоги из стремян, перекинул ногу через холку и в следующую секунду очутился на земле. Взяв поводья Счастливчика Линдсея, которые протянула ему Этти, он передал ей Индиго. Она удлинила кожаные ремешки стремян, вскочила в седло и молча погнала на разминку шестерых двухлеток.
Алессандро произнес голосом, похожим на урчание вулкана:
— Я не намерен больше выполнять распоряжения этой женщины.
— Не будьте дураком, — сказал я.
Он поднял лицо и посмотрел мне в глаза. Дождь насквозь пропитал его черные волосы, и они мелкими кудряшками облепили его голову. Глядя на высокомерный нос, скошенный назад череп и неожиданную прическу, можно было подумать, что передо мной — ожившая римская статуя.
— Не смейте так со мной разговаривать. Со мной никто так не разговаривает.
Кукушонок-Подкидыш терпеливо стоял, прядая ушами и посматривая на чаек, пролетавших над Пустошью.
— Вы находитесь здесь только потому, что сами этого захотели, — сказал я. — Вас никто не приглашал, и, если вы нас покинете, никто не будет плакать. Но пока вы здесь, вам придется выполнять все распоряжения мисс Крэйг и мои тоже, и вы будете это делать без возражений. Вам ясно?
— Мой отец не позволит так со мной обращаться. — Он был вне себя от ярости.
— Ваш отец, — холодно ответил я, — должно быть, счастлив иметь сына, который все время прячется за его спину.
— Вы пожалеете, — с бешенством в голосе пригрозил он.
Я пожал плечами.
— Ваш отец сказал, что я должен дать вам на скачки хороших лошадей. Он почему-то забыл упомянуть, что мне придется к тому же молиться на капризного оловянного божка.
— Я скажу ему...
— Говорите все, что угодно. Но чем больше вы будете жаловаться, тем хуже я буду о вас думать.
— Мне все равно, что вы обо мне думаете.
— Лжец, — решительно заявил я. Алессандро уставился на меня, поджав губы, потом резко отвернулся, отвел Счастливчика Линдсея на десять шагов в сторону и остановился, наблюдая, как Этти тренирует молодняк, прогоняя его переменным аллюром. Каждая линия хрупкого тела Алессандро говорила об оскорбленном величии и пламенном негодовании, и мне пришло в голову, что отец его действительно может решить, что я слишком много себе позволяю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28