— Верно, не могло. — Тобиас помолчал. — Никто, кажется, уже давно не видел кубка. Что касается двух других вопросов... Я рассказал все сэру Айвэну недели две или чуть больше тому назад... Разговор происходил в его лондонском доме... Так вот — я сказал, что завод неплатежеспособен, и объяснил почему. Он просил меня прикрыть дело и никому ничего не говорить. Кворн уже сбежал — за несколько дней до нашей встречи с сэром Айвэном. Во всяком случае, так утверждали секретари правления завода. Сердечный приступ у сэра Айвэна случился под вечер того же дня. После этого я ни от кого не мог получить никаких инструкций, пока не появился ты. Финансовое положение завода тем временем, пока сэр Айвэн был в больнице, стало еще хуже, потому что никто, кроме него, не мог принимать окончательных решений, а сам он был не в состоянии переговорить со мной. Но банк уже не мог больше ждать. — А что же Десмонд Финч?
— Он? — спросил Тобиас. — Я уже говорил тебе, что Десмонд Финч — хороший лейтенант, но ему необходим генерал, который указывал бы, что делать. Сейчас-то Финч может сколько угодно заявлять, что несет ответственность за дела завода, но без миссис Бенчмарк, подталкивающей его сзади, он до сих пор делал бы то же самое, что и в течение последних двух недель, которые убедили меня в том, что Финч не способен действовать в отсутствие сэра Айвэна.
Все, что говорил мне Тобиас, соответствовало действительности.
— Маргарет Морден говорит, что мне не надо приходить в понедельник на встречу директоров, — сказал я.
— Она права, не надо. Пожалуй, так будет лучше. Она сама убедит их, если только их вообще можно убедить.
— Я просил ее посетить скачки.
— Скачки? Ах да! «Золотой кубок короля Альфреда». Но трофея-то нет.
— Победителю всякий раз вручают лишь позолоченную копию, настоящего кубка ему никогда не дают.
— Увы, жизнь полна разочарований, — вздохнул Тобиас.
* * *
Когда я подошел к дому в Кресчент-парке, доктор Кейт Роббистон как раз выходил оттуда, и разговор между нами произошел на ступеньках лестницы, а моя мать в это время держала дверь открытой и улыбалась, ожидая, пока я войду. — Привет, — бодро поздоровался со мной доктор, крепко пожав руку. — Как дела?
— У меня кончились таблетки, которые вы дали мне.
— Кончились, говорите? Хотите еще?
— Да, был бы вам весьма признателен.
Он сразу же протянул мне новый маленький пакетик. У него, похоже, был неистощимый запас.
— Когда произошла эта ваша встреча с ворами? — спросил доктор.
— Позавчера, — ответил я и почувствовал, что с тех пор прошло как будто целых десять дней. — Как Айвэн?
Доктор взглянул на мою мать и, несомненно, в расчете на то, что она услышит его, кратко отчеканил:
— Ему необходим отдых. — Потом, быстро переведя взгляд на меня, продолжил: — Может быть, вы, именно вы, сильный молодой человек, сумеете убедить его в этом. Я дал ему сильнодействующие успокоительные средства. Больному необходимо как следует выспаться. А теперь позвольте пожелать вам всего самого лучшего. — Доктор Роббистон взмахнул рукой, прощаясь, и умчался. Жизнь заставляла его вечно спешить.
— Что он имел в виду, говоря об отдыхе? — спросил я мать, обнимая ее и входя следом за нею в дом.
Мать вздохнула:
— Пэтси здесь, и Сэртис тоже.
Сэртис — муж Пэтси. Его родители, книжные черви, дали сыну такое имя в честь великого сказочника девятнадцатого века. Сэртис Бенчмарк обладал способностью с тупой настойчивостью оказывать людям медвежью услугу — и в этом был схож со своей женой. Меня он видел ее глазами. Его собственные, даже когда он улыбался, оставались тусклыми.
Мать и я, поднимаясь вверх по лестнице, услышали из кабинета Айвэна голос Пэтси:
— Я настаиваю, отец, чтобы его здесь не было. Айвэн ответил ей так тихо, что мы не разобрали слов.
Сопровождаемый матерью, я вошел в кабинет Айвэна.
Мое появление вызвало у Пэтси раздражение, которое нетрудно было предвидеть. Пэтси была рослая, худая и поражала своей красотой, особенно когда хотела кого-нибудь очаровать. Многие, услышав от нее «дарлинг», таяли и млели. И только те, кто хорошо знал ее, оставались осторожными, не исключая и Сэртиса.
— Я сказала отцу, — с места в карьер обратилась Пэтси ко мне, — что он должен аннулировать этот необдуманный документ о предоставлении тебе полномочий действовать от его имени.
Я не стал возражать и со всем возможным миролюбием сказал:
— Сэр Айвэн волен, разумеется, поступать, как ему будет угодно.
Отчим, одетый в свой всегдашний темно-красный халат, сидел в кресле за письменным столом. Меня встревожила бледность и вялость Айвэна. Ему уже закапали болеутоляющие капли в глаза. Я подошел к нему и предложил с моей помощью спуститься вниз и лечь в постель.
— Оставьте отца в покое, — резко произнесла Пэтси. — Для этого у него есть фельдшер.
Айвэн, однако, оперся на мою руку и с трудом встал на ноги. За прошедшие сутки ему стало хуже, подумал я. — Пойду лягу, — как-то нерешительно сказал он. — Неплохая мысль.
Он позволил мне отвести его в спальню. Пэтси и Сэртис чуть ли не силой пытались помешать мне, но остановить не сумели. После тех четверых громил Бенчмарки не были для меня серьезными противниками, и у них хватило ума понять, что не стоит заходить слишком далеко.
Когда я проходил мимо Сэртиса, он злобно прошипел мне вслед:
— Ничего, в следующий раз ты у нас завизжишь! У моей матери от удивления широко открылись глаза, а Пэтси резко обернулась к своему мужу и так презрительно взглянула на него, что Сэртис буквально съежился.
— Держи свой дурацкий язык за зубами! — дрожа от злости, сказала Пэтси.
Я и мать ввели Айвэна в его спальню и помогли ему снять халат и лечь в постель. Айвэн облегченно вздохнул и закрыл глаза, повторяя: «Вивьен... Вивьен...»
— Я здесь, — отозвалась мать, погладив Айвэна по руке. — Постарайся уснуть, мой милый.
Лекарство оказало свое действие, и вскоре дыхание Айвэна стало ровным, каким оно бывает у спящих. Мы с матерью на цыпочках вышли из спальни и вернулись в кабинет. Пэтси с мужем уже успели уйти.
— Что имел в виду Сэртис? — спросила меня мать. — Что означают эти слова: «В следующий раз ты у нас завизжишь?»
— Наверное, какую-то угрозу.
— Да, он не шутил. — Мать казалась взволнованной и растерянной. — Есть в Сэртисе что-то такое... Ах, дорогой мой, что-то ненормальное.
— Ма, — сказал я, придавая себе беспечный вид, — нормальных людей почти не бывает. Начни хотя бы с собственного сына.
Ее беспокойство нашло отдушину в смехе и сменилось заметной радостью, когда я позвонил из кабинета Айвэна Джеду Парлэйну и сказал, что задержусь на юге еще на двадцать четыре часа.
— Я приеду завтрашним ночным поездом, — сказал я Джеду. — Боюсь, что он прибывает в Далвинни в четверть восьмого утра. Да еще будет суббота.
Джед слабо запротестовал:
— Роберт хочет, чтобы ты вернулся сюда как можно скорее.
— Скажи ему, что я задерживаюсь по просьбе матери.
— Полиция уже действует вовсю.
— Очень плохо. Понимаю тебя, Джед.
Эдна приготовила в тот день отличный обед, и мы с матерью отдали должное ее кулинарному искусству. Потом был приятный, мирный вечер. Я сидел в гостиной у матери, и мы почти все время молчали. Не хотелось нарушать царящего вокруг нас покоя. Правда, я сказал матери, что виделся с Эмили, но как бы между прочим.
— Да? — без особого интереса спросила мать. — Как она там?
— Хорошо. Очень занята. Спрашивала об Айвэне.
— Да, она звонила. Очень любезно с ее стороны. Я не мог не улыбнуться. Реакция матери на мой уход от жены была, как всегда, спокойной, беспристрастной и объективной. Мать считала, что это наше личное дело. Она все понимала, думал я. Единственное, что я тогда услышал от нее, так это фразу, что одинокие люди все равно никогда не бывают одни. Неожиданное замечание, которое она сама не могла бы, наверное, объяснить, но моя мать давно уже свыклась со стремлением своего сына к уединению. Я хотел — и не мог — подавить в себе это стремление.
* * *
Утром, когда все еще крепко спали, мы с Айвэном долго беседовали между собой.
Он выглядел лучше, чем накануне. Исчезла вчерашняя бледность. Айвэн казался приободрившимся, и ум его был ясен.
Я подробно рассказывал ему обо всем, что узнал и сделал за последние два дня. Айвэну пришлось смириться с масштабом ограбления пивоваренного завода, и он одобрил мою встречу с Маргарет Морден. Наверное, он надеялся на нее, как капитан тонущего судна надеется на спасательную шлюпку.
— Это моя вина, что дело обернулось так скверно, — вздохнул Айвэн. — Но, знаешь, я ни за что не поверил бы, что Норман Кворн способен на такое. Я знал его много лет, из скромного бухгалтера сделал финансовым директором, ввел в правление... доверял ему. Я отмахивался от того, что говорил мне Тобиас Толлрайт. А теперь я потерял веру в самого себя.
— Такое часто случается, — сказал я, чтобы хоть как-то утешить Айвэна.
Он горестно кивнул мне:
— Как говорится, доверяй, но проверяй. Но Норман... как он мог!
Айвэна огорчало не столько финансовое бедствие завода, сколько крушение его собственной веры в людей. Предательство пережить труднее, чем материальные потери. Ничто не причиняло Айвэну такой боли, как сознание, что его предал человек, которому он безоговорочно верил. — Я хочу, — проникновенно сказал Айвэн, — чтобы ты возглавил завод. Ты мог бы, у тебя получилось бы, я никогда не сомневался в этом. Когда ты женился на молодой, энергичной и привлекательной женщине, я надеялся, что образ твоих мыслей изменится и мы с тобой будем действовать сообща. Как бы это было хорошо! Ты мог бы жить в Ламборне, где у нее конюшни, и управлять заводом в Вонтидже, всего в семи милях оттуда. Большинство молодых людей с радостью ухватились бы за такую возможность. Но нет, ты не такой, как все. Ты хочешь жить по-своему и заниматься живописью. — Тон Айвэна не был презрительным. Просто он считал, что мое занятие живописью — блажь. — Твоя мать, кажется, понимает тебя. Она говорит, что горный туман в клетке не удержать.
— Очень жаль, — невпопад сказал я. Мне были понятны преимущества того, что предлагал мне Айвэн. Я и сам не знал, почему не могу согласиться на это.
Переменив тему разговора, я сказал отчиму о том, что просил миссис Маргарет Морден уговорить кредиторов не ставить крест на Челтенхемских скачках, убедить их, что семнадцатые состязания на «Золотой кубок короля Альфреда» могли бы подкрепить веру людей в пивоваренный завод и помочь увеличению объема продажи продукции, а это принесло бы заводу выручку, которая только и способна спасти положение.
Айвэн улыбнулся:
— Сам дьявол был бы рад иметь тебя союзником.
— Но я говорю лишь то, что есть на самом деле.
— Как бы я хотел, чтобы ты был моим сыном, — вдруг сказал он.
От этих слов я на некоторое время растерялся и не знал, что сказать Айвэну, а он, казалось, и сам удивился такому признанию, но в то же время не собирался от него отказываться. Наше молчание затянулось.
Первым нарушил его я, как бы на всякий случай сказав:
— Гольден-Мальт...
— Да. — Взгляд Айвэна остановился на моем лице и сделался острым. — Ты спрятал его?
— А вы хотели, чтобы я сделал это?
— Конечно, хотел. Я надеялся, что ты сумеешь, однако...
— Однако, — продолжил я за Айвэна, когда он замолк, — вы член Жокейского Клуба и не можете позволить себе быть нечестным, а кредиторы могут захотеть включить Гольден-Мальта в имущество несостоятельного должника и продать его. Я похитил его из конюшни Эмили, но ни одна даже опытная ищейка не найдет его, и если он должен исчезнуть больше, чем на неделю, я сумею перевести его в другое место.
— Где он сейчас?
— Вам лучше не знать этого, чтобы ненароком не проговориться.
— А кто знает о его местонахождении, кроме тебя?
— В настоящее время только Эмили. Если я переведу его в другое место, это будет для нее прикрытием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48