Никому не устраивают таких смертельных ловушек просто так. Я должен знать, почему. Я покачал головой. Говорить по-прежнему было мукой. “Если Джереми умрет, — подумал я, — то я расскажу ему. Иначе — нет”.
Откуда я так быстро узнал, что там газ? Клэр сказала, что я среагировал мгновенно. Почему?
— Сульфид натрия... использовался в фотолабораториях. Иногда до сих пор используется... но не так много... из-за запаха. Я не держал его у себя. Это... не мой.
— Это газ? — озадаченно спросил он.
— Нет. Продается в виде порошка. Очень ядовит. Входит в комплект для тонирования в оттенок сепии. Такой производит “Кодак”. Называется Т-7 А... мне кажется.
— Но вы-то знали, что это газ.
— Из-за Джереми... Он упал в обморок. И я вдохнул... почувствовал себя... плохо. Можно получить газ... с помощью сульфида натрия... я просто понял, что это газ... не знаю как... я просто понял.
— Как делают сероводород из кристаллов сульфида натрия?
— Не знаю.
Он настаивая, чтобы я ответил, но я и правда не знал. “А теперь, сэр, — сказал он, — поговорим о ваших синяках. Вам явно плохо, вы слабы. Да и лицо ваше... вы уверены, сэр, что это результат падения с лошади?” Поскольку ему кажется, должен он заявить, что это больше похоже на следствие жестокого избиении. В свое время он повидал такое.
— Падение, — ответил я.
Инспектор спросил Гарольда, который хотя и выглядел озабоченным, но ответил без обиняков:
— Плохое падение, инспектор. По нему лошади прошлись. Если вам нужны свидетели... ну, тысяч шесть народу видело.
Инспектор пожал плечами, но было ясно, что он не верит. “Может, — подумал я, — чутье подсказывает ему, что я кое в чем соврал”. Когда он ушел, Гарольд сказал:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь Ведь когда мы расстались, у тебя с лицом было все в порядке, разве не так?
— Когда-нибудь я расскажу тебе, — пробормотал я.
Он обратился к Клэр:
— Что тут произошло?
Однако она тоже устало покачала головой и ответила, что ничего не знает, ничего не понимает и чувствует себя ужасно. Жена Гарольда нас обласкала, накормила, устроила нам постель.
В полночь Джереми был еще жив.
* * *
Спустя несколько мучительных часов Гарольд пришел в маленькую комнатку, где я сидел на кровати. Я сидел потому, что так мне было легче дышать, и потому, что я не мог спать, и потому, что у меня все ужасно болело. Он сказал, что моя юная леди уехала в Лондон на работу и позвонит мне вечером. Полиция жаждет меня видеть. А Джереми? Джереми еще жив, по-прежнему без сознания, по-прежнему в критическом состоянии.
Весь день был хуже некуда.
Полицейские побывали у меня в коттедже, видимо, открыв окна и двери, чтобы вытянуло газ, а теперь инспектор явился в дом к Гарольду, чтобы доложить о результатах.
Мы сидели в кабинете Гарольда. При свете дня стало видно, что инспектор — моложавый блондин с умными глазами и с привычкой хрустеть пальцами. По мне, он не был похож на вчерашнего инспектора, разве что недоброжелательный вид остался прежним.
— На кране в вашей проявочной был фильтр для воды, — сказал он. — Для чего вы его используете?
— Вся вода для фотографий, — сказал я, — должна быть чистой.
Самые большие опухоли вокруг моих глаз и рта начали опадать. Я уже лучше видел и говорил — хоть какое-то облегчение.
— Ваш фильтр, — сказал инспектор, — и был генератором сероводорода.
— Быть не может.
— Почему бы и нет?
— Ну... я же всегда им пользовался. Он же только для смягчения воды. Его восстанавливают с помощью соли... как и все смягчители.
Он смерил меня долгим задумчивым взглядом. Затем он исчез на час и вернулся с коробкой и молодым человеком в джинсах и свитере.
— Итак, сэр, — сказал инспектор с заученной протокольной вежливостью подозрительного копа, — это ваш фильтр?
Он открыл коробку и показал мне содержимое. Фильтр фирмы “Дерст” с привинченной к его верхней части короткой резиновой трубкой, которую обычно подсоединяют к крану.
— Похоже, — сказал я. — Похоже на то. А что с ним не так? Он же не может выделять газ.
Инспектор дал знак молодому человеку, который вынул из кармана пару резиновых перчаток и натянул их. Затем он взял фильтр — черный пластиковый шар величиной с грейпфрут с четким делением на верхнюю и нижнюю части и отвинтил верхнюю часть.
— Внутри, — сказал он, — обычно находится фильтрующий картридж. Но, как вы видите, с этим конкретным фильтром дело обстоит по-другому. Здесь внутри находятся два контейнера, один над другим. Сейчас они оба пусты, но вот этот, нижний, содержал кристаллы сульфида натрия, а вот этот, — он выдержал паузу с прирожденным актерским чувством, — верхний, содержал серную кислоту. Наверняка здесь была какая-то мембрана, разделявшая содержимое обоих контейнеров... но, когда открыли кран, вода под давлением прорвала или растворила мембрану, и два реактива смешались. Серная кислота и сульфид натрия, перемешиваемые водой, — очень эффективный генератор сероводорода. Он будет продолжать выделять газ, даже если отключить воду. Предположительно, воду включил мистер Фолк.
Повисло долгое, многозначительное, гнетущее молчание.
— Итак, вы видите, сэр, — сказал инспектор, — это никоим образом не несчастный случай.
— Нет, — тупо ответил я. — Но я не понимаю... честно не понимаю... кто мог засунуть туда такую штуку... ведь нужно было знать, каким я пользуюсь фильтром, разве не так?
— И в первую очередь, что у вас вообще есть фильтр.
— Все, у кого есть проявочная, пользуются хоть каким-нибудь фильтром.
Опять молчание. Казалось, они ждут моего рассказа, но я не знал, что им сказать. Это не мог быть ден Релган... зачем ему утруждать себя и устанавливать такое устройство, когда пара лишних пинков могла меня запросто прикончить. Это не мог быть и Элджин Йаксли — у него времени не было. Это не мог быть никто из остальных, кому Джордж Миллес писал письма. У двух была старая история, давно прошедшая и забытая. Один все еще был у дел, но я ничего ему не сделал и вообще не говорил ему о том, что письмо существует. Это ни в коем разе не мог быть он. Он наверняка не стал бы убивать меня.
Что оставляло мне одно, самое неприятное объяснение — кто-то думал, что у меня есть нечто, чего у меня не было. Кто-то, знающий, что я унаследовал шантажирующие документы Джорджа Миллеса... и что я использовал некоторые из них... И этот кто-то желал помешать мне использовать еще какие-либо из них.
У Джорджа Миллеса в той коробке было определенно больше, чем я получил. Сейчас у меня не было сигаретной обертки, на которой Дана ден Релган написала свой список наркотиков. И у меня не было... чего еще у меня не было?
— Итак, сэр, — сказал инспектор.
— Никто не был у меня в коттедже с тех пор, как я пользовался проявочной в среду. Только моя соседка и налоговый чиновник.
Я замолчал.
— Что за налоговый чиновник? — прямо-таки вцепились они в меня.
— Спросите у миссис Джексон, — ответил я.
Они сказали, что спросят.
— Она говорит, что он ничего не трогал.
— Но он мог видеть, какой тип фильтра...
— Это мой фильтр? — спросил я. — Выглядит вроде бы так.
— Возможно, — сказал молодой человек. — Но он должен был бы видеть его прежде. Оценить размеры. Затем он вернулся и... по моим подсчетам, на то, чтобы вынуть картридж из фильтра и заменить его пакетиками с реактивами, ушло бы не более тридцати секунд. Очень чистая работа.
— Джереми будет жить? — спросил я.
Молодой человек пожал плечами.
— Я химик, не врач.
Через некоторое время они ушли и забрали фильтр.
Я позвонил в больницу.
Никаких изменений.
* * *
Днем я поехал в больницу. Машину вела жена Гарольда, которая заявила, что я сам это делать не в состоянии.
Джереми я не видел. Я видел его родителей. Они были слишком вне себя от волнения, слишком обеспокоены, чтобы гневаться. “Вы не виноваты”, — говорили они, хотя я подумал, что позже они так считать не будут. Джереми был жив благодаря дыхательному аппарату. Дыхание его было парализовано. Сердце билось. Мозг был жив.
Его мать плакала.
— Не беспокойся так, — сказала жена Гарольда по дороге домой. — Он поправится.
Она уговорила знакомую дежурную медсестру наложить мне на лицо несколько швов. Из-за этого лицо стянуло хуже, чем прежде.
— Если он умрет...
— Не умрет, — сказала жена Гарольда.
Инспектор позвонил сказать мне, что я могу вернуться в коттедж, но что в проявочную мне заходить нельзя — полиция ее опечатала.
Я медленно обошел дом. Мне ничуть не полегчало. Физически разбитый, морально раздавленный, виноватый по уши.
Повсюду были следы полицейских розысков. “Чего уж удивляться”, — подумал я. Они не нашли те несколько снимков писем Джорджа Миллеса — они были у меня в машине. Они оставили в ящике кухонного стола коробку с пустыми с виду негативами.
Коробка...
Я открыл ее. Помимо тех загадок, которые я уже разгадал, оставалась еще одна, нерешенная.
Черный конверт с куском чистого пластика и двумя неиспользованными листами писчей бумаги.
“Может, — подумал я, — может, именно из-за них мне устроили эту западню с газом?..”
Но что... что же это?
Пусть это и не принесет добра, но я должен выяснить... и поскорее, прежде чем кто-нибудь устроит мне другую западню — и не промахнется.
Глава 18
Я снова попросил приюта у жены Гарольда и утром еще раз позвонил в Суиндонскую больницу.
Джереми жив. Изменений нет.
Я в мрачнейшей депрессии сидел на кухне у Гарольда и пил кофе.
Гарольд в сотый раз снял трубку, отвечая на очередной этим утром звонок, и протянул ее мне.
— На сей раз это не хозяина, — сказал он. — Это тебя.
Звонил отец Джереми. Мне стало нехорошо.
— Он хочет, чтобы вы знали... он очнулся.
— О...
— Он все еще с дыхательным аппаратом. Но врачи говорят, что, если бы он умирал, он бы уже умер. Ему все еще очень плохо, но говорят, он поправится. Мы подумали, что вы хотели об этом узнать.
— Спасибо, — сказал я.
Облегчение было чуть ли не хуже тревоги. Я передал трубку Гарольду и сказал, что Джереми лучше, и вышел во двор посмотреть на лошадей. Я окоченел от свежего воздуха. Облегчение просто сбило меня с ног. Я стоял на ветру и ждал, когда уляжется в душе буря. На душе становилось все легче и легче. Я буквально освободился. Вышел из пожизненного заключения. “Ну и скотина же ты, Джереми”, — думал я, сбросив с души всю эту тяжесть.
* * *
Позвонила Клэр.
— Он в порядке, — сказал я. — Очнулся.
— Слава Богу.
— Можно попросить тебя об услуге? — спросил я. — Могу я перекантоваться у Саманты пару дней?
— Как в старые времена?
— До субботы.
Она подавила смешок и сказала — почему бы и нет, и спросила, когда я приеду.
— Сегодня вечером, — сказал я. — Если можно.
— Мы будем ждать тебя к ужину.
Гарольд хотел знать, когда я, на мой взгляд, буду готов к скачкам.
— Я хотел бы пройти курс физиотерапии в клинике для пострадавших жокеев в Лондоне, — сказал я. — К субботе буду в порядке.
— По виду не скажешь.
— Через четыре дня буду готов.
— Ну, смотри тогда.
Я определенно не был в состоянии сесть сейчас за руль, но спать в коттедже одному улыбалось мне еще меньше. Я взял минимум вещей, забрал с кухни коробку Джорджа и отправился в Чизик, где, несмотря на темные очки, мой вид вызвал ужас. Черные синяки, швы на ранах, трехдневная щетина. Красавчик, нечего сказать.
— Еще хуже стало, — сказала Клэр, присмотревшись.
— С виду хуже, а чувствую себя лучше.
“Хорошо, — подумал я, — что они остального не видят. У меня весь живот почернел от последствий внутреннего кровоизлияния. Именно это, — заключил я, — и вызывало те самые судороги”.
Саманта была встревожена.
— Клэр сказала, что кто-то страшно избил тебя... но я и подумать не могла...
— Смотрите, — сказал я, — я могу куда-нибудь еще пойти.
— Не дури. Садись. Ужин на столе.
Они мало говорили, может, ждали моего рассказа. Но я был не лучшим собеседником. Был еще слишком слаб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41