Мои губы подхватили немного веселую, немного грустную мелодию – мелодию вне возраста, вне времени. Дебюсси. Да, Дебюсси. Порядком заигранная "Арабеска", но в мастерском исполнении.
Я стоял под стеной и слушал. Мелодия лилась, ширилась, затем перешла в другую тональность, звучание стало более торжественным; но вот вновь повторился полетный каскад, все выше, выше, уверенно, радостно и, наконец, нисходящая гамма, замирающая, тающая. Казалось, она говорит: все кончено, больше никогда. Невинность юности, радость детства, прыжок из кровати навстречу новому дню… все прошло, пыл остыл, рвение угасло. Повторение этой фразы – не более чем напоминание, эхо былого – того, что так быстро проходит, того, что невозможно ни удержать, ни вернуть…
Музыка оборвалась на последних тактах. Я услышал звонок телефона.
Наверное, игравший, кто бы он ни был, пошел снять трубку. Окно закрылось, все стихло.
Телефон стоял в холле, и если моя мать была наверху, то, подбежав к нему, она снимала трубку, едва переводя дух. Возможно, человек, игравший на рояле, тоже бегом спустился в холл. Мой взгляд остановился на дереве, ветви которого шатром раскинулись над маленьким садом. Где-то в их гуще до сих пор прячется резиновый мячик; я очень им дорожил, но однажды закинул на дерево, да так и не отыскал. Там ли он сейчас? При этой мысли мне стало немного обидно, и я почувствовал острую антипатию к нынешнему владельцу моего дома. Он вправе бродить по комнатам, открывать и закрывать окна, отвечать на телефонные звонки. А я всего лишь посторонний, разглядывающий чужие стены.
Вновь зазвучал рояль. Теперь это был "Прелюд" Шопена, скорбный, страстный. После телефонного звонка настроение игравшего изменилось, нервы дали волю мрачной меланхолии. Но все это не имело ко мне никакого отношения.
Пройдя до конца виа деи Соньи, я вышел на виа 8 Сеттембре и остановился перед университетом. Казалось, я вступил в иное время. Повсюду бурлила молодость: юноши и девушки группами выходили из аудиторий; они разговаривали, смеялись, рассаживались по мотороллерам. К старым зданиям, издавна известным под названием "Учебный дом", были пристроены новые флигели, окна сияли не только свежей краской, но и несвойственной им прежде жизнью. На противоположной стороне улицы тоже высились новые постройки, и, наконец, здания, венчавшие вершину холма – возможно, новая библиотека, – еще только подводились под крышу. Университет был уже не тем осыпающимся, полинявшим гнездом учености, каким я его запомнил с детских лет. Суровая аскетичность была изгнана. Теперь в нем правила бал молодость с ее великолепным презрением ко всему обветшалому и потрепанному. Во всю мощь ревели транзисторы.
Сжимая пальцами ручку саквояжа, я стоял, как путник на границе двух миров. Один – виа деи Соньи моего прошлого, полная воспоминаний, но уже не моя; другой – мир деятельный, шумный, но столь же равнодушный ко мне.
Мертвецы не должны возвращаться. Лазарь был прав, испытывая дурные предчувствия. Застигнутый между прошлым и будущим, страшась того и другого, он искал небытия могилы – но тщетно.
– Привет, – раздалось над моим ухом. – Вы уже приняли какое-нибудь решение?
Я обернулся и увидел Карлу Распа. Она была холодна, сдержанна, но во всем ее облике чувствовалась уверенность. Без сомнения, в себе самой.
"Да, синьорина. Благодарю за беспокойство, но я решил уехать из Руффано". Именно так я намеревался ответить. Но слова эти произнесены не были. Мимо нас промчался на мотороллере какой-то парень. Он громко смеялся.
На руле его мотороллера развевался маленький флажок, совсем как в годы войны на капоте штабной машины коменданта, приятеля моей матери, развевалась его ненавистная эмблема. Флажок студента был обычной туристической дешевкой, наверное, купленной за несколько сотен лир на пьяцца Маджоре, но на нем был изображен сокол Мальбранче, и я в моем ностальгическом настроении усмотрел в этом символ.
Вновь войдя в привычную для меня роль групповода, я поклонился синьорине, при этом скользнув по ее лицу, туловищу и ногам ласкающим взглядом, который – и нам обоим это было прекрасно известно – ровно ничего не значил.
– Я как раз шел во дворец, – сказал я ей. – Если вы свободны, то, возможно, мы могли бы пойти вместе?
Итак, отступление было отрезано.
Глава 6
Университетская библиотека размещалась на первом этаже герцогского дворца, в бывшем банкетном зале. При моем отце здесь хранились рукописи и документы, они и теперь лежали на отдельных полках, в стороне от тех, что временно были предоставлены университету. Моя новая знакомая чувствовала себя здесь, как дома. Я шел за ней, делая вид, будто впервые оказался в этих стенах.
Просторная комната была гораздо больших размеров, чем мне запомнилось.
В ней витал аромат, неотделимый от книг; многие из них были сложены стопками прямо на полу. Кругом царила полная неразбериха. Один служащий, стоя на коленях, вкладывал в книги регистрационные карточки. Другой, застыв на стремянке, разбирал верхние полки. Изможденная особа женского пола что-то записывала под диктовку личности, в которой я сразу признал библиотекаря Джузеппе Фосси. Это был невысокий крепыш с оливково-зеленым цветом лица и бегающими глазками навыкате, каковые для меня всегда ассоциируются с тайными свиданиями. Увидев мою спутницу, он прервался на полуслове, бросил свою фаворитку и поспешил нам навстречу.
– Джузеппе, я нашла тебе помощника, – сказала Карла Распа. – У синьора Фаббио диплом по современным языкам, и он с благодарностью согласится на временную работу.
Синьор Фосси смерил меня оценивающим взглядом, и в его выпученных глазах мелькнула затаенная враждебность – уж не появился ли соперник? Затем он, не теряя времени, повернулся к предмету своего обожания.
– Синьор Фаббио – твой знакомый?
– Знакомый знакомого, – поспешно ответила она. – Синьор Фаббио работал в туристическом агентстве в Генуе. Я знакома с управляющим.
Эта ложь, при всей ее неожиданности, сделала свое дело.
– Мне действительно нужен помощник, – признался библиотекарь. – Человек со знанием языков – бесценная находка для составления каталога иностранных книг. Видите, какой здесь беспорядок. – Он с извиняющимся видом показал на комнату и продолжил:
– Но предупреждаю, оплата невелика и, если я вас приму, мне придется улаживать это дело с университетским начальством.
Я жестом дал понять, что приму любое предложение, и он снова перевел взгляд на Карлу Распа. Она ответила ему тем же взглядом, что и мне в ресторане на виа Сан Чиприано, но куда более неотразимым. Библиотекарь разволновался.
– Ну, тогда… я придумаю, как все уладить. С вашей помощью я вздохну свободнее. А так все вечера…
Они снова обменялись заговорщическими взглядами. Теперь я понял, что имела в виду моя спутница, говоря, что по ночам Руффано вымирает; тем не менее угодить ей, должно быть, нетрудно.
Пока Джузеппе Фосси разговаривал по телефону, мы притворялись глухими.
Но вот трубка легла на рычаг.
– Все улажено, – объявил он. – Везде одно и то же. Если дело не касается лично их, во всем университете ни у кого нет времени и все приходится решать самому.
Я поблагодарил, выразив некоторое удивление, что вопрос о временном увеличении штата решился так быстро.
– Ректор болен, – объяснил Джузеппе Фосси. – Без него нет и власти.
Университет – это он.
– Увы, наш возлюбленный ректор, – шепотом проговорила синьорина, и мне показалось, что в ее голосе прозвучала ирония, – перенес тромбоз, побывав в Риме на совещании, и с тех пор лежит в больнице. Без него мы просто пропадаем. Вот уже несколько недель, как он болен.
– И никто не исполняет его обязанности?
– Заместитель ректора, профессор Риццио, – ответила она. – Он же заведует учебным отделом и все время проводит в спорах с профессором Элиа, деканом факультета экономики и коммерции.
– Ну-ну, Карла, – укоризненно заметил библиотекарь, – курить и сплетничать в библиотеке запрещено. Тебе следовало бы это знать.
Он снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул на меня. Покачивание головой означало несогласие с ее словами, похлопывание по руке – заявление права собственности. Я молча улыбнулся.
– Я должна вас покинуть, – сказала она, оставив нас в сомнении относительно того, к кому обращены эти слова. – В пять у меня еще одна лекция. – Она протянула мне руку:
– Увидимся. – И быстрым шагом направилась к двери.
– Карла, минуту… – Синьор Фосси поспешил за ней.
Пока я ждал указаний, один из сотрудников украдкой подмигнул мне. О чем-то пошептавшись с синьориной, синьор Фосси вернулся и коротко бросил:
– Если не возражаете, можете сегодня же приступить к работе. Этим вы всем нам очень поможете.
В течение двух следующих часов он знакомил меня с моими обязанностями.
Особое внимание следовало обратить на то, что некоторые тома из университетской библиотеки смешались с книгами, принадлежащими дворцу, которыми ведал художественный совет Руффано.
– Огромное упущение, – заметил синьор Фосси. – Это случилось еще до меня. Но всем неприятностям придет конец, когда мы переведем свои книги в новую университетскую библиотеку. Вы видели здание? Оно почти закончено. И все благодаря ректору профессору Бутали. Для университета он творит чудеса.
– Библиотекарь понизил голос и бросил взгляд в сторону ближайшего к нам сотрудника. – Хотя многие ему и мешают. Обычное дело в небольших центрах вроде нашего. Соперничество между факультетами да взаимная ревность университета и художественного совета. Одни хотят одного, другие другого. На ректоре лежит неблагодарная задача всех примирять.
– Это и стало причиной сердечного приступа? – спросил я.
– Думаю, да, – ответил библиотекарь, и в его выпуклых глазах загорелся понимающий огонек. – К тому же у него жена-красавица. Синьора Бутали на несколько лет моложе мужа.
Я продолжал разбирать книги. Где-то в начале седьмого Джузеппе Фосси посмотрел на часы.
– В семь у меня свидание, – сказал он. – Вы не побудете здесь еще час? А перед уходом зайдите, пожалуйста, в регистрационное бюро и запишитесь. Если желаете, можете получить там список адресов, по которым можно найти квартиру. Университет имеет предпочтительное право на ряд комнат с небольшим пансионом. Если вам что-нибудь понадобится, синьорина Катти поможет.
Когда Джузеппе Фосси, пожелав нам всего доброго, торопливо вышел из комнаты, служащая лет пятидесяти угрюмо посмотрела на меня сквозь стекла очков, после чего с тем же кислым выражением лица вернулась к своим записям.
Младший сотрудник, которого, как я слышал, звали Тони, подошел ко мне.
– Сегодня вечером он сбавит вес, – шепотом проговорил Тони.
– С синьорой, которая вышла отсюда пару часов назад?
– Говорят, она неутомима. Правда, сам я не пробовал попытать счастья.
Синьорина Катти резким голосом велела ему снять несколько книг с ее стола. Я спрятал лицо в огромный гроссбух. Прошел час. Ровно в семь я подошел к столу синьорины Катти и, выслушав сухое уведомление о том, что на сегодня моя работа закончена, отправился в регистрационное бюро. Тони последовал моему примеру, и мы вместе направились через притихший двор к выходу из дворца.
Перед парадной лестницей, ведущей к герцогским покоям на втором этаже, я задержался. Везде ярко горел свет, и откуда-то сверху до меня долетал звук голосов.
– Что там такое? Разве дворец не закрывается в четыре часа?
– Да, для посетителей, – ответил Тони, – но председатель художественного совета может приходить и уходить, когда пожелает. К тому же сейчас он занимается подготовкой фестиваля.
У боковой двери сидел дежурный смотритель. Мы попрощались с ним и вышли на пьяцца Маджоре.
– Фестиваля? – переспросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49