Другой автобус шел на Пезаро и берегом, но, поскольку Пезаро был на десять километров ближе к месту моего назначения, чем Фано, я не задумываясь сел в него. Когда дорога пересекала канал, я посмотрел направо, в сторону порта, и подумал о партизане Марко и его помощнике Франко, которые чинят мотор и ждут моего прихода. Не дождавшись меня, они отправятся в город на поиски, будут справляться в барах и кафе. Потом Марко позвонит Альдо и скажет ему, что я пропал.
Я смотрел в окно, стараясь составить план. Если Альдо убил Марту, то вовсе не из-за ее угроз раскрыть его возможную связь с синьорой Бутали, а потому, что она собиралась выдать тайну его рождения. Председатель художественного совета был не сыном Донати, а найденышем – последним из граждан Руффано, что означало для Альдо непереносимый позор и унижение. Я хотел сказать Альдо, что все понимаю. Что для меня это не имеет значения.
Что он остается для меня таким же братом, что я всем обязан ему. Мальчиком он поочередно баловал и мучил меня, мужчиной он продолжает поступать так же.
Но теперь я знал то, о чем никогда не догадывался, – он очень раним. Именно поэтому мы наконец-то должны встретиться на равных.
Двенадцать километров пути до Пезаро вскоре остались позади. Я вышел из автобуса и стал изучать расписание на Руффано. Будет автобус в половине шестого. Ждать оставалось всего час. Я побрел по улице, заполненной пешеходами, в основном туристами, которые либо бесцельно, как я, разглядывали витрины магазинов, либо направлялись за город на пляж. Вдруг меня едва не оглушили протяжные гудки: у самого тротуара чуть не на полном ходу остановились два мотороллера, и молодой женский голос крикнул:
"Армино!" За этим последовали свистки и крики. Я обернулся – передо мной на мотороллере Катерина и Паоло Паскуале, она на заднем сиденье, и за ними еще два студента из пансионата Сильвани, Джино и Марио.
– Поймали! – крикнула Катерина. – Теперь вам не уйти! Нам про вас все известно, и как вы пробрались наверх и прихватили свои вещи, и как уехали, не расплатившись с синьорой Сильвани.
Все четверо сошли с мотороллеров и окружили меня. Прохожие оборачивались и смотрели на нас.
– Послушайте, – сказал я. – Я могу объяснить…
– Да уж, лучше объяснить, – оборвал меня Паоло. – Вы не имеете права так поступать с Сильвани, мы этого не позволим. Выкладывайте деньги, или мы отведем вас в полицию.
– У меня нет денег, – сказал я. – При мне меньше двух тысяч лир.
Мы загораживали проход. Из проезжавшей мимо машины кто-то закричал на студентов. Паоло махнул головой Катерине.
– Приходи к нам в кафе Россини, – сказал он. – Армино поедет со мной, он сядет сзади. Там он толком все нам расскажет. Джино, Марио, поезжайте за нами да смотрите, чтобы он чего не выкинул.
Мне оставалось только повиноваться. Продолжать спор было бессмысленно – лишние неприятности. Пожав плечами, я сел на мотороллер позади Паоло, и мы в самой гуще движения рванулись к пьяцца дель Пополо, где и остановились рядом с колоннадой под герцогским дворцом Пезаро. Оставив оба мотороллера, мы направились в маленький бар: Паоло впереди, Джино и Марио по обе стороны от меня. Мы вошли, и Паоло показал рукой на столик у окна.
– Здесь в самый раз, – сказал он. – Катерина сейчас придет.
Он заказал для всех, в том числе и для меня, пива и, когда официант скрылся, повернулся ко мне, облокотясь о стол.
– Ну? – спросил он. – Что вы можете нам сказать?
– Меня разыскивает полиция, – сказал я. – Я убежал.
Трое студентов обменялись взглядами.
– Синьора Сильвани так и думала, – выпалил Джино. – Кто-то сегодня утром осведомлялся про вас, но не сказал, почему. По виду полицейский агент в штатском.
– Знаю, – сказал я. – Я его заметил. Поэтому и убежал. Поэтому не забрал в университете причитающиеся мне деньги и не расплатился с синьорой Сильвани. На моем месте вы поступили бы так же.
Все трое испытующе смотрели на меня. Официант принес нам пиво, поставил его на столик и ушел.
– Что вы сделали? – спросил Паоло.
– Ничего, – ответил я, – но против меня серьезные улики. Фактически я могу попасть за решетку вместо кого-то другого. И я готов на это пойти.
Дело в том, что тот, другой, – мой брат.
Пришла Катерина; она была растрепана и задыхалась после быстрой ходьбы.
Она подтащила стул и села между Паоло и мной.
– Что случилось? – спросила она.
Паоло в нескольких словах объяснил ей.
– Я ему верю, – немного подумав, сказала она. – Мы знаем его уже целую неделю. Он не из тех, кто сбежит просто так. Это как-то связано с туристическим агентством, в котором вы работали до приезда в Руффано?
– Да, – ответил я. И надо сказать, что отчасти так оно и было.
Марио, который до того не произнес ни слова, наклонился над столом.
– Но почему Пезаро? – спросил он. – Почему только две тысячи лир?
Как вы собираетесь отсюда выбраться?
В студентах уже не было ни язвительности, ни недоверчивости. Джино протянул мне сигарету. Я смотрел на них и думал: ведь они одного поколения с Чезаре, Джорджо и Доменико. Все они молоды. Все не обстреляны. Однако, сколь ни различаются они по своим взглядам и целям, все они стремятся к приключениям, к полноте жизни.
– За последние два часа у меня было время подумать, – сказал я. – Теперь я понимаю, что сделал ошибку, уехав из Руффано. Я хочу вернуться и собирался сесть на автобус, который уходит в половине шестого.
Они потягивали пиво и молча смотрели на меня. Наверное, мой ответ их озадачил.
– Но почему вернуться? – спросил Паоло. – Разве полиция вас не схватит?
– Возможно, – сказал я. – Но теперь я уже не боюсь. Не спрашивайте, почему.
Никто из них не рассмеялся, не съязвил. Они приняли мое признание, как приняли бы его Чезаре или Доменико.
– Подробно я не могу вам ничего рассказать, – сказал я им, – но мой брат в Руффано и у него другая фамилия. Все, что между нами произошло, если он действительно сделал то, в чем я его подозреваю, объясняется семейной гордостью. Я должен это выяснить. Я должен поговорить с ним.
Они поняли. И не приставали с вопросами. На их лицах горел живой интерес. Импульсивная Катерина коснулась моей руки.
– Это не лишено смысла, – сказала она, – по крайней мере, для меня.
Если бы я в чем-то подозревала Паоло и могла взять на себя его вину, то мне хотелось бы знать его мотивы. Люди, связанные кровными узами, должны быть откровенны друг с другом. Мы с Паоло близнецы. Возможно, от этого наши отношения более близкие.
– Здесь дело не только в семейном родстве, – сказал Джино. – Дело еще и в дружбе. Я мог бы взять на себя вину за то, что сделал Марио, но мне было бы необходимо знать, почему он это сделал.
– В отношении вашего брата вы испытываете именно такое чувство? – спросила Катерина.
– Да, – сказал я, – именно такое.
Они допили пиво, и Паоло сказал:
– Мы позаботимся, чтобы синьора Сильвани получила свои деньги. Теперь главное не это. Прежде всего, надо немедленно доставить вас в Руффано и в то же время провести полицию. Мы вам поможем. Но сперва необходимо выработать план.
Меня тронуло их великодушие. Почему они мне поверили? Никаких видимых причин для этого не было. Как не было причин, по которым Карла Распа позволила мне спрятаться в ее квартире. Я вполне мог оказаться убийцей, и тем не менее она мне поверила. Я мог бы быть обыкновенным жуликом, и все же студенты мне доверяли.
– Ну конечно же, – вдруг сказала Катерина, – фестиваль. Мы ведь участники восстания, переоденем Армино в такой же костюм, как у нас, и ручаюсь, что никакой полицейский не узнает его среди двух тысяч других.
– Переоденем, но во что? – спросил Джино. – Ты же знаешь, что Донати велел нашим приходить в обычной одежде.
– Да, верно, – сказала Катерина, – в рубашках, джинсах, свитерах и все такое. Вы только посмотрите на Армино. Этот городской костюм, эта рубашка, эти туфли. Он даже одевается, как групповод! Стоит его по-другому подстричь, одеть в цветную рубашку и джинсы, и он сам себя не узнает.
– Катерина права, – сказал Паоло. – Давайте отведем его в ближайшую парикмахерскую, пусть ему сделают стрижку покороче. Потом купим ему на рынке что-нибудь из одежды. Скинемся ради такого дела. Все, Армино, побереги свои две тысячи, они тебе пригодятся.
Я стал манекеном в их руках. Паоло заплатил за пиво, мы вышли из кафе, и меня отвели к парикмахеру, который превратил элегантного представителя генуэзской конторы "Саншайн Турз", каковым я себя всегда считал, в заурядного хиппи. Метаморфоза стала еще более заметной, когда меня препроводили в один из магазинов, торгующих уцененными товарами, где я надел черные джинсы с кожаным ремнем, нефритово-зеленую рубашку, короткую куртку искусственной кожи и теннисные туфли. Мой собственный хороший костюм – второй остался на борту "Гарибальди", – завернутый в пакет, вручили Катерине, которая заявила, что он просто ужасен, и добавила, что непременно постарается его потерять. Студенты поставили меня в магазине перед зеркалом, и я – – скорее всего, из за своей новой прически – подумал, что меня, пожалуй, не узнает даже Альдо. Я вполне мог сойти за иммигранта, который только что высадился на американском берегу; недоставало только складного ножа.
– Просто потрясающе, – сказала Катерина, хватая меня за руку, – гораздо лучше, чем раньше.
– Теперь у вас есть стиль, – сказал Джино. – А раньше ничего не было.
Их восторг и озадачил, и огорчил меня. Если сей объект – то есть я – удовлетворяет их эстетическим вкусам, то что между нами общего? Или то была обычная любезность с их стороны?
– Мы здесь еще повеселимся, – сказал Паоло. – Пока не стемнеет, в Руффано можно не возвращаться. Вечером Катерина сядет в автобус, а Армино поедет со мной. Мы будем эскортировать автобус на мотороллерах. Посмотрим, открыт ли Дворец спорта. Катерина, встретимся там.
Я снова уселся за спиной Паоло и в течение нескольких часов наслаждался сомнительными удовольствиями студенческих каникул. Мы носились взад-вперед по пляжу, мимо отелей, вниз-вверх по виале Триесте, иногда гонялись наперегонки с Джино и Марио, иногда преследовали машины туристов. Мы заходили в кафе с включенными на полную громкость радиоприемниками, в самые переполненные бары и кончили в ресторане, где поглотили по полной миске рыбного супа, приправленного шафраном, чесноком и томатом, которым Марта часто кормила нас в детстве. Наконец, около девяти вечера мы посадили не расстававшуюся с моей отвергнутой одеждой Катерину в автобус и, сопровождая его, к немалому негодованию водителя и кондуктора, с обеих сторон, поехали в Руффано. Какая судьба ждет меня впереди, уже не имело значения. Я перестал думать об этом с тех самых пор, как пять часов назад стоял на пляже в Фано.
Я сидел, вцепившись в ремень Паоло, и мы, как конный эскорт автобуса мчались по извилистой дороге.
Руффано, неземной город, вставал перед нами тысячью мигающих огней, залитыми светом прожекторов собором и колокольней, разделенными облаком призрачно-белого сияния. Отсюда, с востока, герцогский дворец заслоняли другие здания, но его присутствие, равно как присутствие университета, обнаруживало бледное свечение, прямо же на нас через склоны холма смотрели освещенные окна моего старого дома на виа деи Соньи, где сейчас, должно быть, обедали ректор и синьора Бутали.
В одно из этих окон Альдо и я мальчишками смотрели сюда, на долину, чувствуя свое превосходство над теми, кто жил внизу на фермах. Вспомнив об этом, когда мы приближались к порта Мальбранче, я инстинктивно посмотрел наверх, на ряд одинаковых огней в окнах сиротского приюта на северном холме.
Если бы не мой отец и не Луиджи Спека, там, в этом холодном доме, провел бы свое детство Альдо, всеми покинутый, никому не нужный. Там одетый в серый комбинезон, с коротко остриженными волосами, он носил бы другое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49