– Я всегда говорил, что ты не вырастешь, – сказал Альдо.
– Во мне пять футов и пять дюймов.
– Так много? Не верю.
Он дал мне сигарету и поднес спичку. В отличие от моих, его руки не дрожали.
– И кудрей нет. Я знал тебя другим, – сказал он.
Он потянул меня за волосы – грубый жест, который в детстве неизменно обижал меня. Обидел и теперь. Я тряхнул головой.
– Франкфуртский парикмахер, – сказал я. – Заразил меня лишаем, и с тех пор волосы не вьются. Я хотел походить на бригадного генерала и на какое-то время преуспел в этом.
– Бригадный генерал?
– Янки. Она жила с ним два года.
– Я думал, это был немец.
– Сперва был немец. После нашего отъезда из Руффано он протянул только полгода.
Я опустил окно машины, высунул голову и посмотрел на голубую гору, которая виднелась впереди. Монте Капелло. Мы часто смотрели на нее из окон нашего дома.
– Она жива? – спросил Альдо.
– Нет. Умерла от рака три года назад.
– Я рад, – сказал он.
Вдали я заметил птицу, какую-то разновидность ястреба. Он парил высоко в небе. Мне показалось, что ястреб собирается броситься вниз, но он, кружа, взмыл еще выше и снова застыл.
– Откуда это взялось?
Альдо вполне мог иметь в виду болезнь нашей матери, но, зная своего брата, я понял, что он спрашивает про сорок четвертый год.
– Я и сам часто размышлял об этом, – сказал я. – Не думаю, что виной тому была смерть отца и известие о твоей гибели. И в том и в другом она, как многие, увидела перст судьбы. Возможно, ей было одиноко. Возможно, она просто любила мужчин.
– Нет, – сказал Альдо. – Я бы знал об этом. Такие вещи я всегда могу определить. – Он не курил и сидел, положив руку на спинку моего сиденья. – Военная добыча, – сказал он после непродолжительного молчания. – На женщин ее сорта – нетребовательных, во всем покорных мужу – это действует возбуждающе. Сперва – немецкий комендант, потом, когда германский миф лопнул, – янки. Да… да… Знакомая модель. Очень интересно.
Ему, возможно, и интересно. Как чтение книг по истории. Но не мне, кто во всем этом жил.
– А почему Фаббио? – спросил он.
– Я собирался тебе рассказать. Это было уже в Турине, после того как янки уехал из Франкфурта в Штаты. Энрико Фаббио мы встретили в поезде. Он был очень обходителен и помог нам с багажом. Через три месяца – он служил в банке – она вышла за него замуж. Человека добрей нельзя себе представить.
Отчасти поэтому, отчасти, чтобы порвать с прошлым, я и взял его имя. В конце концов, он платил.
– Это верно. Он платил.
Я взглянул на брата. Он недоволен появлением отчима? В его голосе прозвучала какая-то странная интонация.
– Я ему до сих пор благодарен, – сказал я. – Когда бываю в Турине, всегда наведываюсь к нему.
– Дело только в этом?
– Да, конечно. В чем же еще? Он не заменил мне ни отца, ни тебя. Это был просто добрый человек и хороший семьянин.
Альдо рассмеялся. Я не понял, почему мое описание отчима показалось ему таким смешным.
– Во всяком случае, – сказал я, – общими у нас были только крыша да пища, которую мы ели, и, получив диплом Туринского университета, я мог идти на все четыре стороны. Работа в банке, которую он предлагал, мне не улыбалась, и я со своими языками занялся туристическим бизнесом.
– В каком качестве?
– Младшим администратором, администратором, гидом и, наконец, групповодом.
– Зазывала, – сказал он.
– Ну… да… Грубо говоря, я и есть зазывала. Старший зазывала. На степень выше малого, который торгует открытками на пьяцца Маджоре.
– В какой фирме ты служишь? – спросил он.
– "Саншайн Турз", Генуя, – ответил я.
– Боже правый!
Он снял руку со спинки сиденья и завел машину, словно мое признание положило конец допросу. В дальнейших вопросах не было необходимости. Дело закрыто.
– Они хорошо платят, – сказал я в свою защиту. – Я встречаю разных людей. Как-никак опыт. Я все время в пути…
– Куда? – спросил он.
Я не ответил. Действительно, куда… Альдо включил сцепление, и машина с ревом рванулась с места. Дорога взбиралась вверх по холмам. Она то и дело сворачивала, петляла, извивалась змеиными кольцами. Внизу под нами простирались поля, виноградники, оливковые рощи; вверху, венчая два холма, парил сверкающий в лучах солнца Руффано.
– А ты? – спросил я.
Он улыбнулся. Привыкнув к тому, как Беппо водит автобус по горным дорогам Тосканы и Умбрии, где приходится выбирать между скоростью и безопасностью, я поражался беспечности моего брата. На каждом крутом повороте узкой дороги он раскланивался со смертью.
– Ты видел вчера вечером, – сказал он. – Я кукольник. Дергаю за нитки, и куклы танцуют. Для этого нужна большая сноровка.
– Я тебе верю. Но не понимаю зачем. Вся эта подготовка, вся эта пропаганда ради одного-единственного дня в году, ради студенческого фестиваля?
– Фестиваль, – сказал он, – это их день. Это мир в миниатюре.
Он не ответил на мой вопрос, но я не настаивал. Затем он неожиданно подверг меня допросу, к которому я не был готов.
– Почему ты не приехал домой раньше?
Лучшая защита – нападение. Не помню, кто первым произнес эту фразу.
Немецкий комендант ее часто цитировал.
– Какой смысл мне было приезжать, если я думал, что ты погиб? – сказал я.
– Спасибо, Бео, – сказал Альдо. Кажется, мой ответ удивил его. – Как бы то ни было, – добавил он, – теперь ты приехал и я могу этим воспользоваться.
После двадцатидвухлетней разлуки он мог бы сказать это иначе. Я раздумывал, не пришло ли время рассказать ему про Марту. Но решил пока промолчать.
– Проголодался? – спросил он.
– Да.
– Тогда возвращаемся. Ко мне домой, на виа деи Соньи, два.
– Я знаю. Вчера вечером я заходил к тебе, но ты еще не вернулся.
– Возможно.
Ему это было неинтересно. Он думал о чем-то другом.
– Альдо! – спросил я. – Что мы скажем? Всем расскажем правду?
– Какую правду?
– Как – какую? Что мы братья.
– Я еще не решил, – ответил он. – Пожалуй, лучше не говорить.
Кстати, ты здесь давно? Тебя уволили из "Саншайн Турз"?
– Нет, – сказал я, – не уволили. Я взял отпуск.
– Тогда все просто. Что-нибудь придумаем.
Машина спустилась в раскинувшуюся у подножия холмов долину и стрелой полетела по направлению к Руффано. Мы въехали в город с южной стороны, по крутому склону поднялись на виа 8 Сеттембре, проехали мимо студенческого общежития и свернули направо. Альдо остановил машину перед двойной аркой своего дома.
– Выходи, – сказал он.
Я огляделся со слабой надеждой, что нас увидят, но улица была пустынна.
Все сидели по домам за вторым завтраком.
– Вчера вечером я видел Джакопо, – сказал я, пока мы вместе шли к двери. – Но он меня не узнал.
– С чего бы ему тебя узнать? – спросил Альдо.
Он повернул ключ и втолкнул меня в холл. Я вернулся на двадцать лет назад. Мебель, отделка, даже картины на стене были из нашего старого дома. Я увидел то, что искал, но так и не нашел в доме номер 8 по виа деи Соньи.
Улыбаясь, я поднял глаза на Альдо.
– Да, – сказал он. – Все здесь. Все, что осталось.
Он нагнулся и поднял с пола конверт. Наверное, тот самый конверт, который Карла Распа накануне вечером опустила в почтовый ящик. Он мельком взглянул на почерк и, не раскрывая, бросил конверт на стол.
– Проходи, – сказал Альдо. – Я позову Джакопо.
Я вошел в комнату, видимо гостиную. Стулья, письменный стол, диван, на котором обычно сидела моя мать… все это я узнал. Рядом с книжным шкафом висел портрет нашего отца. Отец казался на нем помолодевшим, подтянутым, но от него все так же веяло ласковой твердостью, которая всегда вызывала во мне чувство приниженности. Я сел, положил руки на колени и огляделся.
Единственной уступкой более позднему времени были картины с самолетами на противоположной стене.
Самолеты в бою. Взмывающие вверх, пикирующие вниз, со шлейфом дыма и пламени на хвосте.
– Скоро Джакопо принесет второй завтрак, – сказал Альдо, входя в комнату. – Через несколько минут. Выпей.
Он подошел к столу в углу комнаты – его я тоже узнал – и налил на двоих кампари в стаканы, которые тоже были нашими.
– Альдо, я и не знал, что все это так много для тебя значит, – сказал я, показывая рукой на комнату.
Он залпом выпил свой кампари.
– Очевидно, больше, чем для тебя значила обстановка синьора Фаббио.
Загадочно, но что из того? Меня это не тревожило. Меня ничто не тревожило. Я во всей полноте ощущал благодать Вознесения. Нашего собственного.
– Я рассказал Джакопо, кто ты, – сказал Альдо. – Думаю, так лучше.
– Делай как хочешь, – ответил я.
– Где ты остановился?
– На виа Сан Микеле, номер двадцать четыре, у синьоры Сильвани. У нее полон дом студентов, но боюсь, не твоей веры. Все с факультета экономики и коммерции, к тому же совершенные фанатики.
– Это хорошо. – Он улыбнулся. – Даже очень хорошо.
Я пожал плечами. Соперничество между фракциями было по-прежнему выше моего понимания.
– Ты можешь быть посредником, – добавил Альдо.
Глядя в стакан с кампари, я размышлял над его словами. Кажется, в прошлом, когда он учился в руффановском лицее, тоже бывали такие поручения, правда, выполнял их я не всегда успешно. Послания, засунутые в карманы его однокашников, иногда попадали не по адресу. Такая роль имеет свои недостатки.
– Я в этом не разбираюсь, – сказал я.
– Зато я разбираюсь, – возразил Альдо.
Джакопо принес второй завтрак.
– Привет, – сказал я.
– Прошу прощения, что вчера не узнал вас, синьор Армино. – Он опустил поднос и, совсем как ординарец, встал по стойке "смирно". – Я очень рад вас видеть.
– К чему такая напыщенность? – спросил Альдо. – В Бео всего пять футов и пять дюймов роста. Ты все так же можешь качать его на колене.
Я и забыл. В сорок третьем Джакопо действительно проделывал такое.
Альдо его подбивал. Марта возражала и закрывала дверь кухни. Марта…
Джакопо поставил на стол еду и большой графин вина с местных виноградников. Позже я спросил брата, не Джакопо ли делает все по дому.
– Он вполне справляется, – сказал Альдо. – Убирать приходит одна женщина. Я держал для этого Марту, пока она не запила. Когда дело стало совсем безнадежным, я ее выставил.
Время пришло. Я закончил. Альдо все еще ел.
– Я должен тебе кое-что сказать, – начал я. – Лучше сделать это сейчас, поскольку дело касается и меня. Марта мертва. Скорее всего, ее убили.
Альдо отложил вилку и через стол уставился на меня.
– Что ты имеешь в виду, черт возьми? – резко спросил он.
Его глаза с немым обвинением пристально смотрели на меня. Я вытер рот, встал из-за стола и принялся ходить взад-вперед по комнате.
– Я, конечно, могу ошибаться, – сказал я. – Но думаю, что не ошибаюсь. Боюсь, что нет. И если это так, то здесь и моя вина.
Я рассказал ему всю историю. От начала до конца. Английские туристки, одинокий варвар и его чаевые в десять тысяч лир, мои ночные кошмары и их связь с алтарным образом в Сан Чиприано. Утренняя заметка в газете, посещение полиции, знакомое, как мне показалось, тело и внезапный порыв, который привел меня в Руффано. Наконец, мой вчерашний приход к часовне Оньиссанти и сапожник Джиджи, садящийся со своей сестрой Марией в полицейскую машину.
Альдо выслушал меня, ни разу не прервав. Я не смотрел на него, рассказывая свою историю. Просто ходил взад-вперед по комнате и говорил, говорил. Я слышал, что говорю невнятно и сбивчиво, как перед судьей, поправляясь в мелочах, которые не имели никакого значения.
Закончив, я снова сел на стул. Я думал, что его обвиняющий взгляд все так же прикован ко мне. Но Альдо невозмутимо чистил апельсин.
– Ты видишь? – спросил я, чувствуя себя совершенно измученным. – Ты понимаешь?
Он положил в рот крупную дольку апельсина и проглотил.
– Да, вижу, – сказал он. – Это довольно легко проверить. С полицией Руффано у меня очень хорошие отношения. Надо всего-навсего снять трубку и спросить их, правда ли, что мертвая женщина – это Марта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49