Усталость брала свое, к тому же Мэри чувствовала некоторое смущение, находясь в незнакомой обстановке. Он это видел и понимал, что ей хочется помолчать. Мэри медленно ела, время от времени украдкой поглядывая в его сторону. Чувствуя ее взгляды, он всякий раз смотрел на нее своими холодными светлыми глазами, неподвижными и равнодушными, как у слепого. Она тотчас отворачивалась и принималась разглядывать то салатные стены, то мольберт, стоявший в углу комнаты.
– В том, что этой ночью я натолкнулся на вас на болотах, видна рука Провидения, – произнес он наконец, когда Мэри отодвинула от себя тарелку и глубже опустилась в кресло, опершись щекой на руку; от тепла и горячего чая ее клонило в сон. – Мой долг священника вынуждает меня порой посещать отдаленные дома и фермы, – продолжал он. – Сегодня днем я помогал появлению на свет младенца. Он будет жить, и его мать тоже. Эти люди с болот выносливы и бесстрашны. Вы, возможно, это сами заметили. Я испытываю глубокое уважение к ним.
Мэри было нечего сказать на это. Люди, которых она встречала в "Ямайке", не вызывали у нее уважения. Она все пыталась понять, откуда доносится запах роз, и наконец заметила на столике позади себя чашу с засушенными лепестками.
Он заговорил снова, все так же мягко, но с большей настойчивостью.
– Что же все-таки занесло вас вечером на болото? – спросил он.
Мэри встрепенулась и посмотрела ему в глаза. В них было столько сострадания, а ей так хотелось довериться его доброте и пониманию. Сама того не желая, Мэри ответила:
– Я попала в такую беду, – проговорила она. – Уже начала думать, что скоро стану совсем такой, как тетя, умом тронусь. Может быть, до вас и доходили какие-то слухи, но вы, конечно, не отнеслись к ним серьезно. Я прожила в "Ямайке" всего месяц, а кажется, уже двадцать лет. Я все о тете думаю. Если бы только можно было увезти ее оттуда. Но она ни за что не оставит дядю Джосса, как бы он с ней ни обращался. Каждую ночь ложусь спать и только и думаю что об этих повозках. Когда они приехали в первый раз, их было шесть или семь. Какие-то люди привезли большие тюки и ящики, все это снесли и заперли в дальней комнате с заколоченными окнами. В ту ночь убили человека. Я сама видела веревку, свисавшую с потолка в баре.
Она внезапно замолчала, кровь бросилась ей в лицо.
– Я никогда об этом раньше не говорила, – сказала она. – А сегодня вот не выдержала. Очень уж трудно носить все это в себе. О Боже, что же я наделала! Как я могла все выболтать!
Некоторое время он ничего не отвечал, давая ей возможность прийти в себя. Когда Мэри немного успокоилась, викарий заговорил ласково и неторопливо, по-отечески утешая ее, как испуганного ребенка.
– Не бойтесь, – произнес он, – о вашей тайне никто, кроме меня, не узнает. Вы очень утомлены. Мне следовало сразу же уложить вас в постель, а потом уж накормить. Вы, должно быть, пробыли на болотах не один час. А места между Олтернаном и "Ямайкой" особенно скверные. Топи наиболее опасны именно в это время года. Когда вы отдохнете, я сам отвезу вас домой на двуколке и все объясню трактирщику, если пожелаете.
– О, вы не должны делать этого, – быстро произнесла Мэри. – Если он хоть что-либо узнает о том, что я сегодня делала, то убьет меня, да и вас тоже. Вы и представить себе не можете, какой он. Это же совсем пропащий человек. Он ни перед чем не остановится. Нет уж, в крайнем случае, я знаю, как пробраться в дом: влезу на карниз и дотянусь до окна. Сплю я в комнате на втором этаже. Он ни за что не должен узнать, что я была у вас, даже то, что повстречалась с вами.
– Не слишком ли разыгралось ваше воображение? – спросил священник. – – Я знаю, что могу показаться черствым и холодным, но ведь мы живем в девятнадцатом веке, и люди так просто друг друга не убивают, без всякой причины. Думаю, что имею не меньше прав, чем ваш дядя, провезти вас по королевской дороге. Раз уж вы рассказали мне так много, соблаговолите сообщить и самое главное… Как вас зовут и как давно вы приехали?
Мэри подняла глаза и вновь увидела его бесцветное лицо, обрамленное короткими белыми волосами, и прозрачные глаза. Все-таки какой странной внешностью обладал этот человек: ему можно было дать и двадцать лет, и все шестьдесят. Стоило только ему попросить, и своим мягким вкрадчивым голосом он смог заставить ее открыть самые сокровенные тайны. Она могла довериться ему, и это, по крайней мере, сомнений не вызывало. И все-таки Мэри колебалась, обдумывая каждое произнесенное им слово.
– Ну же, – сказал он с улыбкой. – Мне приходилось уже выслушивать исповеди. Не здесь, в Олтернане, а в Ирландии и в Испании. Ваша история не кажется мне такой уж необычной, как вам представляется. На свете много всякого происходит, не только в одной "Ямайке". Есть места и пострашнее.
От его слов она оробела и смутилась. При всей его учтивости и тактичности он как будто посмеивался над ней в глубине души. Наверно, из-за ее возраста счел ее излишне впечатлительной и наивной. И без дальнейших колебаний, сбивчиво и отрывисто, она начала свой рассказ с первой субботней ночи в баре. Затем вернулась назад, к тому, что предшествовало ее приезду в трактир. Ее рассказ звучал легковесно и неубедительно даже для нее самой, знавшей всю правду. Она так устала, что с трудом подыскивала слова; задумавшись, умолкала, затем вновь возвращалась к уже сказанному.
Он терпеливо выслушал ее до конца, не перебивая и не задавая вопросов.
Но она все время чувствовала, как он внимательно наблюдает за ней. У него была привычка время от времени глотать слюну. Она про себя заметила это и каждый раз умолкала, когда он так делал. Она как бы слышала себя со стороны, и все ее муки, весь страх и сомнения, все, что она говорила, казалось лишь плодом ее воспаленного воображения. А когда она подошла к спору незнакомца и дяди в баре, ее слова прозвучали, как чистый вымысел, словно ей все это привиделось.
Хотя он и не показывал этого, Мэри чувствовала, что священник ей не верит. Она пыталась сгладить то смехотворное впечатление явного преувеличения и приукрашивания, которое должен был оставить ее рассказ. И все ее отчаянные усилия привели к тому, что дядя из злодея и негодяя превратился в обыкновенного сильно пьющего деревенского деспота, который колотит свою жену раз в неделю. Повозки теперь оказались безобидными телегами развозчиков товаров, которые ездили по ночам, чтобы ускорить доставку.
Посещение "Ямайки" сквайром в этот день могло бы подтвердить обоснованность ее подозрений, но пустая комната опровергала догадки.
Единственная часть ее рассказа, которая звучала правдоподобно, была о том, как она заблудилась на болоте.
Когда она умолкла, священник поднялся с кресла и принялся ходить по комнате. Тихонько насвистывая, он крутил висевшую на одной нитке пуговицу сутаны. Затем остановился на коврике возле камина и, повернувшись спиной к огню, посмотрел на девушку, но в его глазах она ничего прочесть не смогла.
– Конечно, я вам верю, – задумчиво произнес он. – Вы не похожи на лгунью, и сомневаюсь, чтобы вам известно было, что такое истерия. Однако в суде ваша история не была бы воспринята всерьез – во всяком случае, в том виде, как вы поведали ее мне. Все это слишком похоже на выдумку. И вот что еще: конечно, все это позор и нарушение закона, всем это известно, но контрабанда широко распространена по всему графству, и половина мировых судей пользуется доходами от нее. Вас это шокирует, не правда ли? Но, уверяю вас, дело обстоит именно так. Будь закон строже, и надзора было бы больше, и тогда от небольшой шайки вашего дяди давно и следа бы не осталось. Мне приходилось пару раз встречаться с мистером Бассетом. Полагаю, что он честный малый, но, между нами, глуповат. Он готов долго говорить и угрожать, но на большее не способен. Не думаю, чтобы он стал распространяться о своей сегодняшней вылазке. В сущности, он не имел права врываться в трактир и учинять обыск. Ведь если распространятся слухи, что он к тому же ничего не нашел, он станет посмешищем всей округи. Но одно я вам точно могу сказать: его визит наверняка напугал вашего дядю, и на время он утихомирится. Повозок в "Ямайке" долго теперь не будет. Думаю, в этом вы можете быть уверены.
Она-то надеялась, что, поверив ее рассказу, он придет в ужас. Он же не только не был потрясен, но воспринял все как самое заурядное дело. Наверно, он заметил на ее лице разочарование и продолжил:
– Если хотите, я могу повидаться с мистером Бассетом и изложить ему вашу историю. Но пока он не поймает вашего дядю с поличным, пока в "Ямайку" не прибудут повозки, шансов разоблачить его мало. Вот что вы должны отчетливо себе представлять. Боюсь, что все это звучит малоутешительно, но положение создалось сложное со всех точек зрения. Вы ведь не хотите, чтобы ваша тетя оказалась замешанной в этом деле? Но я не представляю себе, как этого можно будет избежать, если дело дойдет до ареста.
– Что же мне тогда делать? – беспомощно произнесла Мэри.
– На вашем месте я бы просто ждал, – ответил он. – Внимательно следите за вашим дядей и, когда появятся повозки, сразу сообщите мне, и мы вместе решим, как лучше поступить. Разумеется, в том случае, если вы мне доверяете.
– А как быть с незнакомцем, который исчез? – спросила Мэри. – Ведь его убили! Я уверена в этом. Что же, так это и оставить?
– Что же тут можно сделать? Разве что найдут его тело, а это весьма маловероятно, – сказал викарий. – Вполне возможно, что его вообще не убивали. Простите, но мне думается, что вы слишком дали волю своему воображению. Не забывайте, что вы видели всего лишь кусок веревки. Если бы вы собственными глазами видели этого человека мертвым или даже раненым, тогда другое дело.
– Но я слышала, как дядя угрожал ему, – настаивала Мэри. – Разве этого мало?
– Милое дитя, люди бросают друг другу угрозы чуть ли не каждый день, но их за это не вешают. Теперь послушайте-ка меня. Я ваш друг, и вы можете доверять мне. Если когда-нибудь вас что-то встревожит или обеспокоит, приходите ко мне и поведайте обо всем. Судя по сегодняшнему дню, длительные прогулки вас не страшат, а Олтернан всего в нескольких милях от вас, если идти по дороге. Если меня не окажется дома, Ханна всегда будет на месте и позаботится о вас. Ну как, договорились?
– Очень вам благодарна, – ответила Мэри.
– Что же, теперь надевайте чулки и башмаки, а я пойду на конюшню за двуколкой и отвезу вас в "Ямайку".
Мысль о возвращении была ей ненавистна, но приходилось мириться с ней.
Главное – не думать об этой уютной гостиной, освещенной мягким светом свечей, где так тепло и приятно от топившегося дровами камина, не сравнивать ее с холодной мрачной "Ямайкой" и ее собственной, крохотной, как чулан, комнатой над самым крыльцом и твердо помнить, что можно прийти сюда снова, если захочешь.
Ночь стояла ясная, звездная; тучи, затянувшие было небо на закате, рассеялись. Мэри устроилась на высоком сиденье коляски рядом с Фрэнсисом Дейви. На нем был черный плащ с бархатным воротником. Двуколку тянула не та лошадь, на которой он ездил по болотам, а крупный серый мерин, свежий и полный сил. Он резво взял с места. Поездка была странная и будоражащая.
Ветер дул Мэри в лицо, колол глаза. Вначале дорога от Олтернана вела вверх по склону холма. Но как только они выбрались на столбовую дорогу, ведущую к Бодмину, священник подстегнул коня, и тот, прижав уши, понесся во весь опор.
Копыта стучали по твердой белой дороге, взметая клубы пыли. Мэри бросило в сторону и прижало к священнику, но он не сделал попытки сдержать лошадь. Взглянув на него, Мэри с удивлением заметила, какая странная улыбка играет на его губах.
– Ну давай же, давай, – кричал он, – ты ведь можешь и побыстрей!
Голос его звучал низко и взволнованно, и казалось, что он говорит сам с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– В том, что этой ночью я натолкнулся на вас на болотах, видна рука Провидения, – произнес он наконец, когда Мэри отодвинула от себя тарелку и глубже опустилась в кресло, опершись щекой на руку; от тепла и горячего чая ее клонило в сон. – Мой долг священника вынуждает меня порой посещать отдаленные дома и фермы, – продолжал он. – Сегодня днем я помогал появлению на свет младенца. Он будет жить, и его мать тоже. Эти люди с болот выносливы и бесстрашны. Вы, возможно, это сами заметили. Я испытываю глубокое уважение к ним.
Мэри было нечего сказать на это. Люди, которых она встречала в "Ямайке", не вызывали у нее уважения. Она все пыталась понять, откуда доносится запах роз, и наконец заметила на столике позади себя чашу с засушенными лепестками.
Он заговорил снова, все так же мягко, но с большей настойчивостью.
– Что же все-таки занесло вас вечером на болото? – спросил он.
Мэри встрепенулась и посмотрела ему в глаза. В них было столько сострадания, а ей так хотелось довериться его доброте и пониманию. Сама того не желая, Мэри ответила:
– Я попала в такую беду, – проговорила она. – Уже начала думать, что скоро стану совсем такой, как тетя, умом тронусь. Может быть, до вас и доходили какие-то слухи, но вы, конечно, не отнеслись к ним серьезно. Я прожила в "Ямайке" всего месяц, а кажется, уже двадцать лет. Я все о тете думаю. Если бы только можно было увезти ее оттуда. Но она ни за что не оставит дядю Джосса, как бы он с ней ни обращался. Каждую ночь ложусь спать и только и думаю что об этих повозках. Когда они приехали в первый раз, их было шесть или семь. Какие-то люди привезли большие тюки и ящики, все это снесли и заперли в дальней комнате с заколоченными окнами. В ту ночь убили человека. Я сама видела веревку, свисавшую с потолка в баре.
Она внезапно замолчала, кровь бросилась ей в лицо.
– Я никогда об этом раньше не говорила, – сказала она. – А сегодня вот не выдержала. Очень уж трудно носить все это в себе. О Боже, что же я наделала! Как я могла все выболтать!
Некоторое время он ничего не отвечал, давая ей возможность прийти в себя. Когда Мэри немного успокоилась, викарий заговорил ласково и неторопливо, по-отечески утешая ее, как испуганного ребенка.
– Не бойтесь, – произнес он, – о вашей тайне никто, кроме меня, не узнает. Вы очень утомлены. Мне следовало сразу же уложить вас в постель, а потом уж накормить. Вы, должно быть, пробыли на болотах не один час. А места между Олтернаном и "Ямайкой" особенно скверные. Топи наиболее опасны именно в это время года. Когда вы отдохнете, я сам отвезу вас домой на двуколке и все объясню трактирщику, если пожелаете.
– О, вы не должны делать этого, – быстро произнесла Мэри. – Если он хоть что-либо узнает о том, что я сегодня делала, то убьет меня, да и вас тоже. Вы и представить себе не можете, какой он. Это же совсем пропащий человек. Он ни перед чем не остановится. Нет уж, в крайнем случае, я знаю, как пробраться в дом: влезу на карниз и дотянусь до окна. Сплю я в комнате на втором этаже. Он ни за что не должен узнать, что я была у вас, даже то, что повстречалась с вами.
– Не слишком ли разыгралось ваше воображение? – спросил священник. – – Я знаю, что могу показаться черствым и холодным, но ведь мы живем в девятнадцатом веке, и люди так просто друг друга не убивают, без всякой причины. Думаю, что имею не меньше прав, чем ваш дядя, провезти вас по королевской дороге. Раз уж вы рассказали мне так много, соблаговолите сообщить и самое главное… Как вас зовут и как давно вы приехали?
Мэри подняла глаза и вновь увидела его бесцветное лицо, обрамленное короткими белыми волосами, и прозрачные глаза. Все-таки какой странной внешностью обладал этот человек: ему можно было дать и двадцать лет, и все шестьдесят. Стоило только ему попросить, и своим мягким вкрадчивым голосом он смог заставить ее открыть самые сокровенные тайны. Она могла довериться ему, и это, по крайней мере, сомнений не вызывало. И все-таки Мэри колебалась, обдумывая каждое произнесенное им слово.
– Ну же, – сказал он с улыбкой. – Мне приходилось уже выслушивать исповеди. Не здесь, в Олтернане, а в Ирландии и в Испании. Ваша история не кажется мне такой уж необычной, как вам представляется. На свете много всякого происходит, не только в одной "Ямайке". Есть места и пострашнее.
От его слов она оробела и смутилась. При всей его учтивости и тактичности он как будто посмеивался над ней в глубине души. Наверно, из-за ее возраста счел ее излишне впечатлительной и наивной. И без дальнейших колебаний, сбивчиво и отрывисто, она начала свой рассказ с первой субботней ночи в баре. Затем вернулась назад, к тому, что предшествовало ее приезду в трактир. Ее рассказ звучал легковесно и неубедительно даже для нее самой, знавшей всю правду. Она так устала, что с трудом подыскивала слова; задумавшись, умолкала, затем вновь возвращалась к уже сказанному.
Он терпеливо выслушал ее до конца, не перебивая и не задавая вопросов.
Но она все время чувствовала, как он внимательно наблюдает за ней. У него была привычка время от времени глотать слюну. Она про себя заметила это и каждый раз умолкала, когда он так делал. Она как бы слышала себя со стороны, и все ее муки, весь страх и сомнения, все, что она говорила, казалось лишь плодом ее воспаленного воображения. А когда она подошла к спору незнакомца и дяди в баре, ее слова прозвучали, как чистый вымысел, словно ей все это привиделось.
Хотя он и не показывал этого, Мэри чувствовала, что священник ей не верит. Она пыталась сгладить то смехотворное впечатление явного преувеличения и приукрашивания, которое должен был оставить ее рассказ. И все ее отчаянные усилия привели к тому, что дядя из злодея и негодяя превратился в обыкновенного сильно пьющего деревенского деспота, который колотит свою жену раз в неделю. Повозки теперь оказались безобидными телегами развозчиков товаров, которые ездили по ночам, чтобы ускорить доставку.
Посещение "Ямайки" сквайром в этот день могло бы подтвердить обоснованность ее подозрений, но пустая комната опровергала догадки.
Единственная часть ее рассказа, которая звучала правдоподобно, была о том, как она заблудилась на болоте.
Когда она умолкла, священник поднялся с кресла и принялся ходить по комнате. Тихонько насвистывая, он крутил висевшую на одной нитке пуговицу сутаны. Затем остановился на коврике возле камина и, повернувшись спиной к огню, посмотрел на девушку, но в его глазах она ничего прочесть не смогла.
– Конечно, я вам верю, – задумчиво произнес он. – Вы не похожи на лгунью, и сомневаюсь, чтобы вам известно было, что такое истерия. Однако в суде ваша история не была бы воспринята всерьез – во всяком случае, в том виде, как вы поведали ее мне. Все это слишком похоже на выдумку. И вот что еще: конечно, все это позор и нарушение закона, всем это известно, но контрабанда широко распространена по всему графству, и половина мировых судей пользуется доходами от нее. Вас это шокирует, не правда ли? Но, уверяю вас, дело обстоит именно так. Будь закон строже, и надзора было бы больше, и тогда от небольшой шайки вашего дяди давно и следа бы не осталось. Мне приходилось пару раз встречаться с мистером Бассетом. Полагаю, что он честный малый, но, между нами, глуповат. Он готов долго говорить и угрожать, но на большее не способен. Не думаю, чтобы он стал распространяться о своей сегодняшней вылазке. В сущности, он не имел права врываться в трактир и учинять обыск. Ведь если распространятся слухи, что он к тому же ничего не нашел, он станет посмешищем всей округи. Но одно я вам точно могу сказать: его визит наверняка напугал вашего дядю, и на время он утихомирится. Повозок в "Ямайке" долго теперь не будет. Думаю, в этом вы можете быть уверены.
Она-то надеялась, что, поверив ее рассказу, он придет в ужас. Он же не только не был потрясен, но воспринял все как самое заурядное дело. Наверно, он заметил на ее лице разочарование и продолжил:
– Если хотите, я могу повидаться с мистером Бассетом и изложить ему вашу историю. Но пока он не поймает вашего дядю с поличным, пока в "Ямайку" не прибудут повозки, шансов разоблачить его мало. Вот что вы должны отчетливо себе представлять. Боюсь, что все это звучит малоутешительно, но положение создалось сложное со всех точек зрения. Вы ведь не хотите, чтобы ваша тетя оказалась замешанной в этом деле? Но я не представляю себе, как этого можно будет избежать, если дело дойдет до ареста.
– Что же мне тогда делать? – беспомощно произнесла Мэри.
– На вашем месте я бы просто ждал, – ответил он. – Внимательно следите за вашим дядей и, когда появятся повозки, сразу сообщите мне, и мы вместе решим, как лучше поступить. Разумеется, в том случае, если вы мне доверяете.
– А как быть с незнакомцем, который исчез? – спросила Мэри. – Ведь его убили! Я уверена в этом. Что же, так это и оставить?
– Что же тут можно сделать? Разве что найдут его тело, а это весьма маловероятно, – сказал викарий. – Вполне возможно, что его вообще не убивали. Простите, но мне думается, что вы слишком дали волю своему воображению. Не забывайте, что вы видели всего лишь кусок веревки. Если бы вы собственными глазами видели этого человека мертвым или даже раненым, тогда другое дело.
– Но я слышала, как дядя угрожал ему, – настаивала Мэри. – Разве этого мало?
– Милое дитя, люди бросают друг другу угрозы чуть ли не каждый день, но их за это не вешают. Теперь послушайте-ка меня. Я ваш друг, и вы можете доверять мне. Если когда-нибудь вас что-то встревожит или обеспокоит, приходите ко мне и поведайте обо всем. Судя по сегодняшнему дню, длительные прогулки вас не страшат, а Олтернан всего в нескольких милях от вас, если идти по дороге. Если меня не окажется дома, Ханна всегда будет на месте и позаботится о вас. Ну как, договорились?
– Очень вам благодарна, – ответила Мэри.
– Что же, теперь надевайте чулки и башмаки, а я пойду на конюшню за двуколкой и отвезу вас в "Ямайку".
Мысль о возвращении была ей ненавистна, но приходилось мириться с ней.
Главное – не думать об этой уютной гостиной, освещенной мягким светом свечей, где так тепло и приятно от топившегося дровами камина, не сравнивать ее с холодной мрачной "Ямайкой" и ее собственной, крохотной, как чулан, комнатой над самым крыльцом и твердо помнить, что можно прийти сюда снова, если захочешь.
Ночь стояла ясная, звездная; тучи, затянувшие было небо на закате, рассеялись. Мэри устроилась на высоком сиденье коляски рядом с Фрэнсисом Дейви. На нем был черный плащ с бархатным воротником. Двуколку тянула не та лошадь, на которой он ездил по болотам, а крупный серый мерин, свежий и полный сил. Он резво взял с места. Поездка была странная и будоражащая.
Ветер дул Мэри в лицо, колол глаза. Вначале дорога от Олтернана вела вверх по склону холма. Но как только они выбрались на столбовую дорогу, ведущую к Бодмину, священник подстегнул коня, и тот, прижав уши, понесся во весь опор.
Копыта стучали по твердой белой дороге, взметая клубы пыли. Мэри бросило в сторону и прижало к священнику, но он не сделал попытки сдержать лошадь. Взглянув на него, Мэри с удивлением заметила, какая странная улыбка играет на его губах.
– Ну давай же, давай, – кричал он, – ты ведь можешь и побыстрей!
Голос его звучал низко и взволнованно, и казалось, что он говорит сам с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45