Здесь уж не было ни тропок, ни дорожек – лишь жесткая трава да сухой вереск. Лошади то и дело спотыкались о камни, проваливались в зыбкую почву трясины. Но Фрэнсис Дейви по-ястребиному зорко сразу замечал опасное место и, чуть помедлив, всякий раз безошибочно отыскивал надежную тропу.
Скалистые холмы обступили их со всех сторон, стеной отгораживая всадников от остального мира. Шедшие бок о бок лошади осторожно и неспешно прокладывали путь через жухлый папоротник.
Мэри начала терять надежду. Глядя на громаду холмов, девушка чувствовала себя слабой и беспомощной. Ворлегган оставался все дальше позади, и даже Норт-Хилл, казалось, был где-то на другом краю света.
Колдовская сила, издревле и на веки вечные воцарившаяся над пустошью, делала ее неприступной. Но не для Фрэнсиса Дейви. Он владел ее тайной и с легкостью, словно в собственном доме, пробирался во тьме через топи.
– Куда мы направляемся? – спросила наконец девушка.
Он повернулся к ней и с улыбкой указал на север.
– Возможно, вскоре стражники станут патрулировать прибрежные районы Корнуолла, – сказал он. – Я говорил вам об этом, когда мы вместе возвращались из Лонстона. Но сегодня и завтра нам пока некого опасаться.
Только дикие птицы властвуют над просторами от Боскасла до Хартленда.
Атлантический океан всегда был моим другом. Быть может, более безжалостным и суровым, чем хотелось бы, но все же другом. Вы знаете, что такое корабль, не правда ли, Мэри Йеллан? Хотя в последнее время предпочитали не говорить о них. Так вот, именно корабль и увезет нас из Корнуолла.
– Значит, мы должны покинуть Англию, мистер Дейви?
– А что еще вы могли бы предложить? Отныне викарий Олтернана вынужден порвать со Святой Церковью и снова стать беглецом. Вы увидите Испанию, Мэри, и Африку. Узнаете, что такое солнце, почувствуете под ногами песок пустыни.
Если пожелаете, конечно. Мне все равно, куда мы отправимся, выбор за вами.
Отчего вы улыбаетесь и качаете головой?
– Потому что все, о чем вы говорите, мистер Дейви, – плод вашей фантазии. Ничего такого не будет. Вы же прекрасно знаете, что при первой возможности я постараюсь сбежать от вас. Из первой же деревни, что встретится нам на пути. Я поехала с вами лишь потому, что боялась, как бы вы не убили меня под покровом ночи. Но с наступлением дня, как только мы окажемся среди людей, вы будете столь же бессильны, как сейчас я.
– Как вам будет угодно, Мэри Йеллан. Я готов пойти на риск. Но, уповая на избавление, вы, однако же, забываете, что северное побережье Корнуолла совсем не похоже на южное. Вы ведь из Хелфорда, насколько я помню, из мест, где вдоль реки меж уютных аллей проложены тропы, а деревушки переходят одна в другую, и домики стоят близ дороги. Северное побережье едва ли столь гостеприимно – вы в этом сами сможете убедиться. Оно так же безлюдно и пустынно, как эти болотные пустоши. Вряд ли вам приведется увидеть чье-либо лицо, кроме моего собственного, до тех пор, пока мы не доберемся до пристанища, к которому направляемся.
– Допустим, все это так, – отвечала Мэри. От страха в голосе ее неожиданно прозвучал вызов. – Допустим даже, что мы доедем до моря и окажемся на судне, ожидающем вас, и пустимся в плавание. И вы воображаете, что, куда бы вы ни направились – в Африку или Испанию, – – я покорно последую за вами и не разоблачу вас как убийцу?
– К тому времени вы забудете об этом, Мэри Йеллан.
– Забуду?! Забуду, что вы убили сестру моей матери?
– Да, и это, и многое другое. Забудете и болота, и "Ямайку", и то, как вы по глупости забрели невесть куда и случайно повстречались со мной.
Забудете слезы, что лили по дороге из Лонстона, и о молодом человеке, явившемся их причиной.
– Вам нравится лезть в чужую душу, мистер Дейви.
– Признаюсь, рад, что сумел задеть вас за живое. Ах, не кусайте губы и не хмурьтесь. Мне нетрудно догадаться, о чем вы думаете. Я ведь говорил вам, что за свою жизнь выслушал немало исповедей и лучше вашего понимаю движение женской души. Тут у меня явное преимущество перед братом трактирщика.
Он вновь улыбнулся жуткой улыбкой маски. Мэри отвернулась, чтобы не видеть насмешки в его глазах.
Дальше они ехали молча. Через некоторое время девушке начало казаться, что ночная тьма сгущается, влага повисла в воздухе, и не стало видно очертаний холмов. Лошади ступали медленно и неуверенно, то и дело останавливаясь и тревожно всхрапывая. Не было видно ни зги, но Мэри чувствовала, что под ногами предательская вязкая почва. Болота обступали их со всех сторон. Вот отчего так беспокойны были лошади.
Мэри взглянула на Фрэнсиса Дейви. Он сидел в седле, низко наклонясь вперед и пристально вглядываясь в сгущавшуюся мглу. По выражению его лица, по плотно сжатому рту она поняла, что каждая жилка его напряжена и что он думает только об одном – как миновать опасное место. Нервозность лошади передалась Мэри. Она подумала об этих топях, виденных ею при дневном свете: коричневые пучки травы, колышимые ветром тонкие, тесно прижавшиеся друг к другу, камыши, шуршащие и подрагивающие от малейшего дуновения, а под ними – темная вода, словно застывшая в молчаливом ожидании…
Она знала, что даже людям, живущим здесь, случалось сбиться с пути, и тогда один неверный шаг и – не успев вскрикнуть, они проваливались в трясину. Фрэнсис Дейви знал болота, но и он мог заблудиться.
Журчание ручья, бегущего по камням, слышно на расстоянии – болотная же вода тиха. Малейшая ошибка может стать роковой. Внутри у Мэри все дрожало от напряжения. Стоит лошади споткнуться, и она, не думая, что делает, соскочит с седла прямо в гущу цепких водорослей.
Услышав, как Фрэнсис Дейви громко нервически сглотнул, она запаниковала еще сильнее. Он снял шляпу, чтобы лучше видеть, и подолгу изучал буквально каждый дюйм земли вокруг, прежде чем решиться ступить дальше. Холодная сырая пелена заволакивала болота. На волосах и одежде его блестел иней. В нос ударил острый кисловатый запах гниющего камыша. Внезапно, преграждая путь, перед ними возникла белая стена тумана, поглотив все запахи и звуки.
Фрэнсис Дейви натянул поводья, и обе лошади сразу же послушно остановились. Они дрожали, и пар с их потных крупов смешивался с покрывающим все туманом.
Некоторое время путники выжидали: болотный туман мог рассеяться так же быстро, как и сгустился. Но в плотной завесе не было ни малейшего просвета.
Туман опутал их, словно паутина.
Тут Фрэнсис Дейви повернулся к Мэри. Окутанный белой пеленой, он походил на призрак; мертвенно-бледное лицо было по-прежнему непроницаемо, как маска.
– Мои древние боги отвернулись от меня, – промолвил он. – Я хорошо знаю здешние туманы. Этот не рассеется раньше чем через несколько часов.
Ехать дальше через болота – еще большее безумие, чем возвращаться. Надо ждать рассвета.
Мэри молча слушала. Она вновь воспрянула духом. Но тут же подумала, что в такую пору не так-то легко будет отыскать их. Туман – столь же грозная преграда для беглеца, сколь и для погони.
– Где мы сейчас находимся? – спросила она.
В этот момент он снова взялся за поводья и, понукая лошадей, заставил их подняться выше. Они выбрались на более твердую почву. Но и здесь туман был так же плотен. Казалось, от него не уйти.
– Ну что ж, Мэри Йеллан, – сказал он, – стало быть, вам все же будет дарован желанный отдых. Проведете ночь в гроте, выспитесь на гранитной плите. Быть может, завтра вы вновь увидите белый свет, но эту ночь придется провести на Раф-Торе.
Низко наклонив голову, лошади медленно и осторожно брели через туман к черневшим вдали холмам.
Потом, завернувшись в накидку, так что и лица не было видно, Мэри сидела в гроте, прислонясь спиной к плоской каменной глыбе. Крепко обхватив колени, она подтянула их к подбородку, сжавшись в комок. Но сырость просачивалась меж складок накидки, холод пробирал до костей. Огромная зубчатая вершина скалы, как корона, величественно вставала из тумана. Внизу под ними была сплошная завеса облаков.
Здесь, наверху, воздух был прозрачен и кристально чист. Он брезгливо избегал соприкосновения с тем миром внизу, где какие-то ничтожные существа копошились в туманной мгле. Здесь ветер что-то нашептывал камням, с шуршанием пробегал по вереску. Дыхание его было холодным; он резал, как нож; омывал алтарные плиты, эхом прокатывался по гротам. Легкий звон разливался в воздуха. Потом все смолкало, и прежняя мертвая тишина вновь повисала над скалами. Лошади жались друг к другу под прикрытием большого валуна. Им тоже было явно не по себе, и они то и дело поворачивали морды к хозяину. Тот сидел в стороне, в нескольких ярдах от своей спутницы, и порой она ловила на себе его задумчивый беспокойный взгляд. Мэри была начеку, в любой момент ожидая нападения. Стоило ему пошевелиться, и руки ее непроизвольно сжимались в кулаки.
Он пожелал ей спокойного сна, но сон не шел к ней. Да она ни за что не поддалась бы сонной одури, всеми силами постаралась бы побороть ее как коварного врага. Мэри знала, что дрема может внезапно одолеть ее, а очнется она от того, что ледяные руки вцепятся ей в горло, и, открыв глаза, она увидит прямо перед собой бледное лицо викария в венчике белых волос и огонь в его обычно бесстрастных глазах.
Он был всевластен здесь под защитой объятых молчанием грозных остроконечных гранитных вершин, подходы к которым оберегал неприступный туман. Один раз она услышала, как он откашлялся, словно намереваясь заговорить. Ей подумалось, что они совершенно оторваны от мира: два существа, одни во всей вселенной, случайно сведенные вместе судьбой. И этот ночной кошмар не исчезнет с наступлением дня. Она потеряет себя, сделается его тенью.
Но он так ничего и не сказал. В напряженной тишине снова стал слышен шум ветра. Это был уже иной ветер, налетевший неизвестно откуда. Он то усиливался, то утихал и, казалось, вырывался откуда-то из-под камней. Со стоном и рыданиями он кружил меж скал, скорбно вздыхал в пустынных гротах и жалобно всхлипывал в расселинах. Все звуки сливались в одну заунывную похоронную мелодию.
Мэри плотнее закуталась в накидку и натянула на голову капюшон, чтобы не слышать этот вой. Но тут ветер сделался еще сильнее. Он срывал капюшон, трепал ее волосы и со свистом проносился по гроту. Откуда взялся этот вихрь?
Внизу застыл густой туман, облака стояли неподвижно. Здесь же, на вершине, ветер бесновался и стенал, шептал о том далеком и страшном, что теперь было ведомо лишь ему одному: о пролитой крови и поселившемся здесь отчаянии. И на самой вершине Раф-Тора, высоко над головой, раздавался какой-то дикий иступленный крик, словно сами боги стенали там, подняв к небу огромные головы. В своем воображении она слышала топот тысяч ног, шепот тысячи голосов. Ей чудилось, что камни превращаются в живых существ. Их фантастические лики совсем не походили на человеческие: старые-престарые, иссеченные морщинами и грубые, как гранит, язык их был ей непонятен, а ноги и руки напоминали когтистые лапы птиц.
Они обратили к ней свои каменные очи, но глядели куда-то вдаль сквозь нее. Им не было до нее дела. Она чувствовала себя жалким листочком, сорванным с дерева и гонимым ветром. А эти древние исполины были нетленны и вечны. Сплошной стеной они безжалостно надвигались на Мэри. Вот-вот они раздавят ее. Девушка вскрикнула и вскочила на ноги, каждая жилка дрожала внутри.
Ветер внезапно стих. За ее спиной по-прежнему неподвижно темнели гранитные плиты. Рядом сидел Фрэнсис Дейви, опершись подбородком на руки. Он пристально смотрел на нее.
– Вы заснули, – произнес он.
Ока неуверенно возразила ему, все еще находясь под впечатлением жуткого сна, который вроде бы и не был сном.
– Вы устали, но упорно боретесь со сном в ожидании рассвета, – продолжал он. – Сейчас лишь полночь, впереди долгая ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45