Спроси у Дотти, у кого угодно, я…
– Ты прекрасно знаешь, что ты кричал и брыкался, – сказала Мад. – На губах у тебя выступала пена, как у лошади, ты…
– Вик, – вмешался Колин, – я научил Бена говорить. Он знает уже несколько слов. Хочешь их услышать?
Он шепнул Бену на ухо, тот заулыбался и кивнул головой.
– Да, да, – сказал Папа, радуясь предоставленному шансу сменить тему разговора, – дайте мне послушать, что скажет Бен. Так он не слабоумный? Вырастет, станет лидером «Черных пантер»1 и убьет всех нас. Давай, Бен, скажи свое слово, я слушаю, я весь внимание.
Поток слов смутил трехлетнего малыша. Он нахмурился, сосредоточился, но восклицания, призванного поразить аудиторию, не получилось.
– Г… г… г… или ж… ж… – торопил наставник Колин, взяв его за руку, – не важно что.
Но озадаченный Бен перепутал инструкции.
– Гопа, – сказал он, – гопа, гопа, гопа, – и начал бегать по кругу.
– Все-таки этот ребенок слабоумный, – объявил Папа. – Что это он изображает, курицу, снесшую яйцо? Уходи, мальчик, уходи. Никто не хочет яйцо. Эмма, дорогая, кто-нибудь включил обогреватель в ванной комнате? Не хочу заморозиться. Пойду поздороваюсь с Дотти. Отнес кто-нибудь наверх мою сумку? Мама, не пора ли тебе в кровать? И почему Бевил Саммерс не велел тебе оставаться в постели? Плохой он врач. Потом позвоню ему.
Эмме удалось вывести отца из комнаты.
– Поздороваешься с Дотти после того, как примешь ванну, – убеждала она. – Джо отнес твою сумку и отгонит машину. Принести тебе в комнату что-нибудь выпить?
– Нет, нет, нет, я выпью, когда спущусь вниз. Что за спешка? Все в этом доме спешат, никто никогда не отдыхает.
Все еще протестуя, он вошел в свою комнату и, раскрыв дорожную сумку, вывалил ее содержимое на пол. По старой привычке Эмма бросилась подбирать. Гребенки из черного дерева – на туалетный столик, шелковую пижаму – на кровать. В сорок восемь лет Папа так и остался невоспитанным. Все Мад виновата, конечно.
– Саммерс измерял ей давление? – спросил он, заходя в ванную и открывая краны на полную мощь. – У нас в семье у всех повышенное давление. Должен сказать, она не выглядит такой уж больной, но ведь у нее огромные резервы, как и у меня. Иначе я бы не выжил. Ты не представляешь, какими были прошедшие дни. Собрания, конференции, не ложился раньше трех. С трудом сюда вырвался.
– Расскажи про это за ужином, милый, – сказала Эмма, закрыла за собой дверь и прошла по коридору в свою комнату, чтобы броситься на кровать хоть на пять минут. «Мои резервы послабей, чем у Папы, – подумала она, – не то я бы не лежала вот так, встречала б его без напряжения. Слишком много происходит всего, вот что, час за часом…»
Горячая ванна, смена белья, шлепанцы, второй стаканчик – все это произвело благодатное действие на путешественника. Когда он вихрем наведался на кухню поприветствовать Дотти и быстро осмотрел комнату средних мальчишек, атмосфера не накалилась, как могла бы.
– Что-то надо делать с глазами этого мальчишки, – говорил Папа, когда Эмма, тоже переодевшись, вошла в музыкальную комнату. – Его нужно показать специалисту, может быть, понадобится операция. – (Речь шла, конечно, о Сэме.) – Всегда следует обращаться к лучшим специалистам. А от белки можно ведь подхватить ужасную инфекцию! Точно, точно, я уверен в этом. Или от попугаев? От тех и других, наверное. Болезнь Вейла или пситтакоз, не помню точно. Эмма, дочь моя, ты выглядишь великолепно. Ты здесь пропадаешь. Поедем со мной в Лондон.
Как раз в этот момент Дотти ударила в гонг, и Мад повела всех в столовую. Чтобы создать праздничное настроение, Дотти зажгла свечи. Мад посмотрела на плитку и обернулась с лучезарной улыбкой.
– Борщ, – сказала она, – твой любимый суп, и затем изумительная камбала. Эм, а Джо не будет с нами ужинать?
– Он просил его извинить, – сказала Эмма. – Он уже поел с ребятами.
По правде говоря, преданный и послушный Джо все же находил Папу слишком шумным и, тихий по природе, немел в его присутствии.
–Да? Ну, что же… – Мад казалась разочарованной. Когда возникала возможность схватиться с единственным родным, а не приемным сыном, Мад всегда радовалась аудитории. Оплотом ее обычно выступал Терри, поддерживавший ее в меру своих сил. Несмотря ни на что, Эмма чувствовала облегчение, что Терри в больнице, а не сидит здесь наизготовку, как атлет на старте.
– Джо знает свое место, – сказал Папа, с наслаждением прихлебывая суп – он ел шумно, и этому Мад его совсем не научила. – Настоящий дровосек и водовоз, отличный парень, но недалек. Соль земли, дитя природы, как ни назови, но они тоже нужны в нашем обществе, побольше бы таких, как он, чтобы прислуживали элите вроде нас.
– Кто сказал, что мы элита? – возразила Мад. – Пусть я выступала в свое время перед миллионами, но это не повод считать меня каким-то высшим существом. Ну, а ты занимаешься махинациями с банковскими счетами аргентинских магнатов…
– Не делаю я ничего такого, ничего такого не делаю. Никаких махинаций. Дело в том, что для решения определенного вида проблем требуется определенный вид интеллекта. Моя специальность – финансовые дела – всегда были и будут, и, знаешь ли, ты тут совершенно ни при чем: кто и привел свои финансы в полный беспорядок после долгой и успешной карьеры, так это моя уважаемая мать…
– Папа, – вмешалась Эмма, – лучше расскажи, что происходит в мире, в нашей стране. Получится что-нибудь из СШСК?
Эта важнейшая тема, конечно, переведет разговор в нейтральное русло.
Папа вытер рот салфеткой.
– СШСК обязательно будет успешным союзом, – объявил он. – Если же этого не случится, то можно вешаться хоть завтра, нет, сегодня. Наш остров может рассчитывать на существование только в союзе с США, экономическом и стратегическом, тут спору быть не может, не может быть спору. Может, это нам и не нравится, в историческом смысле мы чувствуем себя оскорбленными, ограбленными, но tant pis, альтернативы нет. Вступление в Европейское сообщество оказалось провалом, бедствием, цены выросли почти на пятьдесят процентов, помните? Политические страсти накалились, мы были на грани революции. И что же произошло? Страна разделилась, провели всеобщие выборы, потом референдум, наконец появилось сегодняшнее коалиционное правительство, и, как утопающий за соломинку, схватились за идею СШСК. Разница только в том, что соломинка – вовсе не соломинка, а чертовски большое бревно, милые мои, которое всех нас вывезет если не в Эльдорадо, то хотя бы за пределы угрозы вымирания.
Он приостановился, чтобы передохнуть. Казалось, что Мад его не слушает. Она переливала остатки супа в блюдце для Фолли.
–Я не чувствую себя ограбленной, – подняла она голову, – а вот оскорбленной чувствую. Экономический союз – пожалуйста, даже партнерство. Но не купля-продажа, а ведь это и есть СШСК, не так ли, Вик?
– Мама, дорогая, давай снова проведем аналогию с кораблекрушением. Ты в крохотной лодке, разгулялся шторм, лодка вот-вот перевернется, и тут подходит мощный огромный лайнер и предлагает взять тебя на борт. Ты соглашаешься, но ведь, взойдя на лайнер, ты и другие люди с лодки не встанут у руля, не так ли? Нет, ты благодаришь за спасение и делаешь, что тебе скажут.
Эмма убрала кастрюлю с супом и собрала тарелки. Дотти замаскировала камбалу белым соусом. Эмма засомневалась, нужно ли было так делать, потому что она стала напоминать больничную еду. Но что ж тут придумаешь… Она положила отцу щедрую порцию.
– Я бы лучше выстояла шторм, – сказала Мад. – Если лодка маленькая, это еще не значит, что она дает течь. Если обшивка хорошая и у пассажиров есть весла, то можно держать нос по ветру или лечь в дрейф еще до бури. Тогда обязательно достигнешь земли.
– Или наткнешься на риф, – сказал Папа, – если до этого не перевернешься. Это же нелепо, дорогая. В нынешнем мире никто не действует в одиночку, мы должны сотрудничать: СШСК и их союзники, Южная Америка, Африка, Австралия, Канада; тогда всем остальным можно показать фигу, стратегически и экономически. У нас будут объединенные ядерные и воздушные силы, единая валюта. Остальной мир может продолжать заниматься своим делом, голодать, добиваться успехов, заниматься любовью, взрывать друг друга, нам до этого и дела не будет. Что это ты мне такое дала, Эмма, деточка, сметану от борща?
– Это камбала, – сказала Мад. – Ты же всегда требуешь рыбу, сам знаешь. Свежая дуврская камбала, которую выловил старина Том Бейт.
– Не знал, – ответил Папа, – что можно поймать дуврскую камбалу в корнуолльских водах, не больше шансов, чем добыть дублинские креветки где-нибудь, кроме Дублина. Ладно, поверю вам на слово. На чем мы остановились? Ах, да, стратегические и экономические дела. Единая валюта дает огромные преимущества. Еще не решено, примем мы за основу доллар или выдумаем что-то совершенно новое. Фунту стерлингов конец; конечно, я за возрождение дуката. Помнишь Шейлока? «Дочь моя! О! Три тысячи дукатов!» Туристы будут без ума.
– Дукат, – задумчиво пробормотала Мад. – Довольно неудачно рифмуется. Можно представить как…
– Хм, странный сорт камбалы, – продолжил Папа, отправив кусок рыбы в рот. – Напоминает по вкусу вату, вот что. Нет, нет, нет… Я не жалуюсь, но это создание никогда в жизни Дувра не видело. Наверно, морские пехотинцы постарались: выловили всю здешнюю рыбу и подпустили что-нибудь из окрестностей Лонг-Айленда.
Тем не менее он потребовал вторую порцию, запивая ее сомнительным шабли.
–Надо вам прислать калифорнийского вина, – сказал он, – уже прибыли контейнеры. Не то чтобы восхитительное, но новенькое. В Лондоне все его пьют.
– О, Вик, дорогой… – запротестовала его мать.
– Почему нет? Почему нет? Климат в Калифорнии лучше, чем где-либо во Франции. На западном побережье Америки огромные виноградники. И почти за бесценок. Уверяю вас, как только твердо встанет на ноги СШСК, мы будем есть американские фрукты, сыры, масло. Конечно, мы ужасно разжиреем, но тут выбирать не приходится – лучше, чем стать скелетами, как азиаты.
– Я заведу корову, – твердо сказала Мад, – двух коров. Мальчишки будут их доить, а Джек Трембат, возможно, разрешит им гоняться в его стаде; «гоняться» – это правильное выражение? И, хвала Господу, у нас много яблонь… А что касается винограда, то не понимаю, почему бы нам не посадить виноград, да, Эм, где-нибудь позади дома. Осенью будем давить виноград, мальчишки будут в восторге.
Папа вскинул голову и издевательски захохотал:
– Мальчишки, милая мама, будут учиться и привыкать к американскому образу жизни, им будет некогда давить виноград. Обмен поездками окажет молодежи огромную пользу, – продолжал он, разгрызая древний лесной орех (он не знал, что орех был похищен у Сэмовой белки). – Предлагаю послать в США Терри, да и Энди, наверно, с одним из первых самолетов. Джо это не нужно, читать и писать он не умеет, опыта не наберется… Хочу, чтобы вы поняли одно… – он сначала посмотрел на дочь, затем на мать, – и поняли меня правильно. Мы влипли в это дело по уши. Назад дороги нет. Если мы не будем сотрудничать в полной мере, охотно принимать все предложения, то дело кончится плохо, очень плохо.
Мад помолчала. Затем наконец сказала:
– Что конкретно ты имеешь в виду под «плохо»?
– Это и имею в виду. Они говорят с нами с позиции силы. Они не потерпят маршей протеста, демонстраций, кабинетных критиков, встающих с места и кричащих о разногласиях на собраниях в ратуше или по радио и телевидению. Эта затея – огромное испытание их пропаганды, воздействия на мировую аудиторию, помимо выгоды нашей стране и им самим. Они однажды опозорились в юго-восточной Азии, и теперь уж они позаботятся, чтобы ошибка не повторилась.
Эмма взглянула на бабушку, потом опять на Папу. Выражение на их лицах было абсолютно одинаковым. Глаза сощурены, подбородки выдвинуты вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Ты прекрасно знаешь, что ты кричал и брыкался, – сказала Мад. – На губах у тебя выступала пена, как у лошади, ты…
– Вик, – вмешался Колин, – я научил Бена говорить. Он знает уже несколько слов. Хочешь их услышать?
Он шепнул Бену на ухо, тот заулыбался и кивнул головой.
– Да, да, – сказал Папа, радуясь предоставленному шансу сменить тему разговора, – дайте мне послушать, что скажет Бен. Так он не слабоумный? Вырастет, станет лидером «Черных пантер»1 и убьет всех нас. Давай, Бен, скажи свое слово, я слушаю, я весь внимание.
Поток слов смутил трехлетнего малыша. Он нахмурился, сосредоточился, но восклицания, призванного поразить аудиторию, не получилось.
– Г… г… г… или ж… ж… – торопил наставник Колин, взяв его за руку, – не важно что.
Но озадаченный Бен перепутал инструкции.
– Гопа, – сказал он, – гопа, гопа, гопа, – и начал бегать по кругу.
– Все-таки этот ребенок слабоумный, – объявил Папа. – Что это он изображает, курицу, снесшую яйцо? Уходи, мальчик, уходи. Никто не хочет яйцо. Эмма, дорогая, кто-нибудь включил обогреватель в ванной комнате? Не хочу заморозиться. Пойду поздороваюсь с Дотти. Отнес кто-нибудь наверх мою сумку? Мама, не пора ли тебе в кровать? И почему Бевил Саммерс не велел тебе оставаться в постели? Плохой он врач. Потом позвоню ему.
Эмме удалось вывести отца из комнаты.
– Поздороваешься с Дотти после того, как примешь ванну, – убеждала она. – Джо отнес твою сумку и отгонит машину. Принести тебе в комнату что-нибудь выпить?
– Нет, нет, нет, я выпью, когда спущусь вниз. Что за спешка? Все в этом доме спешат, никто никогда не отдыхает.
Все еще протестуя, он вошел в свою комнату и, раскрыв дорожную сумку, вывалил ее содержимое на пол. По старой привычке Эмма бросилась подбирать. Гребенки из черного дерева – на туалетный столик, шелковую пижаму – на кровать. В сорок восемь лет Папа так и остался невоспитанным. Все Мад виновата, конечно.
– Саммерс измерял ей давление? – спросил он, заходя в ванную и открывая краны на полную мощь. – У нас в семье у всех повышенное давление. Должен сказать, она не выглядит такой уж больной, но ведь у нее огромные резервы, как и у меня. Иначе я бы не выжил. Ты не представляешь, какими были прошедшие дни. Собрания, конференции, не ложился раньше трех. С трудом сюда вырвался.
– Расскажи про это за ужином, милый, – сказала Эмма, закрыла за собой дверь и прошла по коридору в свою комнату, чтобы броситься на кровать хоть на пять минут. «Мои резервы послабей, чем у Папы, – подумала она, – не то я бы не лежала вот так, встречала б его без напряжения. Слишком много происходит всего, вот что, час за часом…»
Горячая ванна, смена белья, шлепанцы, второй стаканчик – все это произвело благодатное действие на путешественника. Когда он вихрем наведался на кухню поприветствовать Дотти и быстро осмотрел комнату средних мальчишек, атмосфера не накалилась, как могла бы.
– Что-то надо делать с глазами этого мальчишки, – говорил Папа, когда Эмма, тоже переодевшись, вошла в музыкальную комнату. – Его нужно показать специалисту, может быть, понадобится операция. – (Речь шла, конечно, о Сэме.) – Всегда следует обращаться к лучшим специалистам. А от белки можно ведь подхватить ужасную инфекцию! Точно, точно, я уверен в этом. Или от попугаев? От тех и других, наверное. Болезнь Вейла или пситтакоз, не помню точно. Эмма, дочь моя, ты выглядишь великолепно. Ты здесь пропадаешь. Поедем со мной в Лондон.
Как раз в этот момент Дотти ударила в гонг, и Мад повела всех в столовую. Чтобы создать праздничное настроение, Дотти зажгла свечи. Мад посмотрела на плитку и обернулась с лучезарной улыбкой.
– Борщ, – сказала она, – твой любимый суп, и затем изумительная камбала. Эм, а Джо не будет с нами ужинать?
– Он просил его извинить, – сказала Эмма. – Он уже поел с ребятами.
По правде говоря, преданный и послушный Джо все же находил Папу слишком шумным и, тихий по природе, немел в его присутствии.
–Да? Ну, что же… – Мад казалась разочарованной. Когда возникала возможность схватиться с единственным родным, а не приемным сыном, Мад всегда радовалась аудитории. Оплотом ее обычно выступал Терри, поддерживавший ее в меру своих сил. Несмотря ни на что, Эмма чувствовала облегчение, что Терри в больнице, а не сидит здесь наизготовку, как атлет на старте.
– Джо знает свое место, – сказал Папа, с наслаждением прихлебывая суп – он ел шумно, и этому Мад его совсем не научила. – Настоящий дровосек и водовоз, отличный парень, но недалек. Соль земли, дитя природы, как ни назови, но они тоже нужны в нашем обществе, побольше бы таких, как он, чтобы прислуживали элите вроде нас.
– Кто сказал, что мы элита? – возразила Мад. – Пусть я выступала в свое время перед миллионами, но это не повод считать меня каким-то высшим существом. Ну, а ты занимаешься махинациями с банковскими счетами аргентинских магнатов…
– Не делаю я ничего такого, ничего такого не делаю. Никаких махинаций. Дело в том, что для решения определенного вида проблем требуется определенный вид интеллекта. Моя специальность – финансовые дела – всегда были и будут, и, знаешь ли, ты тут совершенно ни при чем: кто и привел свои финансы в полный беспорядок после долгой и успешной карьеры, так это моя уважаемая мать…
– Папа, – вмешалась Эмма, – лучше расскажи, что происходит в мире, в нашей стране. Получится что-нибудь из СШСК?
Эта важнейшая тема, конечно, переведет разговор в нейтральное русло.
Папа вытер рот салфеткой.
– СШСК обязательно будет успешным союзом, – объявил он. – Если же этого не случится, то можно вешаться хоть завтра, нет, сегодня. Наш остров может рассчитывать на существование только в союзе с США, экономическом и стратегическом, тут спору быть не может, не может быть спору. Может, это нам и не нравится, в историческом смысле мы чувствуем себя оскорбленными, ограбленными, но tant pis, альтернативы нет. Вступление в Европейское сообщество оказалось провалом, бедствием, цены выросли почти на пятьдесят процентов, помните? Политические страсти накалились, мы были на грани революции. И что же произошло? Страна разделилась, провели всеобщие выборы, потом референдум, наконец появилось сегодняшнее коалиционное правительство, и, как утопающий за соломинку, схватились за идею СШСК. Разница только в том, что соломинка – вовсе не соломинка, а чертовски большое бревно, милые мои, которое всех нас вывезет если не в Эльдорадо, то хотя бы за пределы угрозы вымирания.
Он приостановился, чтобы передохнуть. Казалось, что Мад его не слушает. Она переливала остатки супа в блюдце для Фолли.
–Я не чувствую себя ограбленной, – подняла она голову, – а вот оскорбленной чувствую. Экономический союз – пожалуйста, даже партнерство. Но не купля-продажа, а ведь это и есть СШСК, не так ли, Вик?
– Мама, дорогая, давай снова проведем аналогию с кораблекрушением. Ты в крохотной лодке, разгулялся шторм, лодка вот-вот перевернется, и тут подходит мощный огромный лайнер и предлагает взять тебя на борт. Ты соглашаешься, но ведь, взойдя на лайнер, ты и другие люди с лодки не встанут у руля, не так ли? Нет, ты благодаришь за спасение и делаешь, что тебе скажут.
Эмма убрала кастрюлю с супом и собрала тарелки. Дотти замаскировала камбалу белым соусом. Эмма засомневалась, нужно ли было так делать, потому что она стала напоминать больничную еду. Но что ж тут придумаешь… Она положила отцу щедрую порцию.
– Я бы лучше выстояла шторм, – сказала Мад. – Если лодка маленькая, это еще не значит, что она дает течь. Если обшивка хорошая и у пассажиров есть весла, то можно держать нос по ветру или лечь в дрейф еще до бури. Тогда обязательно достигнешь земли.
– Или наткнешься на риф, – сказал Папа, – если до этого не перевернешься. Это же нелепо, дорогая. В нынешнем мире никто не действует в одиночку, мы должны сотрудничать: СШСК и их союзники, Южная Америка, Африка, Австралия, Канада; тогда всем остальным можно показать фигу, стратегически и экономически. У нас будут объединенные ядерные и воздушные силы, единая валюта. Остальной мир может продолжать заниматься своим делом, голодать, добиваться успехов, заниматься любовью, взрывать друг друга, нам до этого и дела не будет. Что это ты мне такое дала, Эмма, деточка, сметану от борща?
– Это камбала, – сказала Мад. – Ты же всегда требуешь рыбу, сам знаешь. Свежая дуврская камбала, которую выловил старина Том Бейт.
– Не знал, – ответил Папа, – что можно поймать дуврскую камбалу в корнуолльских водах, не больше шансов, чем добыть дублинские креветки где-нибудь, кроме Дублина. Ладно, поверю вам на слово. На чем мы остановились? Ах, да, стратегические и экономические дела. Единая валюта дает огромные преимущества. Еще не решено, примем мы за основу доллар или выдумаем что-то совершенно новое. Фунту стерлингов конец; конечно, я за возрождение дуката. Помнишь Шейлока? «Дочь моя! О! Три тысячи дукатов!» Туристы будут без ума.
– Дукат, – задумчиво пробормотала Мад. – Довольно неудачно рифмуется. Можно представить как…
– Хм, странный сорт камбалы, – продолжил Папа, отправив кусок рыбы в рот. – Напоминает по вкусу вату, вот что. Нет, нет, нет… Я не жалуюсь, но это создание никогда в жизни Дувра не видело. Наверно, морские пехотинцы постарались: выловили всю здешнюю рыбу и подпустили что-нибудь из окрестностей Лонг-Айленда.
Тем не менее он потребовал вторую порцию, запивая ее сомнительным шабли.
–Надо вам прислать калифорнийского вина, – сказал он, – уже прибыли контейнеры. Не то чтобы восхитительное, но новенькое. В Лондоне все его пьют.
– О, Вик, дорогой… – запротестовала его мать.
– Почему нет? Почему нет? Климат в Калифорнии лучше, чем где-либо во Франции. На западном побережье Америки огромные виноградники. И почти за бесценок. Уверяю вас, как только твердо встанет на ноги СШСК, мы будем есть американские фрукты, сыры, масло. Конечно, мы ужасно разжиреем, но тут выбирать не приходится – лучше, чем стать скелетами, как азиаты.
– Я заведу корову, – твердо сказала Мад, – двух коров. Мальчишки будут их доить, а Джек Трембат, возможно, разрешит им гоняться в его стаде; «гоняться» – это правильное выражение? И, хвала Господу, у нас много яблонь… А что касается винограда, то не понимаю, почему бы нам не посадить виноград, да, Эм, где-нибудь позади дома. Осенью будем давить виноград, мальчишки будут в восторге.
Папа вскинул голову и издевательски захохотал:
– Мальчишки, милая мама, будут учиться и привыкать к американскому образу жизни, им будет некогда давить виноград. Обмен поездками окажет молодежи огромную пользу, – продолжал он, разгрызая древний лесной орех (он не знал, что орех был похищен у Сэмовой белки). – Предлагаю послать в США Терри, да и Энди, наверно, с одним из первых самолетов. Джо это не нужно, читать и писать он не умеет, опыта не наберется… Хочу, чтобы вы поняли одно… – он сначала посмотрел на дочь, затем на мать, – и поняли меня правильно. Мы влипли в это дело по уши. Назад дороги нет. Если мы не будем сотрудничать в полной мере, охотно принимать все предложения, то дело кончится плохо, очень плохо.
Мад помолчала. Затем наконец сказала:
– Что конкретно ты имеешь в виду под «плохо»?
– Это и имею в виду. Они говорят с нами с позиции силы. Они не потерпят маршей протеста, демонстраций, кабинетных критиков, встающих с места и кричащих о разногласиях на собраниях в ратуше или по радио и телевидению. Эта затея – огромное испытание их пропаганды, воздействия на мировую аудиторию, помимо выгоды нашей стране и им самим. Они однажды опозорились в юго-восточной Азии, и теперь уж они позаботятся, чтобы ошибка не повторилась.
Эмма взглянула на бабушку, потом опять на Папу. Выражение на их лицах было абсолютно одинаковым. Глаза сощурены, подбородки выдвинуты вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47