Отныне он твой, Онор. Ровно через неделю я привезу его сюда.
Так, с согласия Джонатана, Дик и его наставник, Герберт Эшли, должны были присоединиться к нам в Менабилли. Я чувствовала какую-то непонятную радость и волнение в день их приезда и даже отправилась вместе с Мери оглядеть отведенную для них комнату под башней с часами.
В тот день я очень долго приводила себя в порядок, нарядилась в свое любимое голубое платье и заставила Матти пол-утра расчесывать мне волосы, хотя в глубине души понимала, что я просто сентиментальная дурочка, если трачу столько времени и сил на такую ерунду. Скорее всего, ребенок и не взглянет на меня…
Было около часа дня, когда со стороны парка до моего слуха донесся перестук копыт. Я взволнованным голосом кликнула Матти и попросила, чтобы слуги снесли меня вниз – я хотела встретить его в саду, мне казалось, что на улице будет намного легче завязать знакомство, чем в душной комнате.
Я сидела на своем стуле в обнесенном стеной садике рядом с дорожкой. Ворота отворились, и я увидела, как через лужайку ко мне идет паренек. Он был выше, чем я предполагала, с ярко-рыжими, как у всех Гренвилей, кудрями, нагло вздернутым носом и важным видом, который тотчас же напомнил мне Ричарда. Но как только он заговорил, я поняла свою ошибку.
– Мое имя Джо Гренвиль, – сказал он. – Меня послали, чтобы я привез вас обратно. Произошла небольшая неприятность. Бедный Дик свалился с лошади, когда мы въехали во двор – наверное, булыжники были немного скользкими, – и разбил себе голову. Его отнесли к вам в комнату, а ваша служанка сейчас промывает рану.
Это совсем не походило на то прибытие, каким .я рисовала его в мыслях, и я ужасно расстроилась, что все началось с несчастья.
– А сэр Ричард приехал с вами? – спросила я, пока он катил мое кресло к дому.
– Да, – ответил юный Джо. – Он страшно зол на Дика и ругает его на чем свет стоит за то, что тот такой неуклюжий, но бедняге от этого только хуже. Через час мы должны уехать. Эссекс уже в Тивертоне, замок Тонтон тоже в руках бунтовщиков. Принц Морис забрал у нас несколько подразделений, и в Окгемптоне намечается конференция, на которой сэру Ричарду обязательно надо присутствовать. Наши войска единственные остались у Плимута.
– И тебе все это очень нравится, Джо? – спросила я.
– Да, мадам. Я никак не дождусь, когда сам смогу сразиться с противником.
Наконец мы достигли входа, и я тут же увидела Ричарда, мерящего шагами холл.
– Ты не поверишь, – сразу начал он, – но этот щенок взял и свалился с лошади прямо у самых ступеней. Для того, чтобы такое вытворить, надо быть полным кретином. А как тебе понравился Джо? – И он похлопал по плечу парня, преданно глядящего на него. – Мы из него сделаем настоящего солдата, – продолжал он. – Пойди, нацеди мне немного эля, Джо, и налей кружку себе. У меня все во рту пересохло.
– А как же Дик? – спросила я. – Мне, наверное, лучше подняться к нему.
– Оставь его этим бабам и дураку-учителю, – махнул рукой Ричард. – Он еще успеет надоесть тебе. Я могу пробыть в Менабилли всего час и хочу провести этот час с тобой.
Мы разместились в небольшой комнатке за галереей. Ричард сидел там, пил свой эль и говорил мне, что и недели не пройдет, как Эссекс будет в Тавистоке.
– Пусть только появится в Корнуолле, мы сразу поймаем его в ловушку, – уверял он, – и если король не растеряется и не даст ему улизнуть – считай, война нами выиграна. Конечно, любимая, во всем этом мало приятного, но долго это не продлится, обещаю тебе.
– Как ты думаешь, будут сражения в наших местах? – спросила я, полная недобрых предчувствий.
– Трудно сказать. Все зависит от Эссекса: ударит он с севера или с юга. Если он нападет на Лискерд и Бодмин, мы остановим его там. Молись, Онор, чтобы август был дождливым, тогда они по уши увязнут в грязи. Теперь я должен идти. Если удастся, буду ночевать в Лонстоне. – Он поставил кружку на стол и, закрыв предусмотрительно дверь, опустился на колени рядом с моим стулом. – Позаботься о щенке, – попросил он, – и научи его хорошим манерам. Если случится так, что по соседству пройдут бои, спрячь его хоть у себя под кроватью – Эссекс будет рад-радехонек заполучить моего отпрыска в заложники. Ты меня еще любишь?
– Я люблю тебя, как любила всегда.
– Тогда перестань прислушиваться к шагам в галерее и поцелуй меня.
Конечно, для него было естественным прижимать меня к себе в течение пяти минут, распалить любовными ласками, а затем ускакать в Лонстон, размышляя о совершенно других вещах; но для меня, оставшейся сидеть в своем инвалидном кресле, с растрепанными волосами и в помятом платье, зная, что впереди ждут долгие томительные часы одиночества, от которых некуда деться – для меня это было пыткой. Впрочем, я сама избрала этот путь, я сама впустила его в свою жизнь, так что теперь мне оставалось лишь мириться с тем лихорадочным огнем, который всякий раз охватывал меня при виде Ричарда и который уже ничем нельзя было загасить.
Позвав своего адъютанта, он помахал мне рукой и ускакал в Лонстон, где, призналась я себе со жгучей ревностью, и он, и юный Джо, скорее всего, плотно пообедав, позволят себе немного развлечься перед серьезными завтрашними делами. Я слишком хорошо знала Ричарда, чтобы вообразить, что из-за любви ко мне он будет жить как аскет.
Пригладив локоны и поправив кружевной воротник, я дернула за шнурок колокольчика и вызвала слуг, и они понесли меня вместе с креслом в мои покои. На сей раз мы отправились не привычным путем, мимо галереи, а проследовали через отдаленные комнаты, расположенные под колокольней, и здесь, в коридоре, я наткнулась на Фрэнка Пенроуза, двоюродного племянника и подчиненного моего зятя Джонатана, который был увлечен беседой с каким-то молодым человеком примерно его лет с болезненным цветом лица и скошенным подбородком; он, как мне показалось, рассказывал Фрэнку историю своей жизни.
–Это мистер Эшли, мисс Онор, – сказал Фрэнк характерным для него вкрадчивым тоном. – Он оставил своего подопечного в ваших покоях. Мистер Эшли собирается спуститься вниз и перекусить вместе со мной.
Мистер Эшли поклонился и расшаркался.
– Сэр Ричард сообщил мне, что вы крестная мать мальчика, мадам, – сказал он, – и что я должен во всем слушаться вас. Это, конечно, против правил, но я попытаюсь приспособиться к обстоятельствам.
Ты просто дурак, решила я, и самодовольный болван, и не думаю, что ты сможешь мне понравиться, однако вслух произнесла:
– Прошу вас, мистер Эшли, продолжайте заниматься с Диком, как вы делали это в Бакленде. Я не намерена ни во что вмешиваться. Главное, чтобы мальчик был счастлив.
Я отвернулась, и пока они расшаркивались мне вслед, готовые, как только я скроюсь из виду, разобрать меня по коcточкам, отправилась дальше по коридору. Вскоре я уже была у дверей своей комнаты. Навстречу мне вышла Матти, неся в руках тазик с водой и бинты.
– Он сильно расшибся? – спросила я.
Ее губы были сжаты в узкую полоску, что, я знала, говорило о сильном раздражении.
– Просто испугался до смерти, – ответила она. – Того гляди развалится на части.
Слуги опустили мой стул на пол и покинули покои, закрыв за собой дверь.
Мальчик, сжавшись в комочек, сидел в кресле у камина – очень худенький, белокожий, с огромными темными глазами и тугими черными кудряшками. Повязка на голове подчеркивала нездоровую бледность лица. Он разглядывал меня, все время нервно кусая ногти.
– Тебе лучше? – ласково спросила я.
С минуту он смотрел на меня, а затем, неожиданно тряхнув головой, спросил:
– Он уехал?
– Кто?
– Мой отец.
– Да, он ускакал в Лонстон вместе с твоим двоюродным братом.
Какое-то время мальчик обдумывал услышанное.
– А когда он вернется? – спросил он наконец.
– Он не вернется. Завтра или послезавтра ему надо быть на совете в Окгемптоне. А ты пока побудешь тут. Ты знаешь, кто я?
– Вы, наверное, Онор. Он сказал, что я останусь здесь с красивой леди. А почему вы сидите на этом стуле?
– Потому что я не могу ходить. Я калека.
– Вам больно?
– Нет… не очень. Я привыкла. А как твоя голова, болит? Он осторожно коснулся повязки.
– Кровь все еще идет, – сказал он.
– Не волнуйся, скоро все подживет.
– Я не буду снимать бинты, а то рана опять начнет кровоточить. Скажите служанке, которая промывала рану, чтобы она не сдвигала повязку.
– Хорошо, скажу.
Я взяла вышивку и принялась за работу, чтобы он не подумал, что я слежу за ним, и привык ко мне.
– Моя мама тоже любит вышивать, – прервал он затянувшееся молчание. – Однажды она вышила на гобелене бегущих по лесу оленей.
– Наверное, это очень красиво.
– А еще сделала три накидки для кресел, – продолжал он. – Они так всем понравились в Фитцфорде. Мне кажется, вы никогда не приезжали к нам в Фитцфорд.
– Нет, Дик.
– У моей мамы много друзей, но о вас она никогда не говорила.
– Я не знаю твою маму, Дик. Я знакома с твоим отцом.
– И он вам нравится? – Вопрос прозвучал резко и вызывающе.
– А почему ты спрашиваешь? – ушла я от ответа.
– Потому что мне – нет. Я ненавижу его. Хочу, чтобы его убили на войне.
Он произнес это злобным ядовитым тоном. Я украдкой бросила на него взгляд и увидела, что он вновь принялся грызть ногти.
– Почему же ты его ненавидишь? – спокойно спросила я.
– Потому что он дьявол. Он пытался убить мою маму – украсть у нее дом и деньги, а потом убить.
– Почему ты так думаешь?
– Мне мама рассказывала.
– Ты ее очень сильно любишь?
– Не знаю. Да, наверное. Она очень красивая. Красивее вас. Сейчас она в Лондоне с моей сестрой. Как бы я хотел быть с ними.
– Возможно, когда закончится война, ты вернешься к ней.
– Я бы убежал, но до Лондона так далеко, я могу случайно оказаться там, где идут бои. Они сейчас везде идут. В Бакленде говорят только о войне… Можно, я расскажу вам кое-что?
– Что же?
– На прошлой неделе я видел, как в дом вносили раненого на носилках. Он был весь в крови.
Он произнес это так испуганно, что я даже поразилась.
– Ты что, боишься вида крови? Его бледное лицо вспыхнуло.
– Я же не сказал, что испугался, – быстро ответил он.
– Нет… но тебе это не понравилось, да? Мне тоже не нравится – это, конечно, неприятное зрелище, – но я не пугаюсь, когда вижу кровь.
– Я совсем не могу видеть кровь, – сказал он, помолчав немного. – Я такой с детства, это не моя вина.
– Возможно, тебя испугали, когда ты был ребенком.
– Вот и мама то же говорит. Она рассказала мне, что однажды, когда она держала меня на руках, в комнату ввалился отец и начал орать на нее, а затем ударил по лицу и разбил до крови. Кровь закапала прямо на меня. Я сам не помню этого, но она говорит, что все так и было.
Я ужаснулась – сердце во мне заныло, – но постаралась не подать вида, как мне тяжело.
– Мы не будем говорить об этом, если ты сам не захочешь. О чем бы ты хотел побеседовать?
– Расскажите мне, что вы делали, когда вам было столько лет, сколько мне, и как вы выглядели, и что говорили, и были ли у вас братья и сестры?
И вот я начала рассказывать историю своей жизни, чтобы помочь мальчику забыть его собственную, а он сидел и глядел на меня; и к тому времени, когда пришла Матти и принесла кое-что поесть, он уже настолько успокоился, что поболтал с ней немного, потом увидел на тарелке пирожки с мясом, глаза у него сделались круглыми – и пирожков сразу не стало; а я сидела и не отрывала взгляда от его точеного лица, такого непохожего на лицо его отца, и от черных кудряшек на голове. Потом я почитала ему немного, и он выбрался из своего кресла и свернулся калачиком на полу у моих ног, словно маленькая собачка, которая нашла друзей в чужом доме, и когда я наконец захлопнула книгу, он поднял на меня глаза и улыбнулся – и эта улыбка была улыбкой Ричарда, а не его матери.
14
С этого дня Дик стал моей тенью. Он являлся очень рано, еще до завтрака – не самое приятное время суток для меня, – но так как это был сын Ричарда, то я терпела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60