Пока он описывал комнату, я представляла ее себе: окна, выходящие на холмы, солдатские палатки внизу и алый с золотом стяг, развевающийся над башней. Я представляла себе также и Онор – другую Онор, которая могла бы быть его женой, – гуляющую рядом с ним по террасе.
Потом я улыбалась и качала головой.
– Нет, Ричард, я не поеду в Бакленд.
Так прошла осень и вновь наступил новый год. Весь запад страны был в руках короля, за исключением Плимута, Лайма и Тонтона, которые упорно отбивали все атаки. Поддерживаемые с моря силами парламента, они могли не опасаться голода, но пока сопротивление этих гарнизонов, удерживающих важные морские порты, не было сломлено, запад страны нельзя было считать свободным от мятежников. К тому же, хотя роялисты и были полны оптимизма и веры в свой силы, простой люд уже изнемогал от тягот войны, которая не принесла им ничего, кроме высоких налогов и разорения. Думаю, что и у парламента дела обстояли не лучше, случаи дезертирства из армии участились стократ. Мужчины рвались домой, жаждали вновь взяться за хозяйство, ведь это была не их война. Они не желали сражаться ни на стороне короля, ни на стороне парламента, призывая чуму на головы и тех, других.
В январе Ричарда сделали шерифом в Девоншире, и его полномочия значительно расширились. Теперь он мог вновь заняться набором рекрутов, но то, как он взялся за дело, показалось оскорбительным для представителей графства. Он ни капли не считался с ними, требуя денег и солдат, и пользовался малейшим предлогом, чтобы взять их под стражу, а то и бросить в тюрьму, причем держал там до тех пор, пока ему не платили за них выкуп.
Если бы о его поступках я услышала от своего брата, не знаю, возможно, я и не поверила бы, но Ричард и сам не делал из этого секрета. В денежных делах он никогда не был особенно разборчивым в средствах, теперь же, когда армия требовала огромных расходов, он забыл всякую осторожность, рассуждая примерно так:
– Идет война. Я профессиональный военный и не могу вести людей в бой, ни платя им ни гроша. Пока я королевский генерал, я обязан кормить, поить и одевать своих солдат, снабжать их оружием и боеприпасами, чтобы они имели возможность воевать, а не бегали бы по всему графству в обносках, грабя и разбойничая, как этот сброд под началом Беркли, Горинга и иже с ними. Для всего этого мне нужны деньги, которые я могу взять лишь из карманов купцов и помещиков Корнуолла и Девоншира.
Мне кажется, именно поэтому эти последние так и ненавидели его, хотя простой люд Гренвиля очень уважал. Его войска славились своей дисциплинированностью, слух о них дошел даже до восточных графств, и думаю, как раз тогда в сердцах и умах его соратников появились первые ростки зависти. Хотя все они были состоятельными помещиками, а многие принадлежали даже к знатным семьям, никто из них не был профессиональным военным. Сразу после начала войны, благодаря своему положению, они получили высокие назначения и тут же повели своих новобранцев в бой. Безусловно смелые и отважные, они, тем не менее, оставались все теми же неопытными в военном искусстве сельскими джентльменами, которые считали, что война – это яростная атака на взмыленных лошадях, безумная скачка, опасная и неистовая. Когда же сражение закончено, можно вернуться к себе на квартиры, чтобы пить, кутить и играть в карты, предоставляя своим солдатам самим заботиться о себе. Естественно, те тут же принимались разорять деревни и грабить местных жителей, пока их командиры, не зная забот, развлекались, кто как хотел. Однако, когда вокруг с одобрением начали поговаривать о солдатах Гренвиля, о том, как им хорошо платят, как кормят и одевают, у соратников Ричарда эти разговоры не могли не вызвать раздражения. Поэтому мне кажется, что сэр Джон Беркли, командовавший войсками в Эксетере, которому местные жители неоднократно жаловались на кавалеристов лорда Горинга и пехотинцев лорда Вентворта, не без тайной радости докладывал принцу Морису о том, что, хотя в войсках Гренвиля и царит строгая дисциплина, представители Девоншира и Корнуолла самим генералом очень недовольны, и что, несмотря на все его военное искусство и жестокость с пленными, которых он приказал вешать, Плимут до сих пор не взят.
В депешах, которые Ричард время от времени получал от Джона Беркли и отрывки из которых иногда со смехом зачитывал мне, прозрачно намекалось на то, что сэр Беркли, сидя в Эксетере, где ему практически нечего было делать, считает, что для всех роялистов и для него лично будет намного лучше, если он займет место Ричарда.
– Они думают, – говорил Ричард, – что я, наплевав на солдат, буду швырять их в атаку на неприступные укрепления противника, а потом, когда три четверти погибнут, наберу за неделю еще пять сотен. Конечно, если бы я не был ограничен в живой силе и амуниции, три дня артобстрела сравняли бы Плимут с землей, но при том, что я имею сейчас в моем распоряжении, нечего и мечтать заставить их сдаться до весны. Единственное, что я могу – это беспрестанно атаковать их, не давая ни минуты покоя. Дигби и на это не был способен.
Блокада Плимута велась с суши, пролив же по-прежнему был в руках мятежников; по морю к ним могли подвозить провизию и доставлять подкрепление, и в этом был главный секрет их успеха. Все, на что мог надеяться Ричард, это измотать защитников города постоянными внезапными нападениями на их передовые посты, так, чтобы со временем, не выдержав напряжения, противник сдался.
Это была безнадежная, неблагодарная задача, и единственные, кто мог снискать славу в этом военном противостоянии, были храбрые защитники города.
Мы отпраздновали Рождество, и вскоре после этого Ричард решил отправить Дика с учителем в Нормандию.
– Что за жизнь у него в Бакленде! – сокрушался он. – С того дня, как погиб Джо, я приставил к нему стражу, которая следит за ним день и ночь, и все равно мне не дает покоя мысль о том, что может случиться, если враги отважатся предпринять вылазку. Пусть едет в Кан или Руан, а когда война закончится, я пошлю за ним.
– А почему, – робко начала я, – ты не хочешь отправить его в Лондон к матери?
Он взглянул на меня так, словно я рехнулась.
– Отправить его к этой ссучившейся ведьме?! – воскликнул он. – Чтобы он еще больше стал походить на лягушку? Ну уж нет, лучше сразу послать его к Робартсу, пусть повесит.
– Он любит ее, – не сдавалась я, – и она его мать.
– Щенята тоже льнут к дворняжке, которая их выкормила, а потом, когда взрослеют, и запаха-то ее не помнят. У меня только один сын, Онор, и если он не станет настоящим мужчиной, он мне вообще не нужен.
Он резко оборвал разговор, напомнив мне этим, что я сама сделала выбор и предпочла стать ему другом – а не женой, и значит, не имею никакого права вмешиваться в воспитание его ребенка. Итак, через несколько дней Дик приехал в Редфорд, чтобы попрощаться со мной. Он обнял меня и сказал, что очень сильно меня любит.
– Если бы вы только могли поехать со мной в Нормандию.
– Будем надеяться, что долго ты там не пробудешь. Во всяком случае, ты увидишь много нового и интересного, познакомишься с разными людьми, подружишься с ними, и все будет хорошо.
– Мой отец не хочет, чтобы я с кем-нибудь знакомился, – ответил мальчик. – Я слышал, как он говорил об этом с мистером Эшли. Он даже сказал, что лучше ехать в Кан, чем в Руан, потому что в Кане меньше англичан, и что я не должен ни с кем разговаривать и никуда ходить без разрешения мистера Эшли. Я знаю, почему. Он боится, что я могу встретить кого-то из знакомых моей мамы.
Я не нашлась, что ответить. Возможно, мальчик был прав.
– Боюсь, я не узнаю тебя, – сказала я, выдавив улыбку, – когда ты вернешься. В пятнадцать лет мальчики так сильно меняются. Я заметила это по своему брату Перси. Месяцев через пять-шесть ты станешь молодым человеком с локонами до плеч, а может, и стихи начнешь сочинять.
– Хорошенькие стихи я напишу, – хмуро заметил он, – если буду постоянно говорить с мистером Эшли по-французски.
Будь я женой его отца, я могла бы предотвратить отъезд, но если бы мальчик видел во мне мачеху, он, скорее всего, возненавидел бы меня. Так что с какого бока ни глядела я на эту проблему, она оставалась неразрешимой. Дик должен был сам бороться со своей судьбой, как и его отец.
Они отплыли в Нормандию в последних числах декабря, он и его никудышный учитель, получив в дорогу чек на двадцать фунтов – это все, что смог выделить им генерал Его Величества. Дик также увез с собой мою любовь и благословение, которые, увы, вообще ничего не стоили. Пока они качались на волнах Ла-Манша, направляясь в сторону Сен-Мало, Ричард решил предпринять еще один штурм Плимута, который, как он заявил, будет решающим. Как сейчас вижу его, в его комнате в Редфорде, склонившегося над картой плимутских укреплений, лицо суровое, брови сосредоточенно сдвинуты. Помню, я попросила показать мне записи, и он, коротко усмехнувшись, перебросил мне лист, заметив, что не женского это ума дело – разбирать его крючки и крестики.
И он был прав. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы план был так испещрен разными загогулинами и черточками. Но даже я, при всей своей неопытности, поняла, что сеть плимутских укреплений – поистине устрашающая. Прежде чем штурмовать город, надо было пробиться сквозь цепь передовых постов, а это уже было нелегким делом. Пока я рассматривала карту, он подошел и встал рядом, указывая кончиком карандаша на несколько красных крестиков на плане.
– Здесь, к северу, проходит линия, на которой расположены три поста: Пенникамквик, Модлин и Голивелл, а также форт Липсон. Я предполагаю их все захватить. Если удастся закрепиться тут, то мы повернем их пушки против гарнизона. Свои основные силы я брошу на Модлин, остальные атаки будут лишь отвлекающим маневром.
Как и всегда накануне крупного сражения, Ричард был полон боевого задора. Свернув карту, он вдруг повернулся ко мне:
– Ты ведь никогда не видела моих ребят перед сражением, так сказать, в полной боевой раскраске. Хочешь посмотреть?
Я улыбнулась.
– Предлагаешь мне должность адъютанта?
– Нет. Просто хочу провести тебя по постам.
Стоял ясный, морозный январский день. Только что пробило три часа дня. Мой портшез установили на одной из повозок, и мы с Ричардом – он скакал рядом – отправились производить смотр его войскам. Прошло уже много лет с осады Плимута, но даже сейчас, когда эта военная операция давно забыта и упоминание о ней можно найти лишь в плимутских городских архивах, я не могу без изумления и гордости вспоминать о солдатах Гренвиля. Основная группа его войск была размещена в поле, под открытым небом, недалеко от местечка, носящего название Эгг Бакленд (не надо путать с Бакленд Монакорум, где располагался его штаб. Солдат никто не предупредил о нашем прибытии, поэтому они продолжали спокойно заниматься своим делом, готовясь к предстоящему сражению.
Заметив генерала, часовые, выставленные перед лагерем, вскочили как по команде, тут же прозвучала короткая барабанная дробь, за ней последовала еще одна в некотором отдалении, затем третья, четвертая, и не успела я прийти в себя, как воздух вокруг загудел от барабанных раскатов, а на вершине шеста порывистый январский ветер развернул поднятое солдатами алое полотнище с тремя золотыми фокрами в центре.
К нам подошли два офицера и, отсалютовав шпагами, встали рядом. Ричард подал знак, мое кресло сняли с повозки, и дюжий молодой капрал покатил его вперед. Я и сейчас еще помню запах дыма, голубыми кольцами вьющегося над кострами, и снова вижу солдат, склонившихся над лоханями с водой или стоящих на коленях перед котелками с едой; завидев нас, они, вздрогнув, вскакивали на ноги и застывали по стойке смирно. Пехота располагалась отдельно от кавалерии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60